История эта давняя. Еще в начале 1957 года в Тюмени побывали представители Гидропроекта во главе с П. А. Осмер — заместителем главного инженера проекта Нижне-Обской ГЭС. Областные газеты восторженно писали о строительстве в районе Салехарда крупнейшей в мире гидроэлектростанции мощностью 7,5 миллиона киловатт с годовой выработкой 56 миллиардов киловатт-часов электроэнергии.
Видимо, грандиозные цифры, недостаточная геологическая изученность Севера заставили тогда руководителей области, и прежде всего первого секретаря обкома партии В. В. Косова, согласиться с проектом строительства ГЭС. При этом не учитывалось то, что плотина высотой более сорока метров значительно поднимет уровень воды в реках и затопит более ста тысяч квадратных километров площади. В районе Сургута вода, осуществись этот проект, поднялась бы на 10–12 метров и затопила все поселки и открытые к тому времени месторождения.
Только в ходе жесткой полемики удалось доказать нецелесообразность строительства этой ГЭС. Споров было много. Их вели, с одной стороны, специалисты Гидропроекта, а с другой — секретари обкома Б. Е. Щербина, А. К. Протазанов, Е. А. Огородное, геологи Ю. Г. Эрвье, Ф. К. Салманов, Г. П. Богомяков, Н. М. Морозов, рыбак П. Н Загваздин, лесник М. И. Адров…
Споры то затихали, то вспыхивали вновь и прекратились только в 1966 году, когда в зонах предполагаемого затопления было открыто более двадцати месторождений нефти, поставивших точку в затянувшейся дискуссии. Но тогда, в начале шестидесятых годов, только о предстоящем строительстве гидроэлектростанции и говорили.
Б. Е. Щербина сдержал обещание: в начале зимы того же шестьдесят первого побывал в Сургуте. Просторный зал районного Дома культуры был забит до отказа. Встречу открыл первый секретарь райкома партии В. В. Бахилов. Затем на трибуну почти взбежал плотный, спортивного склада, казалось, совсем еще молодой человек с небольшими залысинами. Внимательно оглядел зал. И в первых же словах с едва заметным украинским акцентом поздравил сургутян, чьи открытия привлекли внимание всей страны. Высоко оценил труд геологов, успехи рыбаков, лесников, отметил положительные стороны в работе тружеников сельского хозяйства.
— Но, как говорили древние, — продолжил Борис Евдокимович, — Платон мне друг, но истина дороже.
И проанализировал недостатки и упущения в работе района. А главное — нарисовал широкую картину задач, которые предстояло выполнить.
— При этом самое важное, — говорил Щербина, — проявить заботу о людях, создать им необходимые условия для выполнения серьезнейших задач, максимально использовать ту помощь, которую оказывает нам вся страна.
Без надрыва, спокойно, размеренно, как бы доверительно и в то же время веско и убежденно звучала речь первого секретаря. Сразу же после совещания он решил побывать на скважине — первооткрывательнице Усть-Балыкского нефтяного месторождения, расположенной на обском острове. Ф. К. Салманов и В. В. Бахилов чувствовали себя неловко: у них был только артиллерийский тягач.
Но добираться на нем — сущая мука: грохот и тряска были невероятные. Однако Борис Евдокимович не слушал осторожных доводов: мол, лучше отказаться от поездки, не испытывать судьбу.
— Артиллерийский, говорите? Годится… — сказал он как отрезал.
И первым забрался в грохочущую машину… Легкий артиллерийский тягач пробирался к «нефтяному острову» по крепкому обскому льду. Щербина глядел на скованные морозом деревья, морщась от изматывающей тряски и грохота…
Механик-водитель ловко манипулировал рычагами. Скрежет переключаемых шестерней, соляровый угар порядком поднадоели. Когда открылся изгиб протоки, на льду которой виднелась группа людей, все с удовольствием покинули вездеход. Спрыгнув на снег, подошли к колхозным рыбакам. На льду чернело полукружие пробитых пешнями лунок. Возле квадратной полыньи пяток мужчин в покрытых ледяной коркой ватниках готовились вытягивать сеть. Звеньевой сразу признал Бахилова.
Василий Васильевич представил гостей рыбакам. Вопреки давней традиции не хвалить добычу они не таясь показали улов. Среди изогнутых, уже схваченных морозом мелких сырков виднелись и бледно-зеленоватые от старости щуки. Одна из них еще подрагивала хвостом.
— Полпуда тянет, — сказал звеньевой, — а вкуса никакого. Вот молодые щурята на сковороде — хороши!
И он горячо стал расписывать щедрость реки и земли вокруг своей деревушки.
— Затопить нас вроде хотят? Так или не так? — пытливо взглянул звеньевой на секретаря обкома.
Борис Евдокимович положил руку на плечо рыбака:
— Лукавить не буду: хотят. Только я вас обнадежу! Слышали: нефть здесь нашли?
— Как не слышали, в тайге секретов нету.
— Вот и подумайте! Разве позволим затапливать такие богатые земли?
Звеньевой облегченно вздохнул. Пришла пора выметывать сеть. Скоро все рыбаки подтягивали ее, замелькали круглые деревянные поплавки и в кошеле-ловушке, раздувая жабры, забили хвостами рыбины.
