Сам я, однако, не феминистка и не подросток, и не карибские пираты мне милы, а по-прежнему ''Ревущие двадцатые'' с незабываемым Богги. И, вообще — интересный сюжет. Про Голливуд — всегда интересно.
Source URL: http://www.svoboda.org/content/transcript/2338234.html
* * *
1 Марта
Ровно один месяц – с 1 февраля по 1 марта 1881 года – отделяет смерть Достоевского от гибели царя Освободителя Александра Второго. Ставить в ряд два этих события следует не только в силу их почти одновременности и нынешней круглой даты обоих. Тут была иная, и зловещая, связь. Погоня народовольцев за царем шла с 1879 года, и нам известно, что после одного из неудавшихся покушений говорил Достоевский Суворину (а тот записал в свой дневник): "Если б вы случайно услышали разговор о готовящемся покушении на царя, сообщили бы о том в полицию?" "Нет", - ответил Суворин. "И я бы не сообщил", - сказал Достоевский. И собеседники согласились, что это и есть самое ужасное: люди всячески благонамеренные, оба сотрудничающие в правой печати, не чувствовали себя накрепко связанными с властью, были духовно и психологически отчуждены от нее. Власть была чужой не только горячим безответственным юношам-революционерам, и не только образованной либеральной интеллигенции, но и вполне консервативным людям, если те сохраняли здравый смысл и твердую память.
В постсоветские десятилетия стало обычным осуждать террористов 1 марта, когда, как стало со временем известно, был уже готов проект русской конституции, подготовленный тогдашним Горбачевым – Лорис-Меликовым. Его "бархатная" диктатура" или по-другому "диктатура сердца" была тогдашней "перестройкой" ("гласность" существовала уже со времени реформы печати в 1862 году). Понятно, что из русских царей именно Александр Второй Освободитель меньше всех заслуживал бомбы террористов. Реформы велись, причем громадные, начиная с освобождения крестьян. Трагический исход этого либерального царствования дает урок: начиная реформы, нельзя останавливаться, играть назад. Власть, взявшая в свои руки дело преображения страны, не должна опускать руки, идти до конца – иначе дело реформ попадет в другие руки, приспособленные гораздо лучше к бомбометанию, чем к государственной работе.
Именно об этом событии вспоминается сегодня в связи с волной арабских революций. Эти события апеллируют не столько к российским массам – выходите, мол, на улицу, - а именно к власти. В день 130-летия 1 Марта нужно думать не о майданах, не о киргизах и не о Мубараке с Кадафи, а о судьбе Александра Второго. Русская история богата собственными революционными событиями и собственными уроками. И самый горький урок этой истории – отчуждение общества от власти, как это было в марте 1881 года зафиксировано в разговоре Достоевского с Сувориным. Если власть не идет навстречу просвещенному обществу, судьба ее решится именно на улицах.
Нынешние российские властители – очень богатые люди, но у них самих нет рыночной ценности, никто не даст за них трех копеек. И от них уже начинают сторониться их собственные телевизионные Суворины.
Source URL: http://www.svoboda.org/content/article/2324386.html
* * *
казус Берлускони в американском контексте
Александр Генис: Сегодняшний ''Американский час'' завершит беседа с Борисом Парамоновым: ''Секс и политика. Дело Берлускони в американском контексте''.
Борис Парамонов: Должен сказать, что, живя на Западе, как-то незаметно начинаешь принимать, во всяком случае понимать то, к чему не было никакой индивидуальной склонности или было полное равнодушие. В частности феминизм, а точнее то отношение к женщинам, которое выработано его философией. Впервые заметил это за собой еще давно, в период российской парламентской демократии. Прочитал, помнится в ''Литературной газете'' статью об Ирине Хакамада, и был там такой момент: кто-то из ее коллег депутатов-мужчин говорит ей: ''Ах, Ирочка, вы сегодня чудесно выглядите, вам так идет этот костюм!''. Эта фраза меня резанула, я привык к тому, что в Америке так не говорят. Удивило и то, что сама Хакамада на это не отреагировала гневно. Реакция должна быть такой: а какое вам дело, как я выгляжу и какой на мне костюм, и вообще я не Ирочка, а депутат Хакамада. Я понимаю, что российским радиослушателям такая предполагаемая реакция покажется дикой или просто смешной, но я теперь также понимаю, почему в Америке так говорить нельзя.
Александр Генис: Я вас понимаю, Борис Михайлович, я однажды выступал на одном московском мероприятии вместе с ней, и еле удержался от комплимента. Хакамада очень, как говорится, интересная женщина. И она это знает. О чем можно судить по ее книге ''Секс в большой политике''. Но я понимаю, что все это пролог к мелодраме Берлускони.
Борис Парамонов: Да, да, вот такое предисловие к разговору о Берлускони. Полагаю, что итальянцы к таким сюжетам относятся легче, чем американцы, и Берлускони их скорее веселит, чем возмущает. Но феминистки в Италии – очень заметный фактор, так было еще в конце семидесятых годов, когда я год прожил в Риме: помню, все стены были обклеены их плакатами, помню их специфический, так сказать, масонский знак, смысл которого мне охотно объяснили итальянцы. На словах это передать трудно, надо показать, а если словами, то будет неприлично.
Александр Генис: Знаю-знаю. Вспомните ''Город женщин'' Феллини, там этого хватает.
Борис Парамонов: Как бы там ни было, но демонстрация женщин против Берлускони недавно была мощная, в ней кстати участвовала знаменитая в недавнем прошлом киноактриса Моника Витти, муза Антониони, как ее называют. Лично для меня Берлускони смешон, как всякий ''мышиный жеребчик'', как называл Гоголь молодящихся стариков. Полагаю, что сам себя он таковым не считает и имеет для этого основания. Как сказал поэт: ''я нравлюсь юной красоте бесстыдным бешенством желаний''. Возмущаются тем, что он устраивает своих подруг на теплые местечки, одну сделал даже министром чего-то второстепенного. Но тут у него есть мощный контраргумент, он может сказать итальянцам: а вы забыли, как сами выбрали в парламент порно-звезду Чиччолину?
Александр Генис: Ну и что. Истинная демократия подразумевает терпимость не только к другому мнению, но и к другой жизни, способность не роптать, деля жизненное пространство с чужим и посторонним. В конце концов, если в российскую Думу попал Жириновский, то почему бы не оживить политику остроумной Чиччолине, известной, кстати сказать, близкими отношениями с итальянскими интеллектуалами?
Другое дело, что в Америке порнозвезд в Конгрессе нет, и быть не может.
Борис Парамонов: Зато в массовой культуре это уже не считается чем-то зазорным, пишут об их, так сказать, интимной жизни (другой у них, впрочем, и не бывает), ведут какую-то их светскую хронику, они публикуют мемуары. А что касается проституток, то говорить о них плохо тоже некорректно, теперь всё чаще их называют просто ''сексуоркерс'', ''работники секса''. Это тоже дает пример нового отношения к женщине опять же в феминистском контексте, хотя, конечно, феминистки как раз сведение женщины к сексу считают смертным грехом так называемой мужской цивилизации. Тут у них есть только один оппонент, но мощный – Камилла Палья, которая красноречиво убеждает публику в том, что секс, сексуальная привлекательность не унижает женщину, сводя ее к какой-то маргиналии, но составляет ее силу. Это интереснейшая тема, и тут бы можно было вспомнить институт куртизанок, существовавший в 19-м веке – не в смысле королевских любовниц, а содержанок вообще. Классическая литература дает немало таких сюжетов.
Александр Генис: От героинь Достоевского до ''Нана'' Золя.
Борис Парамонов: Ну, Нана, как говорил Томас Манн, это миф, Астарта Второй империи. Что касается ''Дамы с камелиями'' Дюма-сына, это - типичная лакировка действительности. Но вот живой образ – изумительная Занзанетта, ''капитанша'' в романе Флобера ''Воспитание чувств''. Это один из самых обаятельных женских образов в мировой литературе. Одно из моих сильнейших литературных впечатлений. Я бы даже назвал ее своеобразным аналогом Наташи Ростовой, казак-девка. Вот уж кого не назовешь страдающим объектом мужской эксплуатации. Вообще неизвестно, кто кого в этом социальном институте эксплуатировал – мужчины женщин или наоборот.
Александр Генис: Но вернемся в современность...
Лара Логан
Борис Парамонов: Вернемся, чтобы увидеть тему о мужчинах и женщинах в Америке вот в каком контексте: сегодня бы здесь никакой Берлускони не разгулялся.
В разгаре египетских событий толпа подвергла грубому сексуальному нападению корреспондентку телекомпании ''Си Би Эс'' Лару Логан. Это замечательно отважная женщина, я видел один ее репортаж из Афганистана в популярной программе ''60 минут'': она его вела изнутри бронетранспортера, подвергнувшегося атаке талибов, причем не прервала его не на секунду. И вот теперь – вроде бы не война, а на редкость мирная, как все отметили, освободительная революция, и вдруг такой оборот событий. Какова, казалось бы, должна быть элементарная реакция со стороны? Простая и однозначная, не надо посылать репортеров-женщин ни на войну, ни на улицу, где собираются неуправляемые толпы. И нельзя сказать, что такой реакции не было: один правоконсервативный комментатор сказал: вот вам что такое революция в исламской стране. Но вот что говорят сами женщины-журналистки. В воскресном номере ''Нью-Йорк Таймс'' от 20 февраля появилось сразу три статьи на эту тему. Комментарий написали штатная колумнистка Морин Дауд и другая журналистка Ким Баркер, бывшая корреспондентом газеты ''Чикаго Трибюн'' в Пакистане. Ее тоже подвергла грубому обращению толпа, собравшаяся приветствовать одного популярного либе