— Можно и так сказать — произнес судовой доктор — Все, что вы видели от начала вашей катастрофы и до конца этой же катастрофы, все это сплошная реалистичная вполне иллюзия. Настолько реальная, что вы в нее поверили. Феномен крайне интересный, но бездоказательный. Так как в это мало кто верит, если нельзя потрогать.
— Не может этого быть — произнес уже тихо я и замолчал, глядя на свои еще бесчувственные лежащие передо мной на постели в штанинах светлой больничной пижамы ноги.
— Вам придется рано или поздно в это поверить — произнес доктор — Так или иначе. И чем быстрее вы прейдете в себя, тем оно будет лучше для вас же.
Я замолчал. Замолчал и заплакал. И не мог остановиться, потупив взор в постель. И, даже не заметил, как почти все ушли из медицинского отсека, идущего через Тихий океан в сторону Северной Америки лайнера.
Остался со мной только сам доктор Томас Эндрюс и капитан пассажирского круизного судна Эдвард Смит.
— «Надо же все иллюзия такая же, как этот пресловутый мистер Джексон» — подумал вскользь я. И, закрывшись ладонями рук, просто плакал, не стыдясь своих мужских слез. Плакал как потерявшийся в жизни ребенок. Беззащитный, и всеми покинутый.
— Похоже, я схожу с ума. Может вы, тоже иллюзия. И все что сейчас происходит здесь продолжение моих видений — произнес с горечью внутри я — И я все еще в отключке.
— То, что вы сейчас перед собой видите реальность. И, мы самые настоящие — произнес доктор Томас Эндрюс. И дал мне таблетки со снотворным — Вот выпейте — и протянул стакан с водой — Вам крайне, сейчас тяжело, после того, что с вами случилось. Но, все прейдет в норму через несколько дней, и вы главное выздоровеете. И встанете на ноги. Вас нужно отправить домой — произнес капитан Эдвард Смит — Пока мы в океане мы вас пересадим на какое-нибудь русское судно, идущее в Россию — произнес капитан — Так будет лучше, чем обращаться в Российские посольства, делая запрос, и переправлять вас через границу и все эти инстанции. И будет лучше, если вас заберут ваши, же, как потерпевшего кораблекрушение русского моряка. Чем вы попадете к нам, без каких-либо соответствующих документов, удостоверяющих вашу личность.
У меня вдруг сильно заныла правая нога, и я начал ее ощущать. Как то неожиданно. Видимо, прошло сильное обезболивающее. Боль усиливалась вместе с осязанием. И я, затер как ненормальный свою правую ногу, закатав штанину до самой задницы. Я как сумасшедший затер ее обеими руками.
Доктор это увидел и понял, что мне становиться не по себе от нарастающей в ноге боли по моему виду.
Я не мог уняться от внутренней душевной боли. и она, просто разрывала меня. А тут еще нога стала оживать. И изводить меня ноющей жуткой мышечной болью. Появились, даже судороги, и ногу потянуло. И в голени, и в бедре. Я принялся лихорадочно растирать ее ладонями и пальцами обеих рук.
— Надо сделать еще раз обезболивающее — произнес теперешний мой корабельный лечащий личный врач — А, то боль, может оказаться непереносимой, пока ноги будут приходить в норму. И принять снотворное, то так и не уснете. Пейте и берите таблетку.
Он, снова, быстро повторил, протягивая таблетки и в стакане воду.
Я смотрел на свою, почти целиком голую мужскую оживающую правую ногу. Нога была совершенно белой, без какого-нибудь следа загара.
— Что за чертовщина, то такая — произнес я снова, глядя на свою правую начавшую приходить в себя с голой ступней мужскую ногу. Так до конца и, не понимая, и не веря в то, что со мной было.
— Джейн — произнес я тихо, глядя, куда-то перед собой в пустоту, сам себе и не видя перед собой ни кого. И видя ее перед своими в слезах глазами. Ее Джейн красивое загоревшее миленькое девичье лицо. Я видел ее те черные под изогнутыми дугой черными бровями девичьи гипнотической красоты черные как ночь или бездна океана глаза. Как сама тропическая на Тихом океане ночь с искорками отражающихся в них звезд. Глаза, смотрящие влюбленным взором на меня, своего единственного и преданного ночного любовника.
— Где же ты мой ангел хранитель? — произнес я самому себе, не обращая внимания на доктора и его медсестру по имени Мэри.
Мне сейчас казалось, что скорее это мир сплошная иллюзия, созданная моим воспаленным воображением мозга, и выдернувшим меня из настоящей реальности. Мне показалось, что я, просто потерялся в пространстве и во времени.
— Вернись ко мне, моя любовь — прошептал про себя я убитый горем и одиночеством. И принял от доктора Томаса Эндрюса протянутое мне снотворное и выпил его. И после нового укола отключился.
Когда я очнулся передо мной стоял доктор Томас Эндрюс и его корабельная медсестра по имени Мэри.
— Уже девять вечер — сказал судовой мой теперешний лечащий врач Томас Эндрюс — Вы крепко спали. И все скоро вернется на свои места и это то, что вы пережили, останется, лишь одним, возможно только горьким или счастливым воспоминанием — он продолжил — Вам, просто нужен отдых. Сейчас еще один укол обезболивающего, и снотворного все — он это вообще так произнес, как будто, между прочим. И подошедшая, тут же, его подручная медсестра Мэри, сделала мне инъекцию в плечо какого-то препарата, и стало, снова, более комфортнее.
