Отто Иванович приехал ровно в четыре. Небольшой, полнеющий, прекрасно одетый человек средних лет. Он взял руки Валерии в ладони, заглянул ей в глаза своими чуть выпуклыми темно-карими и произнес мягко:
– Голубушка Валерия Павловна, мы будем с вами дружить, правда?
Валерия кивнула. Андрей видел, как она волнуется.
– Меня не нужно бояться, – продолжал Оглио, усаживаясь рядом с ней на диван. – Зовут меня Отто Иванович, очень легко запомнить, да?
– Да, – ответила Валерия, улыбнувшись.
– Вот и хорошо. Мы немного поговорим о том, что с вами случилось, Валерия Павловна. Расстройства памяти довольно обычный недуг. С вами, правда, случилось нечто иное – в результате психической травмы вы все забыли. Не буду убеждать вас, что память вернется в ближайшее время. Трудно делать прогнозы, но надеяться надо. Думаю, первое время я буду приезжать сюда к вам, а потом вы и Андрей Николаевич нанесете визит в мои… так сказать, палестины. Мы обследуем вас, прокрутим на тестах, как говорит мой помощник, доктор Кочерга… Это настоящая фамилия, – Оглио усмехнулся, заметив, что Валерия улыбнулась. – Назначим медикаментозное лечение, баротерапию… Ну, да не будем забегать вперед. Всему свое время. Согласны?
Валерия опять кивнула. Она не сводила глаз с психиатра, ловя каждое его слово. У Отто Ивановича не было пронизывающего взгляда, длинных волос, черной одежды – всего того, чего мы ожидаем невольно от психиатра, который в наших глазах родственник не то дьяволу, не то фокуснику. Он был обыкновенный человек с мягкими манерами, приятным голосом, в словах его проскальзывал легкий юмор. Его выпуклые глаза смотрели с участием. Он внушал доверие.
– Самое главное, вы – дома, – говорил Оглио. – Это очень важно. Могло быть всякое. В моей практике бывали случаи… вот познакомимся поближе, я вам расскажу. Вы дома, рядом с вами любящий человек. Он вам расскажет о том, чего вы не помните. Встречайтесь с друзьями, любые положительные эмоции будут вам во благо. Я думаю, мы преодолеем ваше состояние. Вы мне верите?
– Верю, – прошептала Валерия.
От волнения она расплакалась. Стеснялась и старалась плакать бесшумно, не всхлипывая, смахивая ладонью слезы. Андрей подумал, что заплакала она впервые…
– Вот и прекрасно, – заключил Оглио. – Просто распрекрасно! Вот и умница. На этом мы закончим сегодня, – он сжал ее плечо. – Андрей Николаевич, пожалуйста, проводите меня, – он поднялся.
– Что вы думаете? – спросил Андрей в лифте.
– Не знаю, – честно ответил психиатр. – Пока не знаю. Амнезия – тяжелое психическое состояние, иногда проходят годы, прежде чем наступает улучшение. Но иногда амнезия носит кратковременный характер, и пациент вспоминает все уже через несколько часов. Когда это случилось?
– В воскресенье.
– Сегодня пятница. Шесть дней. Это много. Психика – тонкая и хрупкая ткань, дырочки трудно заштопать, – Оглио улыбнулся, протянул руку. – Рад был познакомиться, Андрей Николаевич. Нас когда-то представляли друг другу, но это было давно и… неправда. По-настоящему мы познакомились только сегодня, чему я весьма рад, несмотря на печальные обстоятельства. – Он помолчал и повторил, улыбнувшись: – Действительно, рад. Вы даже не представляете себе насколько. Потрясающе интересный случай. Я доволен, что вы обратились именно ко мне. У вас славная жена… мужественная, прекрасно держится. Наша задача – помочь ей. И еще… я хочу сказать… – Он замялся на миг. – Знаете, Андрей Николаевич, мы, разумеется, сделаем все, что в наших силах… но… помните, это еще не конец света. Вы согласны? Это не безнадежно, это не вопрос жизни и смерти. За что я и люблю свою профессию – мои пациенты… не умирают! – Он рассмеялся, заглянул в глаза Андрею, ободряюще похлопал по плечу…
Глава 12НОВЫЕ ЗНАКОМСТВА, А ТАКЖЕ РАССУЖДЕНИЯ ОБ ИДЕАЛЬНОМ УБИЙСТВЕ
Слухи, один другого нелепее, поползли по заводу. Приходила полиция, задавала вопросы о Рамоне, которую якобы убили. Немолодой капитан, неприветливый и какой-то невыспавшийся, расспрашивал Андрея. Было видно, что убийство Ромашки его не очень трогает. Андрей сказал, что о личной жизни убитой ничего не знает. К счастью, до капитана не дошла информация о дружбе Валерии с Ромашкой и о происшествии с его женой. Андрей, уставший бояться, отвечал на вопросы сухо и кратко. Капитан наконец ушел, оставив на всякий случай номер телефона и сообщив, когда можно будет забрать тело на предмет захоронения. Ромашка была незначительной фигурой, у полиции есть дела и поважней. Наркотики, там, или этнические разборки.
Позвонил Венька Сырников, спросил: уже знаешь про Ромашку? Знаю, ответил Андрей.
– Ее задушили, – сообщил Венька, ему были известны подробности. – В квартире страшный беспорядок, видимо, имела место драка. Она перед смертью напилась.
