«Я куплет допою…»
Как и когда закончилась эпоха оригинальных куплетистов?
Наступил момент, когда взгляд советской власти обратился на культуру – передовую идеологического фронта. И началась пора закручивания гаек. Описать происходящий произвол в двух строках невозможно, потому ограничимся исчерпывающей цитатой. На закате нэпа, в 1929 году, журнал «Пролетарский музыкант» недвусмысленно демонстрировал точку зрения большевиков относительно «рваного» и иных старорежимных жанров: «Нам, пролетарским музыкантам, культработникам и комсомолу, нужно наконец лицом к лицу, грудь с грудью встретиться с врагом. Нужно понять, что основной наш враг, самый сильный и опасный, это – цыганщина, джаз, анекдотики, блатные песенки, конечно, фокстрот и танго… Эта халтура развращает пролетариат, пытается привить ему мелкобуржуазное отношение к музыке, искусству и вообще к жизни. Этого врага нужно победить в первую очередь. Без этого наше пролетарское творчество не сможет быть воспринято рабочим классом». «Рваный» жанр, ку-
Глава IVКамера для артиста
…В Уголовном кодексе
Все статьи узнали мы,
Корешок мой Сенечка да я.
Верните Бубу!
Да, роль Бубы сделала артиста невероятно популярным. Неунывающий, смекалистый весельчак, умеющий увидеть смешное в самой аховой ситуации, понравился зрителю. Успех картин Кеосаяна быль столь поразителен, что режиссер сразу же приступил к работе над третьей частью «Неуловимых» – «Корона Российской империи», где застреленный на баркасе Буба должен был воскреснуть. Но в итоге герой Сичкина не появляется там вовсе. В чем же причина исчезновения маэстро?
Роль Бубы Касторского принесла Борису Сичкину всесоюзную славу.
Автограф-сессия в Тамбове. Начало 1970-х
Известный журналист Федор Раззаков на этот счет говорит следующее: «Писать сценарий третьей части приключений “Неуловимых” Эдмонд Кеосаян начал поздней осенью 1968 года, сразу после завершения работы над вторым фильмом. Поскольку прежний его соавтор – Артур Макаров – работать над продолжением отказался, Кеосаян взял себе в напарники молодого сценариста Александра Червинского, который до того ничем особенным на этом поприще не прославился. Однако работа шла бойко, и уже к началу весны сценарий был готов. Волею его создателей “мстители” на этот раз должны были охотиться за короной Российской империи, похищенной бывшими белогвардейцами из Эрмитажа для последующей переправки в Париж На первый взгляд, сюжет очень занимательный, вполне годный для того, чтобы лечь в основу крутого вестерна по-советски. При внимательном прочтении сценария становилось ясно, что всё описанное в нем, мягко говоря, неправда да еще шитая белыми нитками. Все эти свистопляски с придурками-престолонаследниками и эмигрантами уводили “сказку про мстителей” совсем в иную плоскость. Кстати, это поняли даже актеры, которым Кеосаян предложил сниматься в продолжении».
Савелий Крамаров и Виктор Косых.
Кадр из «Неуловимых мстителей»
«Когда ко мне обратилась помощница режиссера, сказав, что Кеосаян намерен снимать новый фильм про “Неуловимых”, в котором Буба возродится, я, прочитав сценарий, посчитал его слабым. Она перефразировала мои слова на свой лад, и Кеосаяна они обидели…» – вспоминает сам Борис Сичкин.
По другой версии, разрыв Кеосаяна с Сичкиным носил бытовой характер. Якобы они оба в компании с Джигарханяном и Копе-ляном играли в карты, и Сичкин заявил режиссеру, что тот сейчас «проглотит три взятки». Кеосаян не поверил, однако через две минуты остался в дураках. Это ему так не понравилось, что он вспылил и вдрызг разругался с Бубой. Снимать его в третьей части картины режиссер уже не хотел, хотя незадолго до этого режиссер публично пообещал зрителям вернуть Бубу на экран (по сценарию, тот должен был возглавить армейский театр). В № 15 журнала «Советский экран» за 1969 год Кеосаян заявил следующее: «По сценарию Буба в конце “Новых приключений неуловимых” гибнет. И действительно, зрители, вероятно, помнят кадр, в котором он падает, сраженный пулей. Следующий кадр должен был зафиксировать его смерть. Но этот-то кадр мы не сумели отснять. Чего только не случается на съемках! Дело в том, что как раз в это время на море поднялся шторм. И не было возможности подтянуть кинокамеру к фелюге. Поэтому мы смогли в новом сценарии “оживить” Бубу, а о том, как он спасся, Буба расскажет в следующем фильме сам».
Кстати, для киношных начальников исчезновение Касторского из третьего фильма стало как гром среди ясного неба. Например, 16 мая 1969 года в своем заключении по сценарию члены сценарно-редакционной коллегии Главного управления художественной кинематографии отмечали: «Коллегия обращает внимание на образ Бубы Касторского, который по предыдущим фильмам пользовался зрительским успехом. Этот образ должен быть усилен. Сейчас в сценарии еще не сочинены коллизии для более полного раскрытия творческих возможностей артиста Б. Сичкина».
