[39], которые он с собой повсюду таскает в кармане. В дело идут жестянки с краской, канистры с маслом, бобина бечевки и даже несколько луковиц-шалот из джутового мешочка – из них получается полоса препятствий, по которой он терпеливо проталкивает свои машинки, попутно ведя нескончаемый диалог у себя в голове, воображая разговор двух комментаторов с Би-би-си. Питер в голос изображает звук моторов, а также вздохи и ликование завороженной публики. И так поглощает его эта игра, что он теряет всякое чувство времени и даже не замечает Джека – тот спускается в эту угрюмую обитель, грубо вторгаясь в вымышленный мир Питера.
– Чем занимаешься, козявка?
Питер хватает машинки с полки и резко оборачивается, вид у него виноватый, хотя ничего плохого он не делал.
– Просто играю. – Он возвращает машинки в карман. – А где все?
– У них там был очень скучный разговор, – отвечает Джек. – И сейчас они пошли гулять, а это еще скучнее. Давай, может, в картишки перекинемся?
Питер удивлен и польщен. Его старший брат, которого он боготворит, обычно таких приглашений не делает. Беда лишь в том, что Питер никаких карточных игр не знает. Джек пытается объяснить правила виста с выбыванием и “двадцати одного”, но они слишком сложны. В итоге играют в “снип-снап-снорем”. Питер чувствует себя виноватым, и ему стыдно за то, что он недостаточно взрослый или смышленый, чтобы играть с братом в настоящие карточные игры, но Джек вроде не в обиде. Он скорее озабочен. Лоб его хмур, сосредоточиться толком не удается, и Питер выигрывает четыре из первых пяти игр. Питеру не по себе. С самого обеда брат явно не в своей тарелке. Что-то его расстраивает. Разговору за обеденным столом Питер внимания не уделял – у него есть привычка витать в облаках, отстраняясь от любой ситуации, если она кажется чересчур сложной, или чересчур неловкой, или попросту слишком скучной, однако он догадывается, что дело в их новом родственнике. Какой бы ни была причина, Питеру неспокойно. Невыносимо видеть брата таким выбитым из колеи, и Питер готов сделать все, что в его силах, чтобы Джеку полегчало. Джек слегка приободряется; чуть погодя ему вроде как удается сосредоточиться, и он побеждает в четырех играх подряд.
Джек как раз тасует карты, и тут они слышат шаги. Это Мартин с Лотаром. Они завершили прогулку и несут дары.
– Смотрите, – говорит Мартин, – бабуля дала нам на всех. – Это шоколад “Борнвилл”, сделан “Кэдбери”. Простой, темный. – И Лотар привез шоколад из Германии.
– Нам? – спрашивает Джек.
– Если хотите, – не слишком-то радушно говорит Лотар.
– Ладно, давайте глянем, чем они различаются. – Джек берет у Мартина плитку шоколада “Борнвилл”, отламывает две полоски и дает по половинке каждому из трех мальчиков. – Имей в виду, – говорит он Лотару, – английский шоколад – лучший в мире. А “Кэдбери” делает лучший шоколад в Англии. У нас оба дедушки там работали, и бабуля там работала, и все ее сестры там работали, и… короче, это лучший шоколад в твоей жизни.
Слова брата удивляют Питера. Он совершенно точно знает, что простые шоколадки “Борнвилл” Джеку не очень-то нравятся. Он никогда их не покупает, а если предлагают, почти никогда не угощается, предпочитая “Дейри Милк”. Говорит, что “Борнвилл” слишком горький и слишком терпкий. Но вот сейчас показательно откусывает квадратик и жует, закрыв глаза, словно этот вкус погружает его в блаженство.
– М-м… – мычит Джек, – м-м, до чего же вкусно. Давай, Лотар, попробуй, попробуй лучший в мире шоколад.
Лотар отламывает квадратик и небрежно закидывает его в рот. Жует, глотает и говорит:
– На мой вкус, жирноват. Но вообще, наверное, ничего.
– Ничего? – переспрашивает Джек. – Ты мне хочешь сказать, что шоколад “Борнвилл” фабрики “Кэдбери” просто “ничего”? Ясно, что ты не ценишь качество. Ну-ка, посмотрим, что у тебя.
Берет у Лотара плитку немецкого шоколада. Обертка у нее лиловая, украшена привлекательной картинкой: фермер ведет одинокую корову по альпийскому лугу. Белым вытеснено слово “Милка”, а под ним подзаголовок – “Хохфайне Альпенмильх-Шоколаде”. Джек распечатывает шоколадку и обнюхивает ее так, будто она ядовитая. Судя по всему, удовлетворенный, отламывает, как и в первый раз, четыре кусочка и раздает всем.
Все они кладут свой кусочек в рот одновременно. Мартин молчит, а вот Питер тут же воодушевляется. Этот шоколад чудесно сливочный, легкий, с насыщенным вкусом. Более того, это запросто может быть самый приятный шоколад в его жизни.
– Очень здорово! – говорит он. – Можно мне еще? – Но, повернувшись к Джеку и протягивая ему ладонь, Питер видит нечто устрашающее. Лицо Джека перекошено, он хватается за горло и исторгает такие звуки, будто давится. Лицо у него делается ярко-красным, он выплевывает недожеванный квадратик шоколада на пол убежища.
– Фу! – вопит он. – Ужас! Гадость какая! На вкус как… как… Да я не знаю, что это за вкус вообще. Самая жуткая жуть на свете. Ты нас отравить хочешь?