Андрей молча выслушал то, что Веньке удалось выудить через знакомых в разных сферах, желая только одного, чтобы он провалился в преисподнюю вместе со своей информацией. Венька описывал детали, и Андрей невольно чувствовал подтекст – сначала Лерка, теперь Рамона… Неспроста, ох, неспроста! Но Венька так ничего прямо и не сказал – не посмел.
День был несуразный. Люди бросали работу, собирались кучками и шептались. Ромашку не любили, и вердикт общественности был – вот, мол, доигралась. Пьянки и гулянки до добра не доводят.
Андрей был уверен, что смерть Ромашки и происшествие с Леркой непременно свяжут, не могут не связать. Он просидел в кабинете до вечера, дожидаясь, пока все уйдут, и около восьми отправился в бар по соседству, где они часто сиживали вчетвером: он сам, Дядя Бен, Тепа и Савелий Зотов. Четыре мушкетера. Триумвират плюс. Ни Дяди Бена, ни Тепы в баре не оказалось. Зато был Савелий. Не один, а в компании лощеного красавчика в черном костюме и при галстуке-бабочке.
– Андрюша! – радостно закричал Савелий. – Давай к нам! Это мой друг Федор Алексеев, – гордо представил он красавчика, когда Андрей уселся рядом с ними. – Я говорил тебе, помнишь?
Они обменялись рукопожатием.
– А мы тут рассуждаем о всякой всячине… о тестах на сообразительность… Федор читает философию в педагогическом. Тесты принесли его студенты. Хочешь послушать? – Не дождавшись ответа, он спросил, радостно сияя глазами: – Что нужно делать, если видишь зеленого человечка?
Андрей ошалело уставился на простодушного Савелия – какие еще зеленые человечки? Савелий ответил ему любящим взглядом. У Андрея сжалось сердце – Зотов, такой некрасивый, уже пьяненький, с яркими пятнами румянца на щеках, жидкими косицами пегих волос, соскользнувших с блестящей лысины, безмерно одинокий, бросал ему спасательный круг. Пытался развлечь и отвлечь.
– Перейти улицу, я думаю, – пробормотал Андрей, отводя глаза от Савелия.
Наткнулся на понимающий взгляд лощеного красавчика, словно говоривший снисходительно: да, простоват наш Савелий, но человек он неплохой… Красавчик Андрею не нравился. Он чувствовал в нем существо чуждой породы. Высокомерен, ироничен, самоуверен. Что связывает этих двоих, интересно?
– Молодец, Андрюша! – обрадовался Савелий. – У тебя нестандартный образ мышления. Все остальные отвечают: обратиться к психиатру или бросить пить.
Красавчик смотрел загадочно, улыбался. Савелий затянулся сигаретой – он не курил, но сейчас закурил для кайфа – и закашлялся. Красавчик снисходительно похлопал его по спине, вынул сигарету из его пальцев, потыкал ею, гася, в пепельницу. Савелий с выражением простодушной радости на раскрасневшемся лице, растрепанный, с распущенным узлом галстука, смотрел на друзей. Он наслаждался общением.
– А вот еще один… – вспомнил он. – Как там… Вы сидите в самолете, впереди вас лошадь, сзади автомобиль. Где вы находитесь? А?
– Не знаю, – ответил Андрей.
Он чувствовал, как отпускает напряжение. У Савелия внешность клоуна и золотое сердце, как говорит его, Андрея, секретарша. А также доброта, порядочность и страстное желание быть полезным друзьям, это от одиночества и широты натуры. Он опрокинул в рот коньяк, закрыл глаза.
– Сейчас, – пробормотал. – Не подсказывай. Я сам. Карусель! – сказал Андрей через минуту. – Я нахожусь на карусели.
– Андрюша, ты гигант мысли. Как догадался? – Савелий заливался радостным смехом. – Я ни один тест не прошел, представляешь?
– Эти тесты входят в программу по философии? – Андрей посмотрел на красавчика. Вопрос прозвучал вызывающе.
– Нет, – ответил тот. – Я просто пытаюсь подтолкнуть их мыслительный процесс. Они соображают в лучшем случае, но думать пока не умеют.
– Какая разница?
– Соображать нужно в прикладных дисциплинах – математике, финансах, маркетинге. Думать – в абстрактных, вроде философии. Думать и рассуждать.
– А где нужнее творческое начало?
– Везде. Даже преступнику необходимо творческое начало.
– Преступнику?
– Федор – сыщик в прошлом, – встрял Савелий. – Говорит, богатая милицейская практика помогает ему в работе.
– В преподавании философии?
– Философ должен знать все стороны жизни, – назидательно произнес Савелий, бросаясь защищать друга. – Федор исключительно для приобретения нового жизненного опыта каждое лето на каникулах работает то дворником, то сплавщиком леса, то воспитателем в детском саду.
– В детском саду? – не поверил Андрей. – Зачем?
– Для воспитания выдержки. В малышовой группе. А кроме того, Федор считает, что креативное мышление закладывается именно в нежном возрасте. Иногда оно развивается, а иногда гибнет на корню от неумелой руки воспитателя. У него даже возник принципиальный конфликт с заведующей.
– На почве?.. – спросил Андрей, неожиданно для себя заинтересовавшись.
– Он дал задание детям раскрасить друг друга на уроке рисования и принес картинки индейцев с боевыми и ритуальными узорами на лице. То-то радости было! Да, Федор? Дети его обожали. А эта дура уволила. Такие, как она, приучают детей ходить строем. Причем родители были против его увольнения. То есть сначала были «за», а потом «против». Федор прочитал им лекцию о маленьких гениях, которых взрослые душат своими руками. Фигурально выражаясь, разумеется. Да, Федя?