7. Ждут психологической проработки вопросы межотраслевых связей, точнее, межотраслевой разобщенности. Наше министерство в настоящее время опережает потребности газовой промышленности. Нередки случаи, когда объекты, построенные в процессе напряженной работы, оказываются попросту ненужными заказчику. Так вот заказчик “ходит и разлагает наших ребят”. Но это частный пример проявления межведомственной разобщенности. На самом деле она встречается на каждом шагу. Особенно это касается поставок.
8. Теперь о психологической деятельности руководителей. Тема эта нужная и важная. Необходимо совершенствовать все аспекты управленческих решений. Но здесь важно посмотреть на личность руководителя.
Было время, когда при аттестации употреблялись такие определения: “делу партии верен”. Сейчас, конечно, такие формулировки звучали бы анахронизмом. Однако идейность — это важнейшее качество руководителя. Здесь следует прежде всего сказать о нравственности руководителя в целом. В недалеком будущем предполагается провести совещание по кадровым вопросам. Нужно покончить с односторонностью рассмотрения руководителями соотношения “мое — наше”, необходимо разрабатывать психологию бесхозяйственности. Наследие или приобретение недавнее? Все это — проблемы чрезвычайно актуальные.
9. Люди живут лучше и лучше. Этот процесс будет и дальше продолжаться. Но где предел потребительства, на чем человек угомонится? Что получится, если мы сегодня будем давать человеку больше, чем сможем дать завтра? Или, может быть, нужно смело идти на увеличение материального вознаграждения? Необходимо изучение психологии потребностей и их активное формирование.
10. Наука движется вперед. Теперь, по-видимому, ситуация такова, что каждые пять лет идет удвоение информации.
Не пора ли подумать о перманентном обучении? Нужна новая формула переподготовки вместо эшелонированной теперешней: наука — кадровики — технологи. И все это в разных корзинах.
11. Мы все торопимся и не обращаем внимания на подготовительную фазу производства, она, как правило, вообще отсутствует. У нас получается не та психологическая нацеленность: все время надо или что-то исправлять, или догонять.
В общем, психология — это резерв, которого мы еще пока не коснулись. А по оценкам наших зарубежных специалистов, психология может дать до 20 процентов роста производительности труда».
Опираясь на психологию, Борис Евдокимович обнажил целый пласт жизненных проблем и явлений из области техники, технологии, социологии, морали, этики… Все они требовали глубокого изучения, осмысления и выхода в практику. Многие идеи, высказанные на этом совещании, были затем включены в программы научно-исследовательских институтов, стали темами кандидатских и докторских диссертаций, посвященных проблематике человека.
Когда я впервые познакомился с этим документом, то по-новому оценил свои взаимоотношения со Щербиной. А они в какие-то моменты жизни были далеко не безоблачными. Я понял, что Борис Евдокимович был превосходным психологом еще и по жизни. Его порой весьма резкое поведение было продиктовано вовсе не минутным капризом и не вздорностью характера. Таким образом он нас воспитывал, как говорится, применительно к полевым условиям, жестко моделируя вероятные жизненные ситуации, преподнося суровые уроки на будущее. И вместе с тем вставал горой, случись с кем-то из нас большая или малая беда.
Мне хорошо запомнились малоприятные события февраля 1978 года. Тогда на заседании коллегии министерства, после моего доклада о строительстве магистрального газопровода в Тюменской области, Борис Евдокимович, как показалось, сделал мне обидное замечание. По его мнению, мои заместители, находящиеся непосредственно на участках строительства, не владеют ситуацией. Я с этим не согласился — они работали без сна и отдыха, — стал довольно резко возражать министру, в запальчивости сказал, что, очевидно, те, кто его информирует, явно не в курсе дела.
Поначалу Борис Евдокимович не снизошел до публичной пикировки, сдержанно заметил, что я веду себя недопустимо для начальника главка и коммуниста. Надо быть выдержаннее и даже в случае несправедливой критики не становиться в позу, а спокойно и аргументированно отстаивать свою точку зрения. Однако меня понесло. Задетый за живое намеком на мою несостоятельность как коммуниста, я сказал, что, как бы то ни было, мою партийность нужно рассматривать не на коллегии министерства.
После этого состоялась публичная порка — Щербина не мог спустить откровенной дерзости, под ударом оказывался авторитет министра. В конце заседания я сообразил, что и впрямь хватил лишку, и, ссылаясь на сложную обстановку на стройках Тюмени, объяснил свою несдержанность нервным срывом. При этом было принесено извинение коллегии и министру.
После заседания ко мне стали подходить бывалые министерские работники с деланым выражением сочувствия. Я сказал, что не следует беспокоиться, ничего особенного не произошло: отец публично воспитывал сына и я сделаю правильные выводы из произошедшего. А сам устремился в приемную министра, хотелось до отъезда нормализовать отношения. Но Борис Евдокимович меня не принял. На следующий день из Тюмени я позвонил ему, но секретарь сказала, что его нет.