– Отравить? Ты рехнулся?
– Нет, я не рехнулся. Знаю я тебя.
– Откуда ты меня знаешь? Мы только что познакомились.
– Вы, немцы, вечно пытаетесь отравить англичан. На прошлой неделе такое было вот.
– На прошлой неделе? О чем ты вообще?
– На прошлой неделе “Убийцу” Кеннеди поймали нацисты и пытались его отравить. Дали ему чашку чаю, а в ней был яд. Он сделал вид, что пьет, а сам выплюнул.
– Я не нацист.
– Ты ж фриц, так?
– Я не знаю, что это значит. Я это слово первый раз слышу.
– Ну вот как “Убийца” Кеннеди разбирается с фрицами.
Джек хватает с деревянной полки бобину садового шпагата и начинает ее разматывать. Движения его стремительны и бойки, однако Лотар так изумлен, по правде сказать, что Джек мог бы возиться, вообще никуда не спеша.
– Давай, – говорит Джек самому младшему из братьев. – Давай его свяжем. Посмотрим, какие секреты можно выведать у этого грязного швайнхунда[40].
Питер понимает, что происходит: это игра. Джек хочет отыграть с Лотаром какую-то историю из журнала “Победитель”. Держит бобину, а Джек тем временем обматывает Лотара шпагатом. Несколько секунд Лотар это терпит, но затем начинает сопротивляться, и тут Джек грубо бросает его на пол.
– Швайнхунд! Думмкопф![41] – кричит он.
– Ай, это вообще-то больно! – Упав, Лотар вывихнул лодыжку.
– Плевать, – говорит Джек. Его враг лишь наполовину связан, а потому Джек прижимает его к полу, усевшись на него верхом и держа его за запястья. – Выкладывай все, грязный ты немецкий трус! Выкладывай свои секреты!
– Да, выкладывай нам все! – визгливо вторит ему Питер и легонько пинает Лотара в левую ляжку.
– Ну, – говорит Лотар, – вот что я вам скажу. – Очень быстро и без особых видимых усилий он выскальзывает из хлипких уз, опрокидывает Джека ничком и заламывает ему руки за спину. – В школе я учусь дзюдо, у меня синий пояс. И если ты еще хоть раз меня пальцем тронешь – это касается (тут он повертывается к зачарованному Питеру) и тебя… если кто-то из вас еще раз тронет меня хоть пальцем, я с вами разделаюсь. С обоими.
Он еще разок толкает лежащего на полу Джека, встает, отряхивается и затем выбирается на дневной свет размеренным, ровным шагом. Через миг ошарашенной тишины за ним следует и Мартин.
Джек и Питер остаются одни. Джек садится, трет тыльную сторону ладони – ее поцарапало, она слегка кровит. На Питера он смотрит осуждающе.
– Помощи от тебя никакой.
– Извини. Мы же просто играли.
– Именно. Просто играли.
Он встает и хромает к лестнице. Питер следует за ним. Вскоре все четверо оказываются в гостиной, где взрослые допивают кофе. Фрэнк и Фолькер возобновили дискуссию о промышленных успехах Британии и Германии. Берта торжествующе улыбается. Все ладят. Все счастливы. Семейное сборище, несомненно, удалось.
6
Оба матча в среду важные. В игре после обеда в Вилла-Парке, на которой присутствуют Фолькер с Лотаром, Западная Германия побеждает Испанию – два гола против одного. На стадионе “Уэмбли” в тот же вечер смотрит Джек по родительскому ненадежному и неприлично маленькому телевизору у них дома в Борнвилле, как Англия побеждает Францию со счетом 2:0.
Из-за поражения своей команды испанский тренер преисполняется стыда. Британская пресса на все голоса именует это абсурдным выражением средиземноморской истеричности – тренер ударяется в слезы и сообщает собравшимся репортерам: “Я ухожу. Бросаю футбол. Сегодня с футболом для меня все кончено. Поражение Испании для меня невыносимо”.
Не уступает ему и итальянский тренер, чья команда тоже повержена, он обращается к другой толпе репортеров и сообщает им: “Я пока не разговаривал с игроками, потому что они слишком расстроены. Что толку в разговорах? Они все равно что чада без родителей. Но хуже всего мне. Никому не под силу понять, до чего это скверное чувство. В том состоянии, в каком я сейчас, никаких оценок отдельным игрокам или матчу в целом я давать не могу”.
Но эти памятные излияния материковых эмоций отойдут на второй план из-за неурядиц, связанных с четвертьфинальным матчем между Англией и Аргентиной в субботу, 23 июля. Через тридцать пять минут после начала игры капитан аргентинской команды Раттин удален с поля за постоянное сопротивление западногерманскому арбитру и его решениям. Поначалу Раттин отказывается покинуть поле, и игра остановлена на семь минут, пока игрок препирается с судьей, в спор вмешивается множество официальных представителей аргентинской стороны и членов ФИФА. В некий миг даже кажется, что из игры сейчас выйдет вся аргентинская команда. Джефф Хёрст забивает единственный гол в этой игре – на семьдесят восьмой минуте, однако аргентинские игроки непреклонно уверены, что они бы выиграли, если б команду не уменьшили на одного человека, и в конце матча разыгрываются безобразные сцены: аргентинские футболисты толкают судью, пока тот шагает к выходу с поля, а один даже вроде бы заносит кулак, и тут вынуждены вмешаться полицейские и официальные лица чемпионата. Кто-то из втянутых в происходящее представителей ФИФА говорит позднее, что видел, как арг