«Верните Бубу!» – телеграммы и письма с подобным текстом действительно сотнями приходили создателям фильма. Балагур и весельчак Касторский пришелся по душе народу. Но не понравился кому-то из его «слуг».
Тюрьма
«Команда: “Тишина в студии! Мотор!”
Звукооператор: “Есть мотор!”
Режиссер: “Восточный танец с песней. Дубль один. Начали”.
И я исполнил шуточный номер в кинофильме “Неисправимый лгун”. По окончании съемки режиссер Азаров меня похвалил, сказав, что все три снятых дубля хорошие. Но я был собою недоволен. Технически я сделал всё нормально, но не хватало озорства.
Я в тот вечер был не готов. Как я ни боролся со своим состоянием, ничего не получалось. У меня в кармане лежала повестка: “Гражданин Сичкин, Вам необходимо явиться 12 декабря 1973 года в Тамбовскую областную прокуратуру к старшему следователю Терещенко для дачи показаний”.
11 декабря 1973 года после съемки я уехал в Тамбов. Съемки моих следующих эпизодов назначили на 13 декабря в расчете, что 12-го меня допросят и в тот же день вечерним поездом я вернусь.
В 9 часов утра я вошел в тамбовскую прокуратуру, где меня уже ждал следователь Терещенко. Я был спокоен, совесть моя чиста. Ничего со мной не могло случиться. А те времена, когда уничтожали сотни тысяч невинных людей, давно прошли. Так я думал. И был в этом уверен.
Но почему же тогда у меня так гадко на душе, что это даже мешало мне на съемочной площадке? По своей натуре я не из боязливых. Единственное, что вызывает у меня чувство омерзения и боязни, – крысы. Я знаю, что крыса меня боится, знаю, что если я ее ударю, ей будет очень больно. Тем не менее при виде ее меня бросает в дрожь, всё тело покрывается мурашками.
Если представить себе огромную, рыжую, плешивую, с острыми зубками, с тупыми садистскими глазками крысу, это будет портрет старшего следователя по особо важным делам Терещенко Ивана Игнатьевича. Во всяком случае такое чувство он у меня вызывал и до сих пор вызывает. Я не спорю, это чувство субъективное.
Все вопросы Терещенко не имели никакого отношения к делу. Был ли я на фронте, сколько у меня правительственных наград и какая у меня семья. Он прекрасно знал, что я был четыре года на фронте, имею восемь правительственных наград, жену и сына.
Он ушел, оставив меня в кабинете с одной старушкой. Впоследствии оказалось, что она – Беренс, ревизор Министерства культуры РСФСР и профессиональная сволочь, посвятившая свою жизнь делу уничтожения работников культуры. Она мне сказала:
– Я ведь спектакли и фильмы не смотрю как художественную ценность. Я выискиваю финансовые злоупотребления, чтобы потом передать дело в суд. Я много посадила художников.
Минут через двадцать в кабинет вошел прокурор с игривой фамилией Солопов. Он вежливо со мной поздоровался и вышел. Зашел еще один человек, странно и с любопытством на меня посмотрел и тоже удалился. Позднее я узнал, что это был работник тамбовской областной газеты Веденкин. Его пытались заставить написать в газету фельетон о нашем деле, чтобы помочь следствию. Когда он отказался лгать, его сына посадили в тюрьму по сфабрикованному обвинению в изнасиловании. Позже обвинение было снято: женщина, которая по просьбе прокурора оговорила парня, призналась во лжи.
Затем следователь Шичанин – тихий, спокойный дегенерат – попросил меня написать автобиографию. Казалось, тамбовская областная прокуратура собирается ходатайствовать перед Министерством культуры СССР о присвоении мне почетного звания. Заместитель тамбовской областной прокуратуры Мусатов задушевно говорил со мною о кинематографе.
Выяснилось, что он и вся его семья являются моими поклонниками. Появился Терещенко, посмотрел на часы – было ровно двенадцать – и сказал, что я свободен до четырех часов дня. Потом я понадоблюсь еще максимум на часок и могу уезжать в Москву на съемку. Насчет билета могу не волноваться – он уже заказан.
Я вышел из прокуратуры и пошел в филармонию. Администратор Житенкова спросила, не думаю ли я, что меня могут посадить. Я не понял, как могла зародиться такая мысль.
Я ушел бродить по городу и убивать время. Есть не хотелось, а пить нельзя. Настроение было жуткое, город мне показался грязным, серым, уродливым и неуютным. Я невольно вспомнил мои первые гастроли в 1969 году, когда я приехал в Тамбов. На вокзале меня встречали жители города.
Цветы, подарки, приставленные ко мне телохранители, банкеты, тысячи автографов… Конечно, красота города зависит не только от памятников архитектуры, но и от людей. Если тебя в Париже ограбят и поизмываются над тобой, Париж покажется тебе омерзительным.