КОРНИЛОВ цинично пишет о советской жизни (якобы о мире природы):
''Я в мире темном и пустом...''
''Здесь все рассудку незнакомо...
здесь ни завета,
Ни закона
Ни заповеди,
Ни души''.
Насколько мне известно, ''ЕЛКА'' написана в начале 1935 г., вскоре после злодейского убийства С. М.КИРОВА. В это время шла энергичная работа по очистке Ленинграда от враждебных элементов. И ''ЕЛКА'' берет их под защиту. КОРНИЛОВ со всей силой чувства скорбит о ''гонимых'', протестует против борьбы советской власти с контрреволюционными силами. Он пишет, якобы, обращаясь к молодой елке:
''Ну, живи,
Расти, не думая ночами
О гибели
И о любви.
Что где-то смерть,
Кого-то гонят,
Что слезы льются в тишине
И кто-то на воде не тонет
И не сгорает на огне''.
А дальше КОРНИЛОВ откровенно говорит о своих чувствах:
''А я пророс огнем и злобой,
Посыпан пеплом и золой,
Широколобый;
Низколобый,
Набитый песней и хулой''.
Концовка стихотворения не менее показательна:
''И в землю втоптана подошвой,
Как елка, молодость моя''
мрачно заключает КОРНИЛОВ.
Стихотворение ''ВОКЗАЛ'', стоящее у КОРНИЛОВА рядом с ''ЕЛКОЙ'', перекликается с нею. Маскировка здесь более тонкая, более искусная. КОРНИЛОВ старательно придает стихотворению неопределенность, расплывчатость. Но политический смысл стихотворения все же улавливается вполне. Автор говорит о тягостном расставании на вокзале, об отъезде близких друзей своих. Вся чувственная настроенность стихотворения такова, что становится ясно ощутимой насильственность отъезда, разлуки:
''И тогда —
Протягивая руку,
Думая о бедном, о своем,
Полюбил я навсегда разлуку,
Без которой мы не проживем.
Будем помнить грохот на вокзале,
Беспокойный, тягостный вокзал,
Что сказали, что не досказали,
Потому, что поезд побежал.
Все уедем в пропасть голубую''.
Очень двусмысленны следующие строки о том, что потомки скажут, что поэт любил девушку, ''как реку весеннюю'', а эта река —''Унесет она и укачает
И у ней ни ярости, ни зла,
А впадая в океан, не чает,
Что меня с собою унесла!''
И дальше, обращаясь к уехавшим:
''Когда вы уезжали
Я подумал,
Только не сказал —
О реке подумал,
О вокзале,
О земле — похожей на вокзал''.
Повторяю, это стихотворение воспринимается особенно
ясно, будучи поставлено рядом с ''ЕЛКОЙ''. А в рукописи
КОРНИЛОВА, подготовленной как книга, между ''ЕЛКОЙ'' и ''ВОКЗАЛОМ'' стоит только одно и тоже политически вредное стихотворение ''ЗИМОЙ''. Смысл этого стихотворения в клеветническом противопоставлении ''боевой страды'' периода гражданской войны и нынешней жизни. Последняя обрисована мрачными красками. Мир встает убогий, безрадостный и кроваво-жестокий. <…> Не случайно, видимо, эти три стихотворения поставлены КОРНИЛОВЫМ рядом. Они усиливают друг друга, они делают особенно ощутимым вывод, который сам собой выступает между строчек: нельзя мириться с такой мрачной жизнью, с таким режимом, нужны перемены.
Этот контрреволюционный призыв является квинтэссенцией приведенных стихотворений. Он не выражен четко, словами. Но он выражен достаточно ясно всей идейной направленностью стихотворений и их чувственным, эмоциональным языком.
Вот почему по крайней мере двусмысленно звучат имеющиеся в одном из стихотворений строки —
''Мы переделаем ее,
Красавицу планету''. <…>
Чтобы закончить, хочу остановиться еще на двух стихотворениях КОРНИЛОВА.
Одно из них называется ''ПОРОСЯТА И ОКТЯБРЯТА'' и представлено в двух вариантах. Внешне оно представляется шутейным стихотворением. Но на самом деле оно
полно издевательства над октябрятами, над возможностью
их общественно полезных поступков. Автору как бы все равно, что октябрята, что поросята. Октябрята так и говорят (встретив грязных поросят и решив их выкупать):
''Будет им у нас не плохо,
В нашей радостной семье.
Мы... Да здравствует эпоха!
Получайте по свинье''.
Октябрята вымыли поросят, но те снова ринулись в грязь и октябрята, ловя их, сами очутились в грязи.
''В лужу первую упали,
Копошатся, голосят
И грязнее сразу стали
Самых грязных поросят''.
