Бриджет улыбается.
– Когда они смогут наконец вернуться в Европу, – говорит она, – ты понадобишься твоей компании, Мартин. Понадобишься сильнее прежнего. Сейчас их бросать нельзя.
– То есть в парламент мне не надо?
– Нет, – отвечает Бриджет. – Однозначно нет. А вот мне, может, и да.
Позднее, в пабе на юго-западе Лондона, “Трио Коффрини” и приглашенная кларнетистка Камилль, а также временный помощник Гэвин сидят за столом, выпивают и празднуют успех концерта. На большом телеэкране в глубине паба Би-би-си показывает запись ключевых эпизодов погребения Дианы в программе “Прощай, народная принцесса”. Среди остальных выпивающих очень многие все никак не выберутся из коллективной печали и сосредоточенно смотрят запись. Время от времени поглядывают на воодушевленных музыкантов в углу, пытаясь устыдить их неодобрительными взглядами, чтоб те притихли.
Примерно в 22:45, незадолго до закрытия, встает первый вознамерившийся уйти. Это Питер. Пока он собирает вещи – в том числе футляр со скрипкой, – встает и Гэвин, отводит Питера в сторонку.
– Погоди-ка, – говорит он. – Ты разве не ко мне домой пойдешь?
– Оливия вернулась из Франции, – отвечает Питер. – Пару часов назад. Надо бы домой, повидаться с ней.
Гэвин смотрит на него, ждет некого продолжения, некой уверенности, некого обещания.
– Нам многое предстоит обсудить. – Только это Питер и произносит, а затем прощается со всеми и в суматохе смущенных объятий и рукопожатий покидает паб. Гэвин встревоженно провожает его взглядом, смотрит, как Питер исчезает за дверью.
Наконец, в доме на полпути вверх по Роуз-Хилл на задворках Бирмингема – в доме, который теперь стал слишком велик для тех двоих, кто в нем по-прежнему обитает, – Мэри Агнетт дремлет перед телевизором. Чуть позже десяти вечера она резко просыпается, смотрит на часы на каминной полке и понимает, что проспала почти два часа. Когда засыпала, показывали исполнение “Реквиема” Форе с лондонского “Промса”[91]. Теперь она видит на экране Мерил Стрип, облаченную в “сафари”, – та бродит в иссушенном африканском пейзаже[92]. Мэри ищет взглядом пульт, выключает телевизор.
В доме почти полная тишина. Из Кихейвена они вернулись вчера, и Мэри пытается приспособиться – приспособиться к одиночеству после того, как несколько драгоценных дней побыла в окружении сыновей и внуков. Конечно, она не вовсе одна. С ней, как обычно, Джеффри – хоть какое-то утешение. Сказать ей, может, он имеет мало что, и времени они проводят в одной комнате немного, но она всегда чувствует его присутствие, и так лучше, чем жить одной в пустом доме. Хуже этого нет.
В доме почти полная тишина, и все же не совсем. Мэри встает с кресла и отправляется к кухне, но по пути слышит сверху странный шум. Шум в самом деле такой странный, что поначалу не получается его определить, а затем ей от него становится не по себе. Словно там какое-то животное – какое-то беспокойное животное, заперто и пытается выбраться. Слышатся поскуливание и шорохи. Мэри встревоженно взбирается по лестнице и замирает на площадке. Шум доносится слева, из комнаты, которая прежде была спальней Мартина, а Джеффри приспособил ее под свой кабинет. Теперь эти звуки слышны вблизи, и они ужасны: это чудовищные сдавленные рыдания, каких она прежде не слышала никогда. Она толкает дверь:
– Джеффри?
Он сидит перед переносным телевизором, сложившись пополам, ладони прижаты к глазам. На экране – сцены похорон принцессы Дианы. Плечи Джеффри подергиваются, его сотрясает долгими судорожными всхлипами. Мэри берет его за руки, бережно отнимает их от его лица и видит, что глаза у него красны и опухли, щеки блестят от слез, рот кривится в бесстыдной застывшей ухмылке горя. Джеффри рыдает как младенец. Слезы струятся потоками – слезы, каких не пролил он ни по отцу, ни по матери, слезы, какие ничто другое, случавшееся с ним, с Мэри или с детьми за семьдесят лет, не исторгло из него ни разу.
Событие седьмое75-я годовщина Дня победы в Европе8 мая 2020 года
1Воскресенье, 15 марта 2020 года. Утро
Питер спал плохо. Его до странного вывели из равновесия рассказы матери о Дне победы, о Долл и Сэме, о Карле Шмидте и все прочие истории, всплывшие следом, все воспоминания, какие разбередила она за долгий непривычный вечер их разговоров о прошлом. Гэвин! Сто лет не думал он о Гэвине. Тот их опрометчивый и все же блаженный романчик продлился всего несколько месяцев. Далее случились другие мужчины, четыре или пять, а затем отношения с Тедди, что растянулись на десять с лишним лет и принесли Питеру столько крепкого счастья, сколько он не знал прежде и не рассчитывал познать. Но с тех пор – ничего.
Проснулся Питер в 6:15 воскресным утром, но Мэри встала раньше. Он обнаружил ее в кухне – мать перебирала громадную гору писем, преимущественно рекламных, какие-то лежали распечатанные, какие-то нет. Кипела вода, готовая к первому из, без сомнения, нескольких десятков чайников чая в этот день. Чуть погодя Мэри нашла то, что искала.
