Весело в магазинах —
Там только вино и крабы.
Мол, надо бы выпить, братцы,
И закусить пора бы.
А нам не хотелось выпить,
Закусывать нам неохота,
А нам хотелось выбить
Из Харькова мотопехоту.
В следующих книгах Слуцкого картина послевоенного благополучия под его пером выглядит вполне сусально, тем более что под этим настроением, повторяю, благополучия он подаёт и войну, сцены освобождения Восточной Европы.
Но и книга «Время» (1959) нашла ругателей. Самой памятной и громкой была статья Л. Ошанина «О “модных” именах и новаторстве» («ЛГ». 1959. 10 декабря). И это — Ошанин, тот человек, что принимал самое деятельное участие в собрании по Пастернаку и, казалось бы, должен был сыграть в пользу Слуцкого. Видимо, были какие-то указания сверху — долбануть по выскочке. Ошанин был ответственным секретарём секции поэзии.
Итак, кончалось первое послевоенное пятнадцатилетие. 6 декабря 1959 года Слуцкий зарегистрировал брак с Таней Дашковской, а 10 декабря в Ленинграде, в Доме писателя открылась всероссийская дискуссия на тему «Поэт и современность». Приехали поэты (числом 135) из Москвы, Хабаровска, Сталинграда, Челябинска, Смоленска, Ростова-на-Дону, Новосибирска, Горького, Уфы, Читы, Северного Кавказа, Карелии и других республик и областей РСФСР. Главным героем дискуссии стал Лев Иванович Ошанин. В день её открытия появилась та самая статья Ошанина в «Литературке». В первый же день дискуссии на трибуне тоже был Ошанин. Дискутировали до 14 декабря, в «Литературке» за 22 декабря в заметке, подписанной «Наши корреспонденты», был подведён итог: «Разговор состоялся». В тот же день в «Комсомолке» снова выступил Ошанин. 10 декабря он писал:
...Кстати, у нас есть в поэзии репутации, завоёванные многолетним трудом, большой читательской любовью, и есть имена, искусственно раздуваемые шумом в прессе. Надо об этом сказать прямо.
Борис Слуцкий — небезызвестный поэт, в судьбе которого много неправомерного. Сначала из соображений чисто вкусовых его незаслуженно не печатали, потом так же незаслуженно Илья Эренбург провозгласил его одним из лучших поэтов современности. А потом так и пошло: один критик, удивлённый таким внезапным вознесением, его несколько переругает, другой в ответ опять накинет несколько лишних баллов. Когда наши товарищи ездили в Италию, то оказалось, что там Слуцкий под влиянием этого шума более интересен, чем, скажем, Твардовский или Прокофьев. А на самом деле? На самом деле он автор двух небольших книг, в которых есть более интересные или менее интересные стихи. В лучших из них — немало огрехов.
Двенадцатого декабря «Литературная газета» (суббота, № 152) — надо отдать ей должное, на первой полосе — под рубрикой «К дискуссии “Поэт и современность”» помещает протест Виктора Бокова «Не могу согласиться!»:
Очень огорчила меня статья Льва Ошанина, напечатанная в прошлом номере «Литературной газеты». Есть в ней верные замечания о Книготорге, о критике. Но ведь суть этой пространной статьи в другом. Суть выражена в названии — «О “модных” именах и новаторстве». Что же это за модные имена и как Ошанин понимает новаторство?
«Модные» имена — это, по Ошанину, «репутации, <...> искусственно раздуваемые шумом в прессе, в отличие от репутаций, «завоёванных многолетним трудом, большой читательской любовью». К таким «искусственно раздуваемым» и не подтверждённым «большой читательской любовью» Л. Ошанин относит прежде всего поэтическую репутацию Бориса Слуцкого.
В том же номере, на первой полосе «ЛГ», над статьёй Бокова — врез:
Так адресовали молодые рабочие металлического завода свою телеграмму участникам дискуссии «Поэт и современность», которая проходит сейчас в Ленинграде. «Пишите больше о молодёжи, о нашем труде, — говорится в телеграмме. — Пишите так, чтобы ваши стихи и поэмы помогали, нам учиться, жить и работать по-коммунистически. Мы очень хотим встретиться с группой участников дискуссии у себя, в молодёжном общежитии...»
Текст этой телеграммы огласил председательствующий А. Прокофьев. Приглашение молодых рабочих было принято под дружные аплодисменты зала. <...>
Интерес к дискуссии очень большой. Зал писательского клуба всё время переполнен.
В первый день с трибуны дискуссии выступили Леонид Соболев, Лев Ошанин, Аркадий Эльяшевич, Михаил Дудин.
Участники дискуссии встретились со своими читателями в крупнейших дворцах культуры города. В зале Филармонии выступили Н. Тихонов, П. Антокольский, М. Светлов, Я. Смеляков, М. Дудин, С. Васильев, Н. Доризо, Р. Казакова, Н. Рыленков.
