Не зря Томас Манн жил в почете и неге, выстроил себе дом на океанском берегу в Калифорнии. Понятно, что не это в нем главное, но именно вот такое внешнее преуспеяние вызывало антипатию у многих немцев, далеко не последних людей в эмиграции. Например, у Альфреда Дёблина, автора знаменитого модернистского шедевра ''Берлин, Александр-плац''. Томас Манн в ответ писал: я в Америке выучил английский язык и читал всюду лекции, а Дёблин до английского не снизошел. Тут, кстати, некоторое преувеличение: все эти лекции переводила на английский дочь Манна Эрика, ну а уж прочесть английский текст он управлялся.
Александр Генис: Зато Дёблин после войны занял крупное положение в оккупационной администрации, так что ему воздали должное - оправился человек от нужды и другим помог.
Борис Парамонов: Был еще один вполне преуспевавший немецкий эмигрант – Ремарк. ''На Западном фронте без перемен'' был международным бестселлером. Ремарк был настолько состоятелен, что мог покупать картины импрессионистов. Он собрал коллекцию, которую после его смерти его вдова Полетт Годдар продала за пять миллионов долларов. Это было в самом начале 89-х годов; сейчас эта коллекция стоила бы раз в десять больше. Полетт Годдар, кстати, была до Ремарка замужем за Чарли Чаплиным, снималась у него в ''Новых временах'' и ''Диктаторе''.
Александр Генис: Мы, кажется, опять вернулись в кино.
Борис Парамонов: Да, значит, пора закругляться. Я только еще одну деталь приведу из тех же воспоминаний Сиднея Хука. Он пишет, что Ремарк был в Нью-Йорке, когда Гитлер одержал победу над Польшей. Ремарк останавливался в тогда немецком районе Нью-Йорка Вашингтон Хайтс, и вот, идя по улицам, он видел, что чуть ли не из каждого окна вывешивался нацистский флаг. Американские немцы радовались победе исторической родины.
Александр Генис: Я жил в этом районе, где еще встречал беженцев из Германии и Австрии. Вот уж кто нацистам не сочувствовал. Среди них, между прочим, была семья Киссинджера, он там и школу закончил. А моей соседкой по лестничной клетке была фрау Шоер, которая пела Шуберта, когда мыла посуду (я через стенку слышал), и хозяин мясной лавки Йозеф, который всегда ходил в бабочке. Между собой они говорили по-немецки. Это про них Ремарк сказал американскому репортеру: ''Я не тоскую по Германии, я же не еврей''.
Борис Парамонов: В 39-м там было по-другому. Понятно, что не сразу в Америке разобрались, что такое нацистский режим. Но каково было Ремарку! Эти-то полотнища со свастикой куда больше значили в его жизни, чем все импрессионисты.
Source URL: http://www.svoboda.org/content/transcript/24513366.html
* * *
Вера
Сенсацией российских выборов стал в Америке не Путин, в победе которого так или иначе никто не сомневался, и даже не фото-киногеничный баскетбольного роста миллиардер Прохоров, о котором уж точно все американцы знают, что он приобрел ньюджерсийскую команду "Нетс". Сенсацией стала двадцатилетняя студентка факультета журналистики Вера Кичанова, выставившая свою кандидатуру на муниципальных выборах, проходивших одновременно с президентскими, – и выигравшая их.
Фотографии Веры в каком-то "прикольном" клетчатом одеянии появилась чуть ли не во всех американских средствах массовой информации. Симпатичная серьезная девушка в очках и в упомянутом "приколе" очень хорошо смотрится на страницах мировой свободной прессы.
Вместе с Верой депутатами низовых выборных органов стали еще более 70 таких же молодых энтузиастов, усмотревших возможность общественной инициативы и политической деятельности хотя бы на таких незаметных местах. Сама Вера говорит об этом так: "Идеальным вариантом был бы уход Путина, если б он искренне сказал: я устал и ухожу. Но коли этого не случилось, можно попробовать сделать шаги поменьше. Если есть трещина в стене, почему бы не попытаться пролезть в нее?"
Сообщается, что таких муниципальных выборных мест в одной Москве – не менее полутора тысяч. Семьдесят молодых энтузиастов кажутся исчезающе малой цифрой. Но это не так. Дело – в политической инициативе, в отыскании нового поля общественной деятельности. Таких, как Вера, кандидатов было на этих выборах 200 человек – и семьдесят победили. Это уже не малый процент. А что если на следующие муниципальные выборы выдвинут свои кандидатуры полторы тысячи молодых либералов?
Люди, знакомые с этим сюжетом, говорят, что серьезной работы эти местные выборные органы не ведут, круг их компетенции весьма ограничен. Разве что где-нибудь не позволят на месте детской спортивной площадки выстроить гараж или покрасят скамейки в общественном сквере. Но ведь не это самое важное – не круг обязанностей и полномочий, а сам факт самоорганизации людей вокруг вопросов их повседневной жизни. Это ведь ни что иное, как низовые ячейки общественной самодеятельности. Это самоорганизация людей в противовес государственному левиафану. Это школа политического самоуправления граждан.
