Александр Генис: Напомню, уже процитированную мысль Исайя Берлин, который считал, что тип русского радикала, этих самых ''бесов'', первым разоблачил не Достоевский, а именно Герцен.
Борис Парамонов: В Герцене, в его отношению к Западу, еще один чрезвычайно важный сюжет нужно выделить. Он начинал как самый пылкий западник. Любитель и знаток немецкой философии, поклонник французского социализма, он и на Запад приехал как раз к началу мощного тура европейских революций 1848 года. Поражение этих революций, в которых впервые на повестку дня стал рабочий вопрос, то есть социализм, был для Герцена тяжелым испытанием. И тут - самое интересное: он не перестал быть социалистом, но разуверился в социалистических потенциях рабочего класса, ''работников'', как он говорил. Тут у него острейшие были прозрения: он писал и доказывал, что западный, французский особенно, пролетарий – это завтрашний мелкий буржуа, что его совсем нетрудно будет, как сейчас говорят, интегрировать в общество потребления.
Александр Генис: Что, к счастью, и произошло, как мы знаем. Тут я вам, Борис Михайлович, напомню Вашу же фразу: Америка – страна победившего пролетариата, а СССР – проигравшего.
Борис Парамонов: Герцен – это разочарованный западник и разочарованный социалист. Повторяю, если бы не та ленинская статья ''Памяти Герцена'', он бы у большевиков был зачислен в либеральные ренегаты.
Александр Генис: Вроде веховцев.
Борис Парамонов: Совершенно верно. Он ведь и был, в сущности, веховцем до ''Вех''. Петр Струве сказал, что Герцен – не интеллигент, но считает долгом носить иногда разные интеллигентские маски. И сохранялась у него одна иллюзия: вера в социалистические возможности русского крестьянина, в отличие от потенциального пролетария-буржуа. Собственно, Герцен и был основателем, так называемого, русского крестьянского социализма, того самого народничества. Он считал органическим ядром социализма в России русскую крестьянскую общину, отсутствие среди крестьян частной собственности на землю.
Александр Генис: Можно, пожалуй, сказать, что эта иллюзия у него от славянофилов, они ему это внушили. И ведь, несмотря на идейные расхождения, Герцен всегда высоко ценил и тепло отзывался о своих противниках из этого лагеря. Особенно, после того, как он изрядно разочаровался в реальной западной жизни, которая казалась ему мелкой и унылой.
Борис Парамонов: Да, но только Герцен, прочитавший уже Фейербаха и научившийся у него теологию обращать в антропологию, быстро сообразил, что там, где славянофилы видят воплощение христианских добродетелей – вот в этом общинном, хоровом, как они любили говорить, начале, - там следует увидеть вполне мирское, секулярное зерно – отсутствие частной собственности и, соответственно, росток будущего социализма.
Александр Генис: Может, Герцен разобрался в Европе, но уж точно ошибся в России. Но попробуем вернуть нашу тему, а с ней и Герцена – в Америку. Любопытно, что рассуждая о том, где на Западе осесть, Герцен думал о Швейцарии и США. Выбрал первую, став швейцарским гражданином, а Америку отверг, потому что ее, как он писал, тогда еще не построили.
Борис Парамонов: Герцен немного говорил об Америке, в его время она еще не стала страной номер один, но то, что ему всё-таки пришлось о ней сказать, исключительно точно. Тут нужно дать его цитатой, прямыми его словами, которые годятся в резюме. Об американцах:
''Этот народ, молодой, предприимчивый, более деловой, чем ученый, до того занят устройством своего жилья, что вовсе не знает наших мучительных болей (...) Лица, составляющие слои в тамошнем обществе, беспрестанно меняются, они подымаются, опускаются с итогом дебет и кредит каждого. Дюжая порода английских колонистов разрастается страшно; если она возьмет верх, люди с ней не сделаются счастливее, но будут довольнее. Довольство это будет плоше, беднее, суше того, которое носилось в идеалах романтической Европы, но с ним не будет ни царей, ни централизации, а может, не будет и голода''.
Source URL: http://www.svoboda.org/content/transcript/24535478.html
* * *
Ностальгия по комсомолкам
Нынешнее начальство в борьбе с оппозиционерами начало прибегать к запрещенным приемам – бить ниже пояса. Появилась ударная гвардия вроде Кати Муму, норовящая сфотографировать нежелательного оппонента в интимной обстановке. Эти приемы стары как мир и относятся к детским годам мирового шпионажа, к эпохе бабки Виктории, когда джентльмен, застигнутый без штанов, мог поставить крест на своей карьере. Самым знаменитым, пожалуй, был случай, относящийся к 1912 году, когда российские шпионы взяли на крючок полковника Генерального штаба Австро-Венгерской армии полковника Редля, обнаружив и зафиксировав его гомосексуальные склонности. Полковнику пришлось покончить с собой.
Подобное оружие морально и физически устарело в эпоху сексуальной революции. Кого сейчас смутишь гомосексуализмом? А уж тем более "прямым" сексом, богатырем которого, как выяснилось, выступил один из лидеров российской оппозиции. Лавры и симпатии достались ему, а не бойцам невидимого фронта.