— Утром вы будете уже на ногах — произнес доктор — И сможете прогуляться по нашему лайнеру — он, снова, протянул таблетки снотворного и стакан с водой.
— Не надо, доктор — произнес, успокоившись немного уже я — Я так, теперь постараюсь заснуть.
— Вот и отлично — сказал доктор Томас Эндрюс, убирая таблетки и воду — Вот и отлично.
И все ушли из этого кубрика. И я остался один, лежать, на своей больничной постели, крутя головой по сторонам. И рассматривая все вокруг. Все углы белого просторного помещения, где я был сейчас совершенно один. Несколько таких же больничного типа коек, как и моя. Тумбочки и светильники на каждой из них.
Доктор, выходя с медсестрами, выключил свет, и стало темно, лишь за закрытой дверью в коридоре между каютами горело дежурное освещение пассажирского этого спасшего меня судна. Там перестали быть слышны чьи-либо шаги. И наступила ночная тишина, как и сказал судовой врач.
Сколько времени было, я по-прежнему толком не знал. Но, со слов корабельного врача Томаса Эндрюса, было, после нашего длинного задушевного между им, капитаном Смитом диалога. И больного на ноги, и на всю голову русского моряка. Был вечер, и уже, вскоре пришла ночь. И судно погрузилось в сон. Лишь, слышно было, где-то там за стенами и переборками лайнера плеск ночных волн океана.
Запомнились глаза этой медсестры Эдрюса Мэри. Она, почему-то так опасливо на меня озиралась, уходя последней, словно боясь русских. Может, так и было. Не все, но некоторые из них, нас всегда, почему-то боялись. Наверное, у них с запада это уже, просто в крови. Это же читалось и в глазах доктора Томаса Эндрюса и капитана Смита. Да, и всех, кто был в медотсеке, и видел спасенного из океана русского моряка.
Даже, поначалу и моя любимая Джейн меня боялась и опасалась за Дэниела. Один только он, наверное, не боялся меня. Удивительное исключение из всяких правил. Единственный, кто не боялся. И сразу стал мне другом. Дэни. А, я его обидел, тогда. И не уберег.
— Прости меня, Дэни — прошептал я тихо в темноте каюты — За все прости — и закрыл глаза. И мне показалось, что я отключился.
А, когда очнулся, то не знал, сколько время. Но, судя по темноте, уже вероятно стояла ночь. Или уже было, даже раннее утро. Я потерялся, снова в пространстве и во времени.
Я долго еще не мог уснуть. Я не мог поверить в то, что произошло со мной.
Просто, не мог во все это поверить.
— Не может быть, такого — произнес, снова сам себе вслух я, уставившись в потолок медицинской каюты — Не может, такого быть. Вранье, это все.
Я лежал и думал, только о своей любимой малышке Джейн. Джейн должна спастись. И должна быть на этом корабле. Она хоть и была
ранена, но должна спастись. Я не верил в ее смерть, как и не верил в то, что ее вообще нет. Как и всего того, что я пережил недавно. Я был там, в океане не один. Там была моя Джейн. И был Дэниел. И наша яхта Арабелла. И эта яхта Черный аист. И эти морские бандиты. И этот кошмарный шторм. И, вот я здесь. И они хотят меня убедить, что это все мой бессознательный бред. Бред не до утонувшего утопленника.
— Не может этого быть — снова, произнес я сам себе вслух и…
Я услышал какие-то шаги за дверью этой корабельной медицинской палаты. И отворилась в каюту ко мне дверь. Тихо так и практически беззвучно. Там за дверью был включен дежурный в коридоре между каютами корабля свет, и я увидел стоящий передо мной на некотором расстоянии женский силуэт. Силуэт женской невысокого роста фигуры.
Силуэт стоял на пороге, отворив ко мне в медицинский кубрик дверь. Он был в комнатных домашних тапочках с голыми стройными девичьими ногами из-под короткого телесного цвета шелкового халатика. С распущенными длинными и черными как смоль, вьющимися по его спине и груди локонами змейками волосами на девичьей миленькой головке.
— Джейн! — произнес я, ошарашенный ее появлением — Джейн, любимая моя!
Я произнес, не понимая уже совсем ничего — Ты откуда, здесь?! Они скрывали тебя от меня?! Они прятали тебя от меня! Вот гады, такие! Джейн, любовь моя!
Силуэт оторвался от порога распахнутой настежь в мою больничную каюту двери и пошел ко мне. Не спеша и плавно, виляя округлыми крутыми красивыми бедрами полненьких икрами ног. Это точно была моя ненаглядная красавица Джейн.
Она вышла как из ночной тени из тех дверей и направилась, медленно ко мне. Ступая своими домашними тапочками на миленьких загоревших до смоляной черноты девичьих ножках бесшумно по полу медицинской корабельной каюты.
Свет луны из иллюминатора падал на нее. И это была она, выхваченная из этого лунного света. И я ее видел всю с головы до ее, почти полностью оголенных тех красивых девичьих полненьких в икрах, и бедрах ног. Вся словно вылепленная этим желтым лунным ночным светом. Ярким и пронзительно прозрачным.