А тягач уже спешил на «нефтяной остров» — будущий Нефтеюганск. Низкое солнце наполовину скрылось за краем леса, свинцом отливали неторопливые извивы протоки. Борис Евдокимович сидел молча. В тайге и впрямь ничего не утаишь, звеньевой, бесхитростно превозносивший достоинства родной земли, словно спорил с теми, кто собирался возвести гидроэлектростанцию в устье Оби.
Плотину наметили ставить на полярном круге, за сотни верст севернее этих мест, но подъем воды в Оби вызвал бь! затопление поймы на всем протяжении. Замысел этот казался делом отдаленного будущего. Правда, инструкции уже теперь запрещали располагать новые поселения геологов в местах, абсолютные высоты которых были ниже определенной отметки. Но это было единственное ограничение.
Осыпанная огнями буровая вышка издалека казалась невысокой.
— Сколько в ней росту? — спросил Борис Евдокимович.
— Сорок метров, — ответил Салманов. — Точнее — сорок два без флага!
— Совсем как в проекте плотины, — заметил секретарь. — Вообще-то дерзкая это мысль — перегородить дельту Оби столь высокой стеной. Еще недавно такое только фантастам-утопи-стам могло прийти в голову.
Он неожиданно сделал паузу.
— Вот именно «утопистам», — улыбнулся Щербина невольному своему каламбуру.
На буровой в эту смену работал мастер Жумажанов. За годы скитаний по нефтеразведкам Нажмитден привык к русскому варианту своего имени. Но Щербина обратился к нему по-другому:
— Нажмитден Уакпаевич, хочу посмотреть на Усть-Балыкский фонтан во всей красе.
Глаза мастера полыхнули радостью.
— Скоро начнем отработку на новом штуцере и скважина заговорит, — напевно сказал он. — А пока подождите в вагончике.
Испытатели, туго перетянутые в поясе, чтобы не студил жесткий ветер, напоминали солдат.
Мастер посматривал в окно, стараясь угадать момент, когда можно пригласить на буровую гостей. Наконец все было готово. Все вышли из вагончика. Нажмитден Уакпаевич шел впереди в сапогах, поблескивающих гранитовой смазкой. Вот он ловко открыл задвижку — и сразу «запел» газ, вырвавшийся из горловины трубы. Сила звучания все нарастала. Мерзлые доски стеллажей ходили ходуном — это передалась им дрожь земли.
Вибрация становилась все ощутимее. Когда нагрузка показалась предельной, один из рабочих поджег пропитанную со-ляром ветошь, укрепленную на проволоке, и, раскрутив несколько раз огненный круг, выпустил свою «пращу». Прорезав густую синеву, уже на излете она соприкоснулась с напорной струей. Мгновенная пробежка огня, звучный взрыв, жаркая волна…
Борис Евдокимович видел нефтяной выброс такой силы впервые. Его впечатление было куда острее, чем у остальных. Он долго смотрел в расцвеченный заревом полукруг, бегущие нескладные, причудливо переплетающиеся и расходящиеся тени. Потом перевел взгляд на Бахилова, в стеклах очков которого трепетали отблески, и, напрягая голос, чтобы перекрыть гул недр, прокричал:
— Перед такой силищей не стыдно и шапку снять!
И действительно снял шапку, как бы показывая всем, что в словах его не было и доли преувеличения.
Несколько энергичных поворотов штурвала — и на их глазах огненное облако стало сначала меньше, ужалось совсем и вдруг нырнуло в горло трубы. Темень сразу навалилась на берег. Борис Евдокимович спросил у Салманова нарочито будничным тоном (вряд ли он сразу остыл от пережитого):
— Не снижается ли суточный дебит скважины после каждого такого запуска?
Это опасение часто высказывали противники тюменской нефти, чтобы укрепить свои расшатанные позиции. Мол, при таких запусках вся нефть в факел уйдет.
— Существенного уменьшения не наблюдалось, — заметил Фарман. — Впрочем, для полной гарантии требуется три месяца беспрерывной отработки. Но жалко сжигать такое количество нефти. Вот и «будим» скважину только на полчаса.
— Нам бы еще получить фонтан тонн этак на тысячу в сутки. Такой дебит вразумил бы противников нашей нефти, — задумчиво сказал Щербина.
Как потом не раз вспоминал Салманов, они встретились с обаятельным человеком и требовательным руководителем. Геологи привыкли к энергичным, но крайне шумливым партийным секретарям. Они, как правило, отдавали указания в резкой, порой даже грубой форме. Это казалось тогда вполне естественным.
— Не скрою, многие из нас начали считать и для себя такое обращение начальника с подчиненными обычной нормой поведения, — признается Салманов. — И вдруг мы увидели спокойного, выдержанного, но тем не менее очень строгого партийного руководителя. Он вел себя просто, собеседника выслушивал внимательно, не перебивая. Указания отдавал, не повышая голоса, иногда в форме совета, а иногда в форме просьбы, но всегда так, что не выполнить поручения было просто нельзя. В конце концов, дело не в слове, а в тоне, каким это слово произносится.
Позже Салманову много раз приходилось встречаться с Борисом Евдокимовичем по служебным делам. Тот, как специалист, знакомый с нефтяной геологией, беседовал с ним на равных. Когда Щербине, например, докладывали о результатах испытания, он спрашивал: