Вот отсюда пошла идея избавиться от Жанны, из церковных кругов, – отнюдь не от англичан, в руки которых она, в конце концов, попала. Англичане ведь предали ее тому же церковному суду, а председателем его и прокурором от Инквизиции были французы – Кошон и Леметр. Тогдашняя церковь была шире национальных границ, католическая значит вселенская. Церковь умело эксплуатировала религиозное рвение, но сама она была холодна и расчетлива, то есть политична.
Тут мне хочется оставить Бернарда Шоу и обратиться к пьесе Жана Ануя ''Жаворонок'', трактующей тот же сюжет. Одна из лучших сцен пьесы – разговор Жанны с дофином, будущим Карлом Седьмым, которого она вдохновляет к действию и предлагает свою службу. Дофин в пьесе Ануя (как, впрочем, и у Шоу) – человек слабохарактерный, но отнюдь не глупый, можно сказать, циничный. Потершись в коридорах власти, он не верит ни в сон, ни в чох. Он говорит Жанне:
Диктор: ''У меня по крайней мере нет великих мыслей об устройстве человечества. Они еще и не подозревают, какое это драгоценное качество. Бескорыстные люди всегда обходятся чертовски дорого''.
Борис Парамонов: Карл привык к тому, что политику делают не беззаветные герои, а ловкие циники. Она же убеждает дофина, что в критических ситуациях, каковая возникла сейчас, нужна прежде всего смелость. Жанна говорит:
Диктор: ''Бог не с теми, кто сильнее. Он с теми, кто смелее других. Бог не любит тех, кто боится. И Бог не любит лодырей''.
Борис Парамонов: Карл, наконец, решается:
Диктор:
''Карл: Я принял решение, ваше преосвященство. Решение, которое касается и вас, господин Ля Тремуй. Я поручаю командование моей королевской армией деве, здесь присутствующей. А если вы не согласны, господин Ля Тремуй, прошу вас отдать мне вашу шпагу. Вы арестованы.
Жанна: Браво, маленький Карл. Видишь, как это просто. Ты посмотри на их рожи! Нет, ты только посмотри на их рожи! Они подыхают от страха!''
Борис Парамонов: Почему захотелось сейчас вспомнить Жанну Д’Арк? Ее юбилей – дело десятое, конечно. Актуальность сюжета в другом. В России сейчас создалась такая ситуация, которая требует от политиков не расчета, не кулуарного опыта, не цинической сообразительности и умения взвешивать шансы, но готовности рискнуть. Если не героизма, то смелости во всяком случае. И если кто-то рискнет, то у других, как уверяет Орлеанская Дева, побледнеют рожи от страха.
Source URL: http://www.svoboda.org/content/transcript/24470501.html
* * *
''Артист'': диалог о немом кино
Александр Генис: Гонка за ''Оскаром'' вступила в свою решительную стадию: на ''стадионе'' появились лидеры. Киноакадемия назвала номинантов на премию за лучшие фильмы. В их списке выделяются два рекордсмена, оторвавшиеся от конкурентов. Похоже, что за главный ''Оскар'' в этом году будут бороться два очень разных фильма, обыгрывающих одну тему: историю кино.
О чрезвычайно популярной (об этом говорит и кассовый успех, и 11 номинаций) картине Мартина Скорсзе ''Хьюго'' мы побеседуем в следующий раз, а сегодня Борис Парамонов поделится своими соображениями о фильме ''Артист'' , оригинальной стилизации под немое кино, получившей сперва ''Золотого глобуса'', а теперь 10 номинаций на ''Оскара''.
Борис Парамонов: Фильм ''Артист'' - кажется, французский, в главных ролях уж точно французы - Жан Дюжарден и Беренис Бежо; правда, роль кинобосса играет американец Джон Гудман - раз босс, значит, американец. С другой стороны, не стоило бы настаивать на родовой и всякой иной идентичности этого очаровательного фильма. Кино, так получилось, изобрели как-то все сразу, и делать везде одновременно начали. И главное качество первоначального кино – оно ведь было немое, то есть понятное всем, без перевода. Играло дребезжащее пианино в темном зале, какие-то титры прыгали по экрану – и всё было понятно. Этакое пиктографическое письмо.
И со временем эти биоскопы, как поначалу называли кино, или еще биографы, приобрели свою собственную и очень непростую эстетику. Выяснилось, что простым монтажом изображений, склейкой тех или иных кадров можно было добиться немалых художественных эффектов. Появились гении немого кино – Гриффит и Чаплин в Америке, Рене Клэр во Франции, русские Эйзенштейн, Пудовкин и Довженко. Очень серьёзным кино стал немецкий экспрессионизм. И вот только-только кинематограф выработал свой специфический язык и превратился в девятую музу - так и катастрофа произошла.
Александр Генис: Звук обессмыслил уже сложившуюся эстетику. Это все равно, что заговорить балету. Кошмар ситуации в том, что появление звука враз обнаружило основополагающую условность Великого немого. До звука нам не казалось ненормальным, что актеры разевают рты, как рыбы. Звук открыл в кино эпоху реализма и убил яркую, преувеличенную, как в классическом театре, игру немых звезд.
''Я не увижу знаменитой ''Федры''…
И там же, у Мандельштама:
''Театр Расина! Мощная завеса
Нас отделяет от другого мира;
Глубокими морщинами волнуя,
Меж ним и нами занавес лежит''
Немое кино кажется теперь таким же искусственным и чужим.
Борис Парамонов: Мастера кино были буквально в панике. Им пришлось срочно переучиваться. А поначалу вообще было неизвестно, что делать с этим ненужным изобретением. Шкловский тогда сказал: говорящая картина так же не нужна, как поющая книга. Но – тут рок всякого технического изобретения: раз оно появилось, с ним нужно работать. Первые звуковые фильмы были очень неумелые – по существу пьесы, перенесенные на экран. Был, конечно, один титан в кино, который пренебрег звуком – Чарли Чаплин, конечно. В тридцатые годы, когда уже всюду шли звуковые картины, он поставил три полнометражных фильма – и без звука!
Александр Генис: Был там звук, был…
Борис Парамонов: Да, но какой? Пародийный. В одной сцене Чарли глотает свисток, и он начинает у него в желудке свистеть при малейшей икоте. Или кофе, выпитый в присутствии важной матроны, бурчит в Чарлином голодном брюхе.
Александр Генис: Но Чарли в ''Новых временах'' даже поет!
Борис Парамонов: Опять же, как поет? Пародийно. Он записал слова на манжете, а манжету, разлетевшись на сцену, потерял. Так что слова он импровизирует, издавая совершенно бессмысленные звуки с каким-то итальянским, что ли, прононсом.
Чаплин уже под самый конец сделал два звуковых фильма: ''Король в Нью-Йорке'' и ''Графиня из Гонконга''. Эта самая графиня была из русских белых и играла ее Софи Лорен. В Советском Союзе этот фильм, натурально, не показали – а вот бы радости было!
Александр Генис: Чем же хорош был нынешний немой фильм – ''Артист''?
Борис Парамонов: Конечно, немым его назвать нельзя. Это игра с немым экраном, тонкая пародия на прошлое кинематографа. Великий немой, так сказать, вышел из гроба, и вот оказалось, что в этой эстетике можно до сих пор работать. Конечно, это стилизация. Но художественное достоинство этого сочинения в том заключено, что в эту стилизующую игру включены все элементы фильма. Начнем с главного. Главный герой - вот этот сногсшибательный француз Дюжарден – звезда немого кино со всеми вытекающими из этого последствиями. Внешне он сделан под Дуга Фербенкса, это первое, что бросается в глаза. Этакий победительный широкоплечий брюнет, под ноги которого бросаются не только девицы, но и все стихии труда и обороны. Но вот еще деталька, долженствующая расширить ассоциативное поле немого кино: у него усы Джорджа Гилберта, а это уже начинает работать на другой сюжет. Гилберт был любимым партнером Греты Гарбо, она без него буквально жизни не знала, и вот оказалось, с появлением звука, что он не отвечал новым стандартам и требованиям, не прошел звуковой барьер, его голос оказался неподходящим для звукового кино, и карьера его сломалась.
Александр Генис: В одном фильме, правда, они сыграли, и в знаменитом – ''Королева Кристина''.
Борис Парамонов: Ну, это была, что называется, лебединая песня, да и голосок у лебедя был хрипловат. Распалась эта знаменитая пара. Это вообще был тогдашний голливудский апокалипсис. Сколько звёзд упали с голливудского небосклона и сгорели в плотных слоях атмосферы. Вспомним хотя бы суперзвезду 20-х годов Глорию Свенсон.
Александр Генис: Зато она взяла реванш через тридцать лет В ''Сансет Бульваре'' Билли Уайльдера. Мне, кстати, кажется, что для него, немецкого эмигранта, эта картина была перевернутой метафорой: германская элита в Америке оказалась без языка, стала немой. То, что она умела лучше всего, никому не нужно. Может быть, это личная горечь и придала фильму непреходящее меланхолическое очарование: реквием по ненужному дару.
Борис Парамонов: Да, это один из самых знаменитых фильмов Большого Голливуда, построенный на этом сюжете – сгоревших звезд. Голливуд как мощная структура не боится автопортретов, сколько мы видели фильмов о фильмах. Но вот эти сюжеты особенно нравятся в порядке голливудской ностальгии. Смена поколений, старое старится, молодое зеленеет и прет вверх. И тут просто напрашивается такой сюжетный ход: мужчина-звезда стареет и сходит на нет, а молодая партнерша (подчас жена) только-только набирает силу.
Александр Генис: На эту тему были сделаны аж три фильма, и все под одним титулом: Звезда родилась!
Борис Парамонов: Первый вариант – еще довоенный 1937 года, и один из первых цветных голливудских фильмов. Фредерик Марч кончал с собой, а воспитанная им старлетка Джэйн Гэйнор поднималась к высотам славы.
Потом еще дважды этот сюжет обыгрывался - Джуди Гарланд c Джэймсом Мэйсоном, и третий вариант был с Барбарой Стрэйзенд. Но ведь что важно? Эти сюжеты брались отнюдь не всегда в драматическом плане, а подчас и в комическом. Помню фильм ''Пенье под дождем''. Там та же коллизия: старая звезда делает кассу, но не может петь и вообще голос неприятный, так ее заменяют исподтишка хорошенькой и голосистой Дебби Рейнольдс. В этом фильме были очень смешные сцены: как той безголосой звезде куда только микрофон ни вставляли.