''И теперь при солнце звонком
В мире сосен и травы
Октябренок над свиненком,
А свинья над октябренком,
Все смеются друг над другом
И по своему правы''.
Так кончается это издевательское, под маской невинной
шутки, стихотворение.
Второе стихотворение, о котором я хотел упомянуть отдельно, это — ''ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ КИРОВА''. Это стихотворение, посвященное, якобы, памяти С.М.КИРОВА опошляет эту исключительно высокую тему. По адресу С. М. КИРОВА говорится много хвалебных и даже как будто восторженных слов, но эти слова пусты, холодны и пошлы. Разве передают великое горе народное и гнев народа такие слова:
''Секретарь, секретарь,
Незабвенный и милый!
Я не знаю, куда мне
Тоску положить...''
Пустые, холодные, лицемерные слова.
А вот образ С.М.КИРОВА в начале стихотворения. КИРОВ идет по Троицкому мосту. КОРНИЛОВ рисует его так:
''Он мурлычет:
— Иду я,
Полегоньку иду...''
Что это, как не издевательство над образом Сергея Мироновича?''
Дмитрий Волчек: Я попросил Наталию Соколовскую рассказать о следственных делах Корнилова и Берггольц, фрагменты которых она опубликовала.
Наталия Соколовская: С Ольгой было вообще поразительно, потому что я, как человек с воли, первой держала в руках дело Ольги Берггольц. В 1989 году на аналогичный запрос было отвечено, что дело то ли утеряно, то ли не сохранилось, в общем, не обнаружено. Большая часть дела закрыта непрозрачными листами, знаете, такие конверты есть из непрозрачной коричневой бумаги. То же самое у Корнилова. Мы очень благодарны архивной службе ФСБ, потому что нам дали возможность сфотографировать все на цифру. Все, что мы сфотографировали, все, что было открыто, я передала в Пушкинский Дом, потому что эти документы должны храниться у специалистов. И потом вы видели это в фильме ''Корнилов: все о жизни, ничего о смерти'' – там это дело тоже живое. Дали возможность и заснять это дело. В общем, спасибо, потому что это уникальная история, конечно.
Дмитрий Волчек: А сколько там закрытых страниц?
Наталия Соколовская: Там не видно, они просто вдеты в конверты, и ты не видишь, что там. Что касается Ольги, то первый раз для меня отксерокопировали несколько страниц дела, они есть в книге, а все остальное можно было только пролистать. И только потом разрешили. Потому что я там какие-то вещи увидела, которые меня поразили, а напротив меня сидела сотрудница Архивной службы, просто на расстоянии полувытянутой руки, и это было очень трудно. Но второй раз дали. И тогда оттуда я выписала, что Ольга проходила в 1937 году как свидетель по делу Авербаха, и что там она в первый раз потеряла на большом сроке ребенка. То, что она проходила по делу Авербаха, тоже никто не знал. То есть что-то удалось оттуда выписать.
После того, как Ольга отсидела сама, в 1939 она вышла, она была очень умная девушка, талантливая, и она ведь первое, что пишет в 1939 году, это стихи, посвященные Борису Корнилову:
И плакать с тобой мы будем,
Мы знаем, мы знаем, о чем...
И понятно, что речь там идет не только об умершей их общей дочери, а о том, что сделали с ним, и о том, что она поняла про себя, какой она была до того, как стала понимать, что происходит в стране на самом деле. Потому что строки ''стереть с лица советской земли их мерзкий, антинародный переродившийся институт'' написаны после тюрьмы – только тюрьма ей дала этот опыт.
Дмитрий Волчек: Презентация книги о Борисе Корнилове прошла на московской ярмарке интеллектуальной литературы в начале декабря, а документальный фильм о судьбе поэта канал 100 ТВ показал в день думских выборов. Наталия Соколовская считает это совпадение неслучайным – книга о человеке, убитом в 1938 году, оказывается политически актуальной, потому что и сегодня у власти остается организация, которая его убила.
Наталия Соколовская: Эта организация — КГБ продолжает быть хозяином этой страны и решать наши судьбы. Я не верю в то, что у людей, которые идут работать в КГБ, все в порядке с душой. Это особенные люди. Они социально опасны. Представьте руководство страны, в котором, в основном, сидят люди из этой структуры, которая этот народ уничтожала, которая этот народ унижала самым чудовищным способом. Как они исторически, как они преемственно должны относиться к этому народу, как они к нам относятся, и чего нам от них ждать, ждать от людей, которые нас уничтожали, унижали, выгоняли из страны? Это генетически иначе запрограммированные люди. Когда мне говорят про какого-то человека, что он симпатичный, что он в церковь ходит, а он кагебешный чин, я могу сказать только одно — сколько бы он в церковь ни ходил, никогда он не отмолит то, что сделали люди его организации с народом этой страны.