Александр Генис: Есть такой верный показатель экономического положения страны: как идет большая распродажа в пиковое американское время – от Дня Благодарения до Рождества. Сейчас, когда подвели итоги праздничной торговли, выяснилось, что в прошлом году замечался рост торговли в этот период – небольшой, на три с лишним процента, но рост.
Борис Парамонов: Будем надеяться, что и дальше дела пойдут в лучшую сторону, и Америка преодолеет нынешние экономические трудности, как не раз это бывало и в прошлом. Но ситуация пока еще далека от желательной. Обозначились признаки серьезного фискального кризиса: в распоряжении государственных органов не хватает денег. И больше всего это сказывается на уровне штатов; каждый из пятидесяти американских штатов, как известно, обладает финансовой самостоятельностью и сам решает свои экономические проблемы – на уровне распределения денежных потоков. И вот сейчас на грани банкротства оказались сразу несколько американских штатов: Калифорния, Нью-Йорк, Мичиган, Нью-Джерси. Небольшой штат Нью-Джерси задолжал только в пенсионные фонды более 59 миллиардов долларов. Штаты не могут справиться со своими долговыми обязательствами.
Александр Генис: Тут надо пояснить, в чем заключаются эти обязательства.
Борис Парамонов: И для этого нужно разобрать сравнительно новый для Америки политико-экономический сюжет. Одна из острейших тем сегодняшних политических противостояний в США – это вопрос о так называемом Большом правительстве. Американцы не любят правительства, забирающего в свое распоряжение всё большие и большие доли национального богатства. Понятно, что деньги в руках правительства – это налоговые поступления, взимаемые с граждан. И налоги растут, потому что растут правительственные расходы на всякого рода общегосударственные и штатные программы. Отнюдь не только военные программы имеются в виду. Вся широчайшая сеть инфраструктуры в руках правительственных органов – центральных (федеральных, как говорят в Америке) и штатных. Скажем, мосты и дороги, содержание полиции и пожарной охраны, да мало ли чего еще. И среди этих совершенно неизбежных расходов едва ли не громаднейший – на народное образование, главным образом на содержание учителей общественных (публичных, как говорят в Америке) школ.
И тут еще одна деталь оказывается важнейшей и болезненнейшей. Учителя в Соединенных Штатах объединены в мощные профсоюзы, которые и ведут переговоры с нанимающими их государственными органами.
Александр Генис: Учительский союз в Америке – действительно, притча во языцех. Его ненавидят чуть ли не все – за исключением учителей, конечно.
Борис Парамонов: Понятно, почему. Средняя годовая зарплата учителя в США – 66 тысяч с половиной. Это неплохая зарплата, но это еще далеко не всё. У них есть еще одно редчайшее преимущество - их почти невозможно уволить. В общем-то, как тщательно подсчитано в Америке, работники частных бизнесов по уровню доходов не отстают от государственных или муниципальных работников – но в пенсионные фонды и на медстраховку они платят значительно больше.
Александр Генис: Много раз создавались всякого рода оценочные системы для квалификации учителей и решения на этой основе вопроса о допустимости их к работе. Но это, скажу, как бывший учитель, чрезвычайно сложная проблема. От среды – семьи и улицы – успех зависит неизмеримо больше, чем от учителя. Я это на себе испытал, когда после университета работал в школе ссыльного поселка в Вангажи, возле Риги. Могу вас уверить, что оценки учеников редко бывают оценкой учителя.
Борис Парамонов: Может и так, но, как замечают критики, в число критериев оценки меньше всего учитывается успеваемость их подопечных – школьников. Учителя могут отстранить от работы в случае какого-нибудь громкого скандала – но и то не до конца: вопрос о его (или ее) трудоустройстве может обсуждаться годами, и в это время он (или она) продолжают получать свою зарплату. Таких случаев сколько угодно. Я запомнил два. Один сравнительно давний, лет десять назад: обнаружилось, что учительница математики младших классов по вечерам работает официанткой в гэй-баре, причем, согласно условиям найма, должна находиться на работе обнаженной. Второй случай – совсем недавний, еще не кончился: выяснилось, что учительница рисования – бывшая проститутка, только недавно перешедшая на ниву народного образования.
Александр Генис: Вряд ли соблазнительные учительницы – главная угроза народному образованию. Это все - курьезы, развлекающие читателей желтой прессы. А где Вы находите в этом сюжете обещанную нашим слушателям вашу “философему”?
Борис Парамонов: Прежде всего, сравнительной новостью в недолгой американской истории является само понятие государственного – штатного, муниципального – служащего, то есть человека, деньги зарабатывающего не своими руками, а получающего их из рук некоего посредника, владеющего этими деньгами в порядке налоговых изъятий. Вот этот посредник и кажется американцу чем-то вроде паразита: берет много, и у нас, а отдает чуть ли не больше, и не нам.
