Сейчас заново родившаяся душа Лизы плавилась в непонятном для нее, новом, чарующем горниле чувств, словно ранение освободило наконец ее разум… и она замирала, когда внутри все сжималось от ощущения внезапной и безграничной моральной свободы.
Она опять украдкой посмотрела на Сэма и вдруг подумала, что лучше бы ему оставаться таким: таинственным, непонятным, притягательным, потому что, сблизившись, поняв, