Гиппопотам широкозадый
На брюхе возлежит в болоте
Тяжёлой каменной громадой,
Хотя он состоит из плоти.
Живая плоть слаба и бренна,
И нервы портят много крови;
А Церковь Божия — нетленна:
Скала лежит в её основе.
Чтобы хоть чем-то поживиться,
Часами грузный гиппо бродит;
А Церковь и не шевелится,
Доходы сами к ней приходят.
Сергеев прорифмовал эту вещь Элиота, но в большинстве переводимых им англосаксов он пользовался верлибром. Относительно этой формы стиха Слуцкий высказался в журнале «Иностранная литертура» (1972. № 2):
Мартынов и Заболоцкий, Тихонов и Пастернак, Кирсанов и Сельвинский, Маршак и Исаковский, Зенкевич и Ахматова переводили западную классику, древность, поэзию славянских народов. Море верлибра <...> не переведено нашими старыми мастерами не потому, что им не давали его переводить, и не потому, что они не умели его перевести, а главным образом потому, что не хотели.
Борис Слуцкий, постоянно заглядывая в работу молодых, на собственной переводческой ниве пользовался опытом молодого мастера, равно как и зрелых Михаила Зенкевича и Ивана Кашкина, создателей «великой антологии» (по слову Сергеева) «Поэты Америки. XX век» (1939). Слуцкий приветственно отреагировал (Комсомольская правда. 1968. 10 августа. № 186) на новую переводческую инициативу:
Комсомольское издательство «Молодая гвардия» начало выпускать в свет новую серию книг. Впрочем, это скорее не книги, а тетрадки, тот самый «летучий дождь брошюр», о котором мечтал Маяковский. Все книги в мягких обложках. В левом верхнем углу — серийный гриф «Избранная зарубежная лирика». Рядом — имя и фамилия поэта. Таких имён и фамилий покуда пять — за первый год издания. Это Назым Хикмет, Жак Превер, Роберт Фрост, Юлиан Тувим и Сальваторе Квазимодо. <...>
Книгу Роберта Фроста сделал поэт Андрей Сергеев. Только четыре небольших стихотворения из 19 даны в переводах Зенкевича, который ещё 30 лет назад начал пропагандировать современных американских поэтов. И эта книга сделана с талантливой изобретательностью.
О Михаиле Зенкевиче — последнем акмеисте — Слуцкий писал и отдельно в самом похвальном духе, отозвавшись на выход книги «Американские поэты в переводах М. Зенкевича» (М., 1969) панорамной рецензией «Личная антология Михила Зенкевича» (Иностранная литература. 1970. № II)[87]:
Эта книга — личная антология. Жанр в нашей переводной поэзии довольно редкий.
Всю жизнь переводили французов Иннокентий Анненский, Валерий Брюсов, Бенедикт Лившиц, Павел Антокольский. Это весьма способствовало высокому качеству созданных ими личных антологий французской поэзии.
Всю жизнь переводит американцев Михаил Зенкевич. Вместе с Кашкиным он открыл поэзию Соединённых Штатов Америки для нашего читателя. Отдельных поэтов знали и переводили и раньше. Эдгара По — символисты, особенно Бальмонт. Уитмена — тот же Бальмонт и Корней Чуковский. Лонгфелло — Михайлов и Бунин.
Однако целостную картину поэзии Соединённых Штатов, протяжённую в пространстве и времени, воссоздали на русском языке Кашкин и Зенкевич, особенно Зенкевич.
Вспомним подписанную этими поэтами объёмистую книгу «Америка. XX век» <точное заглавие книги: «Поэты Америки. XX век»>, изданную перед войной. Тогда её прочитали все поэты и все стихолюбы. <...>
31 поэт от Филипа Френо до Роберта Лоуэлла представлены, как правило, циклами. Первое стихотворение сборника датировано 1788 годом. Последнее — 1964 годом. Интересно, что сборник начинается и кончается эпитафиями. Со времён войны за Независимость и индейских войн американские поэты пережили и откликнулись на множество сражений национальной истории и истории человечества. В книге немало эпитафий, начиная с трогательной «Я умерла за красоту» Эмили Диккинсон — поэтессы, которой у нас до Зенкевича не знали, кончая «Необычайными похоронами в Брэддоке» Майкла Голда. Это естественно для страны, обагрявшейся кровью так часто, как Соединённые Штаты. <...>
Особенно хочется отметить большой цикл Элиота, а в нём давно известный у нас «Гиппопотам» и ранее не публиковавшийся хороший перевод «Марины». Ральф Эмерсон, Оливер Холмс, Генри Торо, Джеймс Лоуэлл также представлены многими стихами.
В переводах Зенкевича очень сказывается сильный и самобытный поэтический дар автора. Уже 60 лет Зенкевич пишет и публикует стихи. Его поэзия, начиная с первого сборника «Дикая порфира», кончая прекрасными стихами об Отечественной войне, — заметный вклад в нашу оригинальную поэзию. Как у всех, почти без единого исключения, крупных переводчиков поэзии, талант Зенкевича — прежде всего поэтический талант. <...>
Какой разноголосый и какой слаженный оркестр — эта книга!
