ура – словесная культура, в первую очередь – секуляризовалась, обмирщилась. Впрочем, процесс секуляризации был всеобщим.
Александр Генис: А нельзя ли сказать, что великая русская литература, отчасти заменяла религиозную культуру, и несла в себе изначальный православный заряд? Ведь это – общая точка зрения. Вы ее не разделяете?
Борис Парамонов: Да, много было охотников говорить в таком духе, особенно Достоевский усердствовал. Но ему ни в коем случае нельзя верить на слово. Он и сам православным не был по духовному типу. Его духовный тип скорее католический, его гениальная диалектика напоминает об инквизиции. Настоящее исповедание веры у Достоевского – легенда о Великом Инквизиторе: это то, что думал он сам, и боролся с этим, потому и проецировал вовне. Его подчеркнутая нелюбовь к католицизму – это замаскированная самокритика. Он вроде Шатова: не верую, но буду веровать. Он понимал, что христианство не может быть культуротворческим принципом, оно сверхкультурно. И тогда получается, что не только на основе православия не решена проблема культуры, но на почве христианства вообще нерешаема.
Александр Генис: А как же тогда католический Запад, создавший великую культуру?
Борис Парамонов: В основе западной культуры лежала античная традиция – то, чего не было в России. Отсюда же правосознание родилось, уважение к закону, - от римского права. А христианская персоналистическая установка в Ренессансе приобрела богоборческие черты, - это хорошо объясняет Лосев в ''Эстетике Возрождения''. Вообще о католицизме самое правильное суждение: это христианство без Христа. Бесспорно, что на Западе было христианское искусство – живопись, готическая архитектура. Джотто - христианский художник. Но это роднит Запад с Византией, мозаика Равенны – чистая Византия. Но культуру нельзя свести к искусству. Наука, государство и право – вот культурные парадигмы, первоочередно важные для построения цивилизованного общества. Христианство важно, скажем, для спасения души, а не для построения правового общества. Я бы даже сказал, что русские до сих пор остаются сущностно христианским народом – как раз в этом качестве незаинтересованности в цивилизационном строе жизни. Или скажу так: не сознание русское, а подсознание христианское, эта - готовность пострадать. Тут инстинкт такой: пострадаешь – значит спасешься. Завороженность русских Иваном Грозным и Сталиным – это некая провокация, они видят в них спасителей, взявших на себя грехи мира, а причиняемые ими страдания – как вернейший путь к спасению. Главная либеральная ценность, как мы сегодня увидели на примере книги Хэйдта, - пафос свободы, борьба с репрессией, угнетением человека. И вот этого пафоса нет в России. Резюмирую для ясности: русские – христианский народ, но само христианство – продукт обоюдоострый. Блок это лучше всех понял.
Александр Генис: В поэме ''Двенадцать''?
Борис Парамонов: Не только. Тема о ''сжигаюшем Христе'' - одна из констант его поэзии.
Александр Генис: Борис Михайлович, все это не только пессимистично, но и не так уж убедительно. Решусь напомнить, что нельзя забывать другую, европейскую Россию. Но ведь была же в России заметная и яркая традиция западничества, европеизма – тут хоть Петра Первого вспомните. Лотман в спорах, вроде нашего, всегда называл его ''Петр, извините, Великий''. Но нам хватит и Пушкина – европейца par excellence. Да и сегодня, как мы только что видели, в России сколько угодно людей, готовых бороться за нормальную цивилизованную жизнь. Может быть, как вы говорите, история – это диагноз, но она не приговор.
Борис Парамонов: Вот с этим я полностью согласен.
Source URL: http://www.svoboda.org/content/transcript/24565576.html
* * *
О людях и винах
В воскресном номере Нью-Йорк Таймс от 22 апреля помещена статья, не рассказать о которой российскому читателю – грех. Ее автор Тимоти Эган, называется она "Гнев гроздий" - явная отсылка к роману Стейнбека "Гроздья гнева". Гроздья у Эгана – это виноград, речь в его статье идет о вине – и об отношении к нему различных американских президентов. Тезис автора: президенты-трезвенники не были удачливыми политиками, их правление знаменовалось всякого рода неприятностями для Соединенных Штатов.
Автор начинает с нынешнего наиболее вероятного кандидата в президенты от республиканцев Митта Ромни. Как известно, он мормон, а эта религия запрещает вино и табак. Ромни признался, что однажды в ранней молодости он попробовал выпить пива и закурить, но это вызвало у него такое отвращение, что больше ни к тому, ни к другому он не прикасался. Так что дело не только в религиозном табу, но и персональной идиосинкразии Митта Ромни. И не поэтому ли, задает вопрос Тимоти Эган, Ромни, как много раз замечала масс-медиа, испытывает трудности в общении с людьми?
Дальнейшие примеры, приводимые Эганом, только увеличивают занимательность и поучительность предмета.
Франклин Делано Рузвельт не отказывал себе в порции-другой мартини и, как известно, курил - сигареты в мундштуке, много раз запечатленные на его фотографиях. Это был президент, покончивший с Великой Депрессией и выигравший вторую мировую войну.
