На каждый глаз убитого ложился.
Но время шло — скорее с каждым днём,
И вот —
превыше каланчи пожарной,
Среди позорной погани базарной,
Воздвигся столб
и музыка на нём.
Те речи, что гремели со столба,
И песню —
ту, что со столба звучала,
Торги замедлив,
слушала толпа
Внимательно,
как будто изучала.
И сердце билось весело и сладко.
Что музыке буржуи — нипочём!
И даже физкультурная зарядка
Лоточников
хлестала, как бичом.
Автопортрет в какой-то мере.
А попутно заметим — лаконичная сцена с избиением мальчишки целиком перешла в знаменитое стихотворение Евтушенко «Картинка детства»:
Не помню, сколько их, галдевших, било.
Быть может, сто, быть может, больше было,
но я, мальчишка, плакал от стыда.
И если сотня, воя оголтело,
кого-то бьёт, — пусть даже и за дело! —
сто первым я не буду никогда!
Масштаб Слуцкого предполагал литературное одиночество (не путать с одиночествами другого рода). Его не было, это индикатор. Именно впадение в благие заблуждения, граничащие с мимикрией, лишало Слуцкого непременной для его калибра изоляции. Не житейская общительность и любопытство к людям тому причина. Литературное одиночество выстрадывается, его надо заслужить. Не в меньшей мере, чем получить с небес.
Недооценка себя, недостаточность сверхзадачи — в случае Слуцкого это звучит странновато. А ведь это так. Он сам себя назначил поэтом № 2 (напомним: № 1, по Слуцкому, — Леонид Мартынов). Он сам себе определил шестое небо, а не седьмое:
Седьмое небо — это блеск, и лоск,
И ангельские, нелюдские звуки.
Шестое небо — это ясный мозг
И хорошо работающие руки.
Четыре тыщи строк в год...
Март 1968 года. Дома, в Лаврушинском переулке, мёртвый Сельвинский лежал на скамье. Вошедший в квартиру Слуцкий, ни с кем не здороваясь, направился прямо к Сельвинскому и поцеловал его в лоб.
Неладно было и в Харькове, с родителями Слуцкого. Грубо говоря — коммунальная склока. Пришлось ходить по инстанциям, родился документ (исх. 8285. III-68):
Прокурору гор. Харькова
Старшему советнику юстиции
тов. Бобкову Д. Н.
Уважаемый Дмитрий Никитович!
В Харькове, по адресу Московская ул., д. 11 кв. 31 проживают престарелые родители известного советского поэта Б. А. Слуцкого, занимающие одну комнату в двухкомнатной квартире. Их соседи по этой квартире — гр-ка Чигина Г. А. и её муж постоянно терроризируют, оскорбляют стариков, лишая их покоя и отдыха. Мать т. Слуцкого — старая учительница, пенсионер, сообщает, что они были вынуждены пожаловаться в завком по месту работы Г. А. Чигиной, которая, в связи с этим получила предупреждение и это в течение некоторого времени сдерживало её. Но затем издевательства возобновились.
Секретариат Правления Союза писателей СССР просит Вас поручить проверить жалобы А. Н. и А. А. Слуцких и принять по отношению к гр-нам Чигиным необходимые меры предупреждения.
Не откажите в любезности известить нас о результатах.
С уважением
К. Воронков
Секретарь Правления Союза писателей СССР
Чем дело кончилось, неизвестно.
В том 1968 году обострилась борьба за Маяковского. Начиная с 1964 года под Лилю Юрьевну Брик гласно и тайно вёлся подкоп давними недоброжелателями, продолжателями предшественников из двадцатых — тридцатых годов. Они группировались вокруг Музея Маяковского, с 1937 года находившегося в Гендриковом переулке, где Маяковский жил в общей квартире с Бриками, в 1967-м закрытого по инициативе сестры Маяковского Людмилы Владимировны, а в 1968 году переехавшего на Лубянский проезд, в квартиру, где поэт застрелился. Директором музея и одновременно помощником идеолога партии М. Суслова был В. Воронцов, который в паре с литкритиком А. Колосковым напечатал фельетон «Любовь поэта» (Огонёк. 1968. № 16), затем А. Колосков, уже без соавтора, продолжил погром статьёй «Трагедия поэта» (Огонёк. 1968. № 23, 26). Тираж французской газеты «Юманите» со статьёй Эльзы Триоде в защиту Лили Юрьевны в СССР был конфискован.
Основная идея этой кампании заключалась в том, что Брики с их бражкой доканали гения, это было повтором анонимных телефонных звонков тридцатого года в квартиру Бриков (угробили Маяковского!), что главной героиней его лирики была не Лиля Брик, а Татьяна Яковлева.
У Маяковского в самом деле был роман с этой русско-парижской красавицей, и стихи были замечательные («Письмо Татьяне Яковлевой»), и Лиля Брик претерпела нешуточное смятение в ту пору, но эти женские фигуры в судьбе Маяковского совершенно несопоставимы.