Советская школа перевода — не миф. Это — было. Лучшие перья, привлечённые государством, призванием и необходимостью заработка, блистали на этом поприще. Обогнув прозу, остановимся на поэзии.
Я уже говорил об этом: «О чём нам не забыть? О переводах? О Бёрнсе и Шекспире (сонеты) Маршака? О Незвале? О Неруде? Аполлинере? Элиоте? Хикмете? Фросте? О вагантах? О Бараташвили? Петефи? Бодлер, Верлен, Рембо, Гейне, старые китайцы и японцы читались запоем. Культовым героем стал Лорка»[88]. Это с одной стороны.
С другой — переводчество стало промышленностью, коммерческой деятельностью, кормушкой ремесленников. Попасть в этот цех было нелегко. Слуцкий был введён в этот круг Львом Озеровым и Давидом Самойловым в самом начале пятидесятых.
Перевожу с монгольского и с польского,
С румынского перевожу и с финского,
С немецкого, но также и с ненецкого,
С грузинского, но также с осетинского.
Это похоже на манделыптамовский пример нонсенса, или по крайней мере с ним связано:
Татары, узбеки и ненцы,
И весь украинский народ,
И даже приволжские немцы
К себе преводчиков ждут.
И может быть, в эту минуту
Меня на турецкий язык
Японец какой переводит
И прямо мне в душу проник.
Эта работа Слуцкого не прошла бесследно. На станции «Радио Свобода» 21 марта 2016 года Александр Генис и Соломон Волков говорили на тему «1916 — век спустя».
Александр Генис: Первая мировая война действительно была в первую очередь войной артиллерии, а пушки не выбирают. Это война дегуманизированная. Как происходили битвы? Сначала шла артподготовка, миллион снарядов выпустили за день под Верденом. И эти снаряды должны были уничтожить заграждения для того, чтобы можно было потом пехоте атаковать. Но на самом деле они ничего не уничтожали, они убивали людей, но не уничтожали окопы, потому что к тому времени противники научились всё глубже и глубже закапываться в землю. Поэтому это было кровопролитие без конца и без смысла.
Я нашёл замечательное стихотворение о Вердене, которое написал американский поэт Карл Сэндберг. Сэндберга хорошо знают (знали во всяком случае) русские читатели, потому что его много переводили.
Соломон Волков: Он написал, кстати, стихотворение о Седьмой симфонии Шостаковича очень неплохое в переводе Слуцкого.
Других языков, кроме украинского и немецкого, Слуцкий не знал, материнские усилия по освоению им английского остались втуне. Понимал идиш, немного иврит. Понаслышке — восточноевропейские славянские языки, в сферу которых попал на войне. В 1963 году отредактировал переводную антологию «Поэты Израиля» (М.: Иностранная литература). Его самого на французский переводила Эльза Триоле. Она же в 1965 году пригласила Слуцкого выступить вместе с Кирсановым, Твардовским, Вознесенским, Ахмадулиной, Соснорой, Мартыновым и Сурковым в парижском зале Мютюалите[89]. Были переводы и на иврите. У тех же «Лошадей...» было как минимум четыре польских перевода и несколько итальянских.
Как это брат-разведчик не уследил его? Непонятно.
Он переводил по подстрочникам, то есть по буквальным переводным копиям оригинала. Это была повсеместная практика советских стихотворцев-профессионалов. Но у него были любимцы.
Назым Хикмет Слуцкого звучит так:
Самое лучшее море:
то, где ещё не плавал.
Самый лучший ребёнок:
тот, что ещё не вырос.
Самые лучшие дни нашей жизни:
те, что ещё не прожиты.
И самое прекрасное из сказанных тебе слов:
то, что я ещё скажу.
Чистая лирика.
Он любил Назыма и по-человечески, а на первом рейсе теплохода «Назым Хикмет» был почётным пассажиром в качестве друга и переводчика Хикмета (1965). Помимо прочего он перевёл хикметовские «Письма из тюрьмы».
На смерть Назыма Хикмета (3 июня 1963 года) Слуцкий отозвался некрологом «Памяти брата».
Есть возможность ознакомиться с тем, как Слуцкий понимал перевод. Это его предисловие к книге «Поэзия социалистических стран Европы», серия Библиотека Всемирной литературы, 1976. На самом деле — очень хорошая книга, с великолепным рядом переводчиков. Обрамив существо дела ритуальными здравицами в честь братских поэзий Восточной Европы и социалистического выбора, Слуцкий пишет:
Несть числа школам и направлениям в поэзии стран региона в предсоциалистические времена. От польского «Скамандра», куда в числе других входили Тувим и Ивашкевич, направления сравнительно умеренного, не порывавшего с традицией, до пражского поэтизма, возглавлявшегося Незвалом, течения, решительно с традицией рвавшего.