Интересен случай Буша-младшего. В молодости он отдал обширную дань выпивке, не раз заводившей его в неприятные ситуации. Потом начисто отказался от алкоголя и, будучи президентом, ввязал США в две сомнительные войны, одна из которых, а Афганистане, еще не кончена.
Убежденным трезвенником был президент Картер, не только сам не прикасавшийся к напиткам, но и запретивший их на приемах в Белом Доме, о чем с негодование писал в своих мемуарах Эдвард Кеннеди. Президентство Картера не назовешь удачным, оно ознаменовалось захватом американских заложников в Иране, резким экономическим спадом и вообще было одноразовым: вторая попытка окончилась грандиозным поражением, нанесенным ему Рональдом Рейганом. Точно так же президентом одного срока был Уильям Ховард Тафт – трезвенник, но любитель покушать (вес его достигал 350 фунтов).
Та же история с Гербертом Гувером. Богатый человек, он держал в своем доме обширный винный погреб, но когда в 1928 году стал президентом, по настоянию жены этот погреб ликвидировал. Результат – Великая Депрессия.
В глубинах американской президентской истории также замечается связь между крупными личностями и терпимым отношением их к вину. Джордж Вашингтон любил мадеру, а в своем поместье Маунт Вернон организовал дистилляцию пшеничного виски, что было самой прибыльной статьей его поместного хозяйства. Томас Джефферсон пытался, правда неудачно, заниматься виноделием в своем штате Виргиния. Что касается Линкольна, то в 1830-х годах он обладал лицензией на розничную торговлю алкоголем и даже одно время держал таверну.
Итак, виноградные гроздья, пренебрегаемые властвующими людьми, на них гневаются и по-своему им мстят.
Судя по этим прецедентам, правление Митта Ромни будет неудачным – если его вообще изберут. Вполне возможно что Барак Обама удержится на второй срок. Про его отношение к алкоголю как-то не говорят, но известно, что он покуривает.
Понятно, что эту ситуацию хочется спроецировать на Россию. В глубь истории уходить незачем, коли у всех в памяти годы Бориса Ельцина, появлявшегося пьяным даже на людях. Такой же казус случился однажды с Дмитрием Медведевым на каком-то европейском саммите, и по интернету широко ходило соответствующее видео. Владимир Путин, как известно, к выпивке не пристрастен. Спрашивается: было ли его президентство лучше ельцинского и будет ли лучше медведевского? С осторожным оптимизмом попробуем перефразировать Тимоти Егана: не будет гроздий – не будет и гнева. Или вспомним слова Линкольна, приводимые в той же статье: "Вино – хорошая вещь, и делается плохим только у плохих людей".
Source URL: http://www.svoboda.org/content/article/24556966.html
* * *
Пожалела бабонька Бердяева
Борис Парамонов: В серии ''Жизнь замечательных людей'' вышла книга Ольги Волкогоновой о Бердяеве. Надо вспомнить, что данная серия задумана была в позапрошлом еще веке как некое пособие для самоучек, гуманитарный проект для униженных и оскорбленных. Основатель серии Павленков таких читателей и имел в виду, а еще один самоучка Максим Горький, в память о своей на медные деньги учебе, этот проект восстановил в тридцатые годы. Конечно, со временем этот ликбезовский характер серии подзабылся, в ''ЖЗЛ'' выходили разные книги, и много по-настоящему ценных. Но вот нынешняя книга о Бердяеве как раз и заставляет вспомнить этот старый контекст. Ибо книга Волкогоновой о Бердяеве – это книга для малограмотных, написанная к тому же в жанре пресловутой женской прозы.
Впрочем, женская проза – это нечто всё же интеллигентское. Волкогонова, пишущая о Бердяеве, напоминает скорее другой персонаж - простую русскую жалостливую бабу, всегда готовую пригорюниться при зрелище чужого горя. Ибо Бердяев в ее интерпретации –жалкий неудачник, можно сказать прозевавший жизнь, не сподобившийся ее настоящих радостей, ради которых только и стоит жить.
Такое резюме она ему и выводит – как и положено, в самом конце книги:
Диктор:''Книги… Именно они остались на земле от Бердяева. Много книг - его перу принадлежат сорок три книги и брошюры, переведенные на десятки языков, сотни статей, миллионы благодарных, возмущенных, скучающих, заинтересованных читателей.
Его работоспособности можно было позавидовать. Но, думаю, двигателем этой его поразительной работоспособности было одиночество и отталкивание о реального мира вокруг него. Работы Бердяева – опыт и способ преодоления одиночества и бегства от него в метафизические дали. Поэтому бердяевские книги – не только предмет для философских споров и исследований, но и свидетельства неприспособленности Николая Александровича к той земной жизни со страстями, бытовыми радостями и огорчениями, которую так вкусно воспевал его знакомый по Петербургу и Москве – Василий Васильевич Розанов''.