У Бориса Евдокимовича было заведено хорошее правило: если во время его отсутствия кто-то ему звонил, то он непременно перезванивал. На следующий день, не дождавшись ответа, я снова напомнил о себе, однако история повторилась. По министерству поползли слухи, что дни Чирскова сочтены. Ему срочно готовят замену. Положение у меня, прямо скажу, складывалось аховое, но я не опускал рук — работал и работал, не позволяя себе расслабляться и паниковать.
Между тем министерские аппаратчики, поторопившись поставить на мне крест, стали тормозить решение текущих вопросов моего главка. Я сильно по этому поводу переживал. Примерно через месяц звонит мне один из щербиновских заместителей и говорит, что завтра в Тюмень прилетает министр. Обычно за несколько дней до его приезда из Москвы шли звонки, уточняли поминутно программу. А тут как снег на голову.
В аэропорту Борис Евдокимович равнодушно со мной поздоровался. Время было позднее, разговора не получилось. Но утром я решил окончательно выяснить отношения: чего тянуть, рубить — так сразу!
Чуть свет на следующий день я отправился в гостиничный дом, где остановился Щербина. Борис Евдокимович всегда вставал рано, и, когда я приехал, он уже гулял. Он «ообще спал мало. Я к нему присоединился.
Скажу сразу, состояние у меня было не из самых приятных. На душе кошки скребли. Я почувствовал, что вдвоем бываешь иногда более одинок, чем наедине с собой! И это происходило сейчас. Но я твердо решил поговорить о создавшейся ситуации. Откладывать дальше этот тяжелый для меня разговор я не имел права. Однако не успел начать разговор, как он меня строго спросил:
— Ну что, выводы сделал?
Отвечаю:
— Пережил и выводы сделал, но, на мой взгляд, обстановка, которая сложилась между аппаратом министерства и главком, вредит делу. В интересах дела надо бы поскорее решить, быть мне в главке или не быть.
Борис Евдокимович быстро и твердо сказал:
— Быть.
Помолчал, продолжая шагать. Потом раздумчиво добавил, остановившись и пристально глядя мне в глаза:
— Будь тем, кто ты есть! Ты достойно выдержал испытание. Не ударился в панику, не опустил руки, пережил урок достойно. Все остальное поправимо. Я ведь знаю, что наказания, назначаемые в порыве гнева, не достигают цели.
На удивление многим аппаратным интриганам, а такие бывают во все времена, через два месяца Щербина назначил меня своим заместителем и поручил курировать стройки Западной Сибири. Это, конечно, было хорошим университетом.
Я был весьма доволен нелегкой, но интересной работой. И вдруг весной 1982 года меня пригласил Б. Е. Щербина и сказал, что ты, мол, познал все плохое и хорошее в Сибири, а нам в отрасли нужно укрепить промышленность, машиностроение, новые виды транспорта. В общем, давай берись за этот участок.
Для меня это было совершенно неожиданно, даже обидно. Я стал думать, за какие проступки меня министр отстранил от родной Тюмени. Но приказ есть приказ — стал московским замом. Борис Евдокимович, очевидно, понимал мое состояние и старался снять напряжение. Он стал брать меня на заседания Президиума Совета Министров, на совещания в Госплан, Госснаб, Академию наук, на специализированные выставки и так далее. В свое отсутствие и в отсутствие в министерстве Ю. П. Баталина стал доверять мне проводить заседания коллегии несмотря на то, что были более опытные заместители: Смирнов, Сорокин, Судобин.
Позже стало все понятно. Он хотел, чтобы я изучил промышленность, обкатался по московским инстанциям, изучил аппарат министерства.
А дело прояснилось примерно через полгода. Борис Евдокимович пригласил меня зайти к нему. Когда я вошел в кабинет, там находился член коллегии министерства А. А. Будагян. Щербина подписал какие-то документы, передал их Будагяну. Затем, не отпуская его, сказал мне:
— Ты знаешь, что в отрасли резко возрастают производственные задачи. Наряду с Западной Сибирью нужно решать их по новым крупным месторождениям Казахстана, Туркмении. ЦК и Совмин решили укрепить руководство нашей отрасли; так же, как у нефтяников и газовиков, у нас будет два первых заместителя министра. Тебе также известно, что должности даются и рассматриваются одновременно с предоставляемой кандидатурой на должность. Первое: просьбу о должности я уже подписал и Артем Амбарцумович сейчас отправит. Второе: я предлагаю тебе исполнять обязанности нового первого заместителя министра.
Я спросил:
— А какой участок работы, Борис Евдокимович, вы хотите мне поручить?
— Я думаю, ты должен курировать все главные производственные вопросы, — ответил он.
— А чем же будет заниматься Баталин?
— Ему мы поручим вопросы научно-технического прогресса и стратегического развития отрасли.