В литературном вечере, состоявшемся также во Дворце культуры, участвовали Л. Татьяничева, И. Авраменко, М. Луконин, К. Лисовский, Л. Хаустов, А. Чепуров, П. Кустов, Е. Евтушенко, А. Яшин, С. Викулов, В. Кежун.
Большие литературные вечера состоялись также во Дворце культуры им. Горького и в клубе Адмиралтейского завода.
Дискуссия отшумела.
А ведь это — история. Так оно было в советской стране — о поэзии шли государственные разговоры на всю страну. Палка о двух концах.
Через 56 лет после выхода книги «Время» (2016) Дмитрий Быков излагает свой взгляд на эту книгу:
«Время» — это книга, с которой начинается настоящий Слуцкий. Слуцкий дважды разочарованный. <...> Книга «Время» написана человеком, который уже терзается совестью, который понял, как страшно его судьба переломилась, и который уже никаких советских иллюзий не испытывает. Там это есть, это чувствуется там в самом подтексте. Я не скажу, что Слуцкий стал антисоветчиком. Нет, конечно. Слуцкий продолжал относиться к коммунизму как к заветной мечте человечества. <...> Но надо сказать, что Слуцкий — вообще такой Батюшков в советской поэзии: он тоже как Батюшков воевал, тоже был ранен, тяжело контужен, тоже как Батюшков долго страдал от мучительных головных болей. <...> И вот трагедия человека, который так и не сумел примириться с крахом великой и древней мечты — это и есть главное содержание книги «Время» и всего послеоттепельного Слуцкого[67].
Вообще в тех начальных, «паровозных», то есть заведомо проходимых, стихах книги «Время» Слуцким выбрана какая-то чужая, общая для той поры — первых послевоенных лет и начала — середины пятидесятых — интонация, которой пользовались многие авторы, пытавшиеся освоить стихом послевоенный мир. Опасность погружения в «банал» (словцо Бродского) была реальной. Поэта подстерегала газета.
Другое дело, что из газеты Слуцкий умел делать поэзию — очерк об Асееве, статью про Мартынова, т. д.
Всё понимая, Слуцкий покаялся в целом ряде стихотворений той же книги.
Я ещё без поправок
Эту книгу издам!
Это не помешало ему продолжать делание «паровозов» и для других книг, странным образом именно в такой продукции имитируя стилистику Ярослава Смелякова, отдавшего щедрую дань сочинительству этого рода. Словно Слуцкий, сочиняя, например, «Славу» («Газета пришла — про соседа...»; книга «Сегодня и вчера»), смеляковскую от начала до конца, говорит: ему можно — а мне нельзя?
Слуцкий писал ясно и толково. Стихотворение «Бухарест», оставшееся в столе, считается загадкой, исключением из правила. Однако здесь лишь подтверждается правило: Слуцкий сложен. Множество его вещей, как, впрочем, и всего Слуцкого, невозможно с ходу расщёлкать как орех. Сюжет «Бухареста» затемнён не автором — сумерками человеческого сознания, подвергшегося ударам всечеловеческой катастрофы.
Капитан уехал за женой
В тихий городок освобождённый,
В маленький, запущенный, ржаной,
В деревянный, а теперь сожжённый.
На прощанье допоздна сидели,
Карточки глядели.
Пели. Рассказывали сны.
Раньше месяца на три недели
Капитан вернулся — без жены,
Пироги, что повара пекли —
Выбросить велит он поскорее,
И меняет мятые рубли
На хрустящие, как сахар, леи.
Белый снег валит над Бухарестом.
Проститутки мёрзнут по подъездам.
Черноватых девушек расспрашивая,
Ищет он, шатаясь день-деньской,
Русую или хотя бы крашеную.
Но глаза чтоб серые, с тоской.
Русая или, скорее, крашеная
Понимает: служба будет страшная.
Денег много и дают — вперёд.
Вздрагивая, девушка берёт.
На спине гостиничной кровати
Голый, словно банщик, купидон.
— Раздевайтесь. Глаз не закрывайте, —
Говорит понуро капитан.
— Так ложитесь. Руки — так сложите.
Голову на руки положите.
— Русский понимаешь? — Мало очень.
— Очень мало — вот как говорят.
Чёрные испуганные очи
Из-под чёрной чёлки не глядят.
— Мы сейчас обсудим всё толково.
Если не поймёте — не беда.
Ваше дело — не забыть два слова.
Слово «нет» и слово «никогда».
Что я ни спрошу у вас, в ответ
Говорите: «никогда» и «нет».
Белый снег всю ночь валом валит,
Только на рассвете затихает.
Слышно, как газеты выкликает
Под окном горластый инвалид.
Слишком любопытный половой,
Приникая к щёлке головой.
Снова,
Снова,
Снова
слышит ворох
Всяких звуков, шарканье и шорох,
Возгласы, названия газет
И слова, не разберёт которых —