Грешки и грехи Лили Юрьевны Слуцкому были хорошо известны, но истина дороже. Да, первой героиней его лирики была не она — Мария «Облака в штанах» возникла из сплава Софьи Шамардиной и Марии Денисовой, но Лиля отменила всех предыдущих и последующих, нередко безжалостно разрушая его матримониальные планы. Она оставалась единственной. Однолюбу Слуцкому это было понятно как никому.
Бесстыдная возня вокруг Маяковского возмутила многих. Константин Симонов дважды, 29 декабря 1966 года и 13 мая 1968 года, пытался опубликовать открытые письма (первый раз в «Известиях», второй — в «Литературной газете») по поводу скандальных статей Воронцова и Колоскова, фальсифицирующих биографию и литературное наследие Маяковского. Письма Симонова не были напечатаны.
Семён Кирсанов в письме в ЦК КПСС от 11 июня 1968 года также просил «принять меры» против «<...> кампании травли и клеветы по отношению к женщине, которая была любимой подругой Маяковского до конца его жизни». С аналогичными письмами в ЦК КПСС обращались также К. Симонов (20 мая 1968 ) и 3. Паперный (19 июня 1968).
Слуцкий написал первому человеку государства:
28 июня 1968 г.
Генеральному секретарю
Центрального Комитета КПСС Брежневу Л. И.
от члена КПСС Слуцкого Б. А.
Уважаемый Леонид Ильич!
Хочется привлечь Ваше внимание к некоторым обстоятельствам литературной жизни.
На протяжении последних лет литературоведы Воронцов и Колосков выступают со статьями, посвящёнными отношениям Владимира Маяковского с его семьёй и друзьями.
Главная задача этих выступлений — опорочить Лилю Юрьевну Брик, самого близкого Маяковскому человека, женщину, которую он любил всю жизнь и о которой писал всю жизнь.
Таким образом, накануне юбилея поэта ставится под сомнение большая часть его любовной лирики.
С развязной грубостью, в манере детективного бульварного романа, Воронцов и Колосков пытаются доказать, что ближайшие друзья Маяковского — Асеев, Третьяков, Осип Брик, Кирсанов активно участвовали в травле, подготовившей самоубийство поэта. В том же уничижительном духе трактуются многие выдающиеся деятели советской культуры, например, Илья Эренбург.
Оскорбляются люди, которых Маяковский любил, мнением которых он дорожил, вместе с которыми он строил советскую культуру. Замалчиваются десятки печатных заявлений Маяковского с высокой оценкой этих людей.
Оспорить эти утверждения Воронцова и Колоскова в печати практически невозможно. Я (так же, как и многие другие литераторы), обращался в «Известия» и «Литературную газету», но мне было отказано.
Таким образом, совершенно новая «концепция» жизни и творчества Маяковского утверждается не в результате научной дискуссии, а с помощью лживых и сенсационных фельетонов «Огонька».
Прошу Вашего вмешательства.
Борис Слуцкий,
член КПСС с 1943 года. Партийный билет № 4610778.
На стол генсека это письмо попало с недоброжелательной сопроводительной справкой:
Автор письма Б. Слуцкий считает неправомерным появление в журнале «Огонёк» (№№ 16, 23, 24, 26 за 1968 г.) статей об отношениях В. Маяковского с его семьёй и другими.
Тов. Слуцкому сообщено, что редакциям газет и журналов предоставлено право самим решать вопрос о целесообразности публикации тех или иных статей, не имеющих официального характера.
Зам. зав. Отделом пропаганды ЦК КПСС Т. Куприков
Зав. сектором В. Власов
4.VI.68 г.
На справке помета: «В архив. 8.VII/68 г. Яковлев».
Дело тянулось долго. В 1978 году вышел первый том 12-томного Собрания сочинений В. В. Маяковского (издание «Библиотеки “Огонька”»). В первом томе в пространном комментарии к одному из мест автобиографии Маяковского «Я сам»: «РАДОСТНЕЙШАЯ ДАТА. Июль 915-го года. Знакомлюсь с Л. Ю. и О. М. Бриками» — было повторено всё, что писалось в огоньковских статьях. Не была напечатана реплика Константина Симонова «О пользе добросовестности», написанная в октябре 1978 года для «Нового мира» по случаю выхода первого тома.
И вечный бой...
В августе 1968-го войска стран Варшавского договора вошли в Чехословакию. Евтушенко написал «Танки идут по Праге». Стихотворение мгновенно разлетелось по миру. Реакция Слуцкого на эту вещь нам неизвестна, но можно предположить: не одобрял. Государственник, он думал о стойкости державы и прочности связей с союзниками. Но камень на душу лёг наверняка. Тем более, что на Красную площадь вышли восемь молодых людей с протестом, зачитанным с Лобного места, и были тут же арестованы. Старой знакомой, некогда пламенной непримиримой комсомолке, Слуцкий сказал с усмешкой:
— Если вы не вышли на Красную площадь, значит — постарели.
В Чехословакии Слуцкого очень любили, всегда тепло встречали, считали его одним из крупнейших поэтов XX века, щедро печатали его стихи в литературной периодике и в антологиях, но первая книга на чешском языке появилась в 1985-м. В 1961-м в Братиславе вышла первая зарубежная книга Слуцкого — переведённый на словацкий язык сборник «Время». В декабре 1961-го он посещ