– Хотела тебе показать вот это, – сказала она. – Вчера вечером вспомнилось. Что скажешь? Пойти мне?
Она протянула ему письмо от некоей миссис Хассан из Попечительского фонда Борнвилла. Письмо посвящено было планам фонда на празднование Дня победы в Европе. “Мы списываемся со всеми, кто жил в Борнвилле во время первого празднования, – писала миссис Хассан. – К сожалению, вас осталось не очень много! Не желаете ли присоединиться к уличным торжествам на Бёрч-роуд, где Вы, насколько я понимаю, жили в 1945 году, и поделиться Вашими воспоминаниями с нынешними обитателями улицы? Уверена, заинтересуются и газеты, и даже, возможно, местная радиостанция”.
– Конечно, – сказал Питер. – Почему бы и нет?
– Ты считаешь? Значит, может, надо сходить. Я об этом подумывала. Хотела твоего совета.
Такое теперь было у них в порядке вещей – с тех пор, как умер Джеффри, Мэри не способна была принять даже малейшее решение, не посоветовавшись с сыновьями, особенно с Питером. Через несколько месяцев ее вдовства они с изумлением обнаружили, до чего эта сильная, подвижная женщина много в чем беспомощна. Она ни разу в жизни не заправляла сама автомобиль и не снимала деньги в банкомате – им пришлось пошагово выполнить с ней эти процедуры. Это сыновья выступили с предложением завести для компании кота, но для того, чтобы сходить с ней в питомник, выбрать котенка и даже определить ему кличку, потребовался Питер. (Он до сих пор сомневался, того ли кота выбрал, поскольку Чарли оказался застенчивым нелюдимым животным с припадками гнева, хотя в недостаточной приверженности хозяйке упрекнуть его было нельзя.)
– Но как я туда доберусь? – спросила Мэри.
– Наверное, пришлют за тобой машину, – сказал Питер.
Мэри кивнула, но Питер видел, как, стоило заикнуться об этой практической трудности, по маминому лицу пробежала туча. Полтора года назад врач сообщил ей, что водить машину ей больше нельзя. Он уведомил об этом АВТД[93], и ей пришлось сдать водительское удостоверение, которым владела шестьдесят с лишним лет. Мэри ужасно расстроилась и среди многого прочего за это была обижена на свою аневризму – вдобавок к тому, что аневризма ее, вероятно, однажды убьет.
2Воскресенье, 15 марта 2020 года. День
Забронировать билеты на прямой рейс из Лейпцига Сузанне не смогла ни для нее, ни для него. Обоим пришлось пересаживаться во Франкфурте, и именно там, в каком-то аэропортовом кафе, они выпили напоследок по чашке кофе.
– Кажется, нам повезло, что тут пока все открыто, – сказал Марк. – Кофе выпить скоро негде будет.
– Правда? Ты так думаешь? – спросила Лорна. – В Британии всех запрут?
– Конечно. У меня в Шотландии три концерта стояло по плану. За последние пару дней все отменились.
– Но мы еще поиграем вместе, правда же?
– Само собой, я надеюсь. И еще запишемся.
Это были последние слова, которые Марк сказал ей, перед тем как объявили рейс в Эдинбург. Прежде чем скрыться с глаз, у своего выхода на посадку – где его громадная туша нагнала страху на других пассажиров, – он обернулся, улыбнулся и помахал ей, и сердце у Лорны зашлось от нежности. Они не увидятся больше года, и еще дольше не выпадет им сыграть концерт. Марк переживет коронавирус, но последствия окажутся затяжными и ужасными: тремор в руках столь сильный, что он не сможет играть на гитаре, одышка такая тяжкая, что без чужой помощи он не сможет пройти и нескольких ярдов, а умственные осложнения до того серьезные, что он не вспомнит почти ничего ни из двадцати пяти дней своей медикаментозной комы, ни даже имен или лиц персонала, ухаживавшего за ним. Некоторое время он не будет помнить ничего из этого, хотя станет утверждать, что у него, как ни странно, сохранилось алмазной точности воспоминание: Лорна с закрытыми глазами, ее восторженное нездешнее лицо на их гамбургском концерте, когда она исполняла соло на контрабасе, и даже более ярко окажется ему памятен тот великолепный шницель, поданный счастливым поздним вечером в “Кафе Энглэндер” в Вене.
3Вторник, 17 марта 2020 года
Он почти добрался до Бетус-и-Коид, когда дождь перешел в град, а град – в снег. Тут-то он и решил, что ехать через горы было ошибкой. Думал, на этом маршруте попадутся живописные пейзажи. Летом – возможно. Но не в середине марта, когда дневного света осталось меньше чем на час. Ужасный выбор он сделал.
Снег усилился, когда начался спуск к Англии, а Сноудония осталась позади. Видимость была чудовищная, и вел он со скоростью миль двадцать пять в час, вытягивал шею вперед, вглядываясь через лобовое стекло, страшился слететь с дороги или даже врезаться в заблудившуюся овцу. Когда добрался до низин в долине реки Ди, мело уже поменьше, он вымотался и хотел перевести дух.