В эпоху великих реформ царствования Александра Второго второй по важности после освобождения крестьян от крепостной зависимости стала земская реформа, создавшая как раз формы местного самоуправления – внегосударственные органы свободно выбираемых граждан. Русский философ Б.Н.Чичерин (1828–1904), много работавший в земских органах и одно время бывший выборным городским головой Москвы, писал, что земство – лучшее, что он видел в России за все эти годы. Но земская реформа того времени имела один серьезный недостаток: она не распространялась на самые низы административного деления, – не было создано волостных земств, и как раз с их создания началась реформаторская работа демократического Временного правительства в 1917 году. Даже в поэзии этот след остался: "Вводили земство в волостях" (Пастернак).
Те местные органы, в которые сейчас выбраны Вера Кичанова и семьдесят ее единомышленников, – это как раз и есть нечто вроде этих волостных, то есть самых низовых центров самоорганизации граждан. Принципиальным здесь выступает именно этот факт самоорганизации людей, а не тот или иной результат их непосредственной работы – покрасят они скамейки в зеленый или желтый цвет. Самоорганизация людей в существующих структурах, как бы незначительны они ни казались, – вот главный результат, вот важный шаг вперед. Вспомним Евгению Чирикову – борца за Химкинский лес – какой весомой фигурой она стала, как ее побаивается и как с ней считается нынешняя власть.
Солженицын свое единственное выступление в новом российском парламенте – Государственной думе – начал и закончил одной мыслью, одним призывом: демократия созидается снизу, с самостоятельных действий самых незаметных людей, она начинается буквально на вашем дворе. Двор, а не дворец – ключ к русской свободе. Тогда Солженицына не услышали. Но Евгению Чирикову, Веру Кичанову и сотни их нынешних и будущих сподвижников услышат – и послушают.
Source URL: http://www.svoboda.org/content/article/24511554.html
* * *
А нужна ли демократия?
Демократия в России далеко еще не развернулась и остается в порядке дня, но уже раздаются голоса, высказывающие сомнения в ее первостепенной ценности. И самое интересное, что эти голоса принадлежат отнюдь не обскурантам.
Очень много и упорно пишет о проблемах демократии Юлия Латынина, приводя в пример ее излишества в странах Западной Европы. Главное возражение – против всеобщего избирательного права, создающего диктат паразитических клиентов вэлфэр-стэйт. Демократия, так можно понять Ю.Латынину, должна быть цензовой, то есть предоставлять права социально ответственным гражданам, обладающим самостоятельно нажитым имуществом или серьезным образованием.
В начале января в "Новой газете" интересно высказался о демократии художник и писатель Максим Кантор. Он считает, что парламент должен избираться не анонимным избирателем, а представителями разнообразных профессий и общественных групп – такими, скажем, как учителя, врачи, пенсионеры, матери или даже учащиеся. Парламент должен быть не инструментом борьбы политических партий, а исключительно представительством вот таких конкретных социальных групп. Максим Кантор не называет такой государственной порядок по имени, но имя давно уже известно – это корпоративное государство.
Через несколько дней в той же "Новой газете" с сомнениями в демократии выступил культуролог Михаил Ямпольский. Здесь пошли в ход аргументы экзистенциальной философии. Автора интересует не столько право голоса, сколько само его понятие. Голос – это интимная глубина человеческого существования, не сводимого к тем или иным сиюминутным нуждам, а эту глубину невозможно реализовать в порядке политической борьбы и парламентского представительства. Голос человека отчуждается в процессе такой борьбы и присваивается корыстными политиками.
Нельзя сказать, что все эти точки зрения бессмысленны, в них есть немалая правда. Но контраргументы не менее весомы. Начнем с всеобщего избирательного права – а почему, собственно, оно предоставляется всем? Для этого нужно всего-навсего вспомнить историю вопроса. Не уходя в подробности этой истории, достаточно сказать, что всеобщее избирательное право стало таковым в результате опыта двух мировых войн, бывших тотальными войнами, затрагивавшими всё население воюющих стран. Но если государство распоряжается таким фундаментальным правом, как право человека на жизнь, ведь чем-то это нужно компенсировать. За такое, так сказать, налогообложение – отчуждение человеческой жизни в пользу государственного интереса – и компенсация должна быть максимальной. А это и есть всеобщее избирательное право. Так что тут важен вопрос не о ценности самого этого права, а порядок, смысл и резон его происхождения.
По поводу корпоративного государства нужно тоже кое-что вспомнить. Этот проект возник после первой мировой войны (а кое-где и раньше, например, в движении французского синдикализма) и противопоставлялся как раз изжившей себя, как многим казалось, демократии. И тут шел в действие аргумент, который сегодня выставляет М.Ямпольский: голос человека, взятого не в полноте его существования или даже в конкретике его профессиональной жизни, - это пустой, искусственный, ничего и никого не выражающий голос. Человек, представленный в его живой социальной страте, в его корпорации, уже полнее, конкретнее. Это идея корпоративного государства была высказана Муссолини, начавшего ее реализовать после прихода к власти, и поначалу была встречена сочувствием очень известных и заслуживающих доверия людей. Например, Бертран Рассел с симпатией говорил о Муссолини. Бер