Как говорят в Америке, в эту игру могут играть двое. Что и продемонстрировала на днях "Новая Газета", опубликовав распечатку телефонных разговоров некоей московской бандерши с высокопоставленным клиентом по имени Вася. Кто этот Вася – даже из Нью-Йорка видно. Открывать его имя никто не собирается, пусть и пребудет анонимным котом. Из этих разговоров выяснилось, что аккурат насупротив Кремля в номере "Националя", снятого на год вперед, проводится "кастинг" девушек в присутствии разборчивого клиента. Когда удовлетворится выбором, а когда и отправит обратно всю команду на скамейку запасных и потребует новый набор. Гонорары, поскольку упоминались некоторые цифры,- порядка нью-йоркских: 4000 долларов за сеанс.
Должен огорчить врагов нынешнего российского режима, воспринимаемого горячими идеалистами как самоновейшие Содом и Гоморра. Эта практика появилась отнюдь не в постсоветской России. Снабжение номенклатурных работников живым товаром было всегда. Думаю, что в хрущевские и послехрущевские времена расцвела эта практика. Времена, конечно, были другие, не рыночные, и соответствующие услуги оформлялись и проходили под другими рубриками. Бардачки имели мощную идеологическую маскировку. Главным рассадником красивых девиц для утешения заработавшихся номенклатурных чинов были райкомы комсомола, где на одной-двух секретарских должностях сидели писаные красотки. Если среди них попадались толковые девахи, им устраивали карьеру и в высших эшелонах власти: обычно после комсомольского поста они шли в райкомы партии третьими секретарями – по идеологической работе. Если карьерный рост не удавался, компенсация была в форме московской или ленинградской прописки.
Что нового в том сюжете, о котором поведала нам "Новая Газета"? То, что и по всей стране: любые отношения, в том числе неформальные, твердо переведены на коммерческие рельсы. Всё как было, так и есть, только появились деньги как двигатель торговли.
Но я уверен, что если заглянуть в биографию какой-нибудь заметно начальствующей женщины, то в советский ее период почти наверняка обнаружится работа в комсомольских органах.
Желающие могут проверить: Википедия доступна всем.
Уместным композиционным завершением этого сюжета может послужить старый анекдот из породы загадок: Чем советская проститутка лучше американской? – Американская проститутка – это проститутка, а советская еще работает и учится.
Source URL: http://www.svoboda.org/content/article/24528580.html
* * *
Американский Ницше
Александр Генис: Недавно в Америке, в Издательстве Чикагского университета вышел увесистый том под названием ''Американский Ницше'', написанный тонким историком интеллектуальных движений Дженифер Ратнер-Розенхаген. Краткое содержание этой книги описывает заголовок пространной рецензии в ''Бук ревью'': ''Как Ницше воодушевил и спровоцировал американских читателей''. Ницше, его идеи, да и сам образ философа глубоко вошел не только в академические круги США, но и в массовую культуру страны. Достаточно сказать, что любимый боевик детей любого возраста — ''Конан-варвар'' - открывается эпиграфом из Ницше: ''Все, что не убивает, делает нас сильнее''. Чем же соблазнил Ницше, который никогда не был за океаном, своих американских поклонников? И какой стала мысль Ницше в американском контексте?
За ответами на эти вопросы я обратился к философу ''Американского часа'' Борису Парамонову.
Борис Парамонов: С темой ''Ницше в Америке'' я столкнулся уже много лет назад, когда появилась книга покойного Алана Блума ''Упадок американского разума''. Покойный Блум был элитный интеллектуал, возмущенный вульгаризацией американского университетского преподавания. Он был культурный аристократ и почти нескрываемо давал понять, что демократия противопоказана высокой культуре; демократия, даже сохраняя темы этой культуры, вульгаризирует их. Помню его фразу: ''Высоколобые концепты европейской культуры, попадая на американскую почву, делаются расхожими, как чуингвам''. Одной из таких тем он называл как раз ту, что ввел в культурный дискурс Ницше, – это тема творимых ценностей. Это связано с его тезисом о смерти Бога – то есть некоего абсолютного миропорядка, признаваемого главным постулатом культуры. Из европейского дискурса ушло понятие объективности, существующей вне человека. Человеческая культура в этом контексте предстала некоей условностью, утратила бытийную укорененность. Сегодня это называют постмодернистом, но началось это давно, еще у англичан в школе Локка и Юма, и чрезвычайно усилилось с развитием естественных наук. Можно ли говорить о божественности человека, когда Дарвин ведет его от обезьяны? Возникла ситуация, когда человек, лишенный фундаментальных ориентиров, должен был сам решать, сам выбирать мировоззрение, сам себя строить. Это и называет Ницше сверхчеловеком – человека самодеятельного, то есть в высшей мере ответственного. С этой концепцией связано едва ли не самое большое недоразумение, возникшее вокруг Ницше.