Александр Генис: Любая государственная жизнь строится на такой системе.
Борис Парамонов: Верно, но в Америке государственность молодая, ей считай лет двести с небольшим, и единственный посредник, американцам по-настоящему, интимно известный, - это рынок, на котором действуют жесткие, но органично ему, рынку, свойственные законы, которые воспринимаются как естественные. А в случае государственного вмешательства – да вот на уровне налогов – таковое воспринимается как некое внеэкономическое принуждение.
Александр Генис: Здесь сказывается органичный американский индивидуализм.
Борис Парамонов: Конечно: твое то, что ты заработал своими руками или головой, а не то, что прошло то или иное распределение в порядке внеличностной инициативы. Отсюда глубокое недоверие к профсоюзам, столь всесильным в Европе. В США охвачено профсоюзами менее 15 процентов рабочей силы. Там, где профсоюзы достаточно сильны, они выступают чем-то вроде мафии. Особенно это относится к объединениям портовых рабочих и больше всего к водителям-дальнобойщикам, так называемым “тимстерам”. Но это - особая публика, отнюдь не герои средних американцев, не любящих ни профсоюзных боссов, ни государственных чиновников, тянущих руки к их карману.
Тем не менее, как ни крути, но проблема организации труда, помимо стихийных рыночных форм, которые эта организация испокон веков принимала, начинает быть актуальной в Америке. Жизнь осложняется, дифференцируется, что и есть, кстати сказать, признак ее прогрессирующего развития.
Александр Генис: Другими словами, рост правительственной администрации – не результат заговора вашингтонских бюрократов или штатных губернаторов, как часто говорят влиятельные теперь сторонники “чайной партии”, которых я по вашей просьбе уже не называю “чайниками”.
Борис Парамонов: Нет, конечно, это - требование усложняющейся жизни. Так называемое Большое правительство – всего лишь метафора этого неизбежного усложнения. И вот тут сказывается некий коренной американский конфликт, уходящий в самые толщи американской истории.
Я сформулирую это следующим образом. Есть тип американца – патрицианского протектора, и есть второй тип американца – энергичного, если угодно агрессивного янки, пришельца, вооруженного исключительно собственной инициативой и собственными зубами.
Александр Генис: Это же – Юг и Север, расклад, приведший к гражданской войне.
Борис Парамонов: В каком-то смысле. Но конфликт этих типов до сих пор ощутим в Америке, и даже не в политике, в основном, а в психологии игроков на политическом и всяких иных полях. Самое интересное в этом отношении, как я со временем понял, - это модификация старого южного плантатора – доброго хозяина своих рабов – в тип интеллектуального либерала. Сегодняшний нью-йоркский либерал, распинающийся за узников Судана, - это психологический мутант доброго южного барина, считавшего себя отцом своих черных невольников. Я настаиваю на этом: тут нет генетической, родственной, кровной связи, но есть культурная ассимиляция. И вот такой друг народа в нынешних правительственных структурах – сторонник Большого правительства, думающего о подданных и за подданных. Ну а тип энергичного янки-пришельца, лишенного рабов, но не инициативы, - сегодня это, скажем, Сара Пэйлин, которая взять не может в толк, как это кто-либо кроме нее самой может освежевать шкуру ею же убитого оленя.
Александр Генис: Получается, что Вы перевернули доску. Обычно считают прямо наоборот.
Борис Парамонов: И зря. Но сложность нынешней американской жизни в том, что кроме этих двух, можно сказать, изначальных типов американца, появился третий – работник по найму государственных – штатных, муниципальных – структур. Это сюжет, который давно привычен в Европе, этот тип гражданина – государственный работник – давно там существует в качестве вполне приемлемого члена общества. Тот факт, что в США этот сюжет воспринимается как в какой-то степени чуждый, есть показатель молодости этой страны в качестве именно государства. Внегосударственный модус существования вполне закономерен у обществ, находящихся в автономных условиях, в длительной исторической изоляции, скажем. При желании можно сказать, что это образ изначального Рая. Но у Рая появляются границы, соседи, враги, и постепенно он становится государством – таким же, как окружающие. А США даже во многом сильнее. Но парадокс американской истории, до сих пор ощущаемый, - здесь создано мощное государство, а граждане его в значительной части живут еще – психологически, а не фактически – в догосударственном состоянии, как, скажем, жили первопроходцы, осваивавшие американский фронтир. Или, сильнее сказать, как золотоискатели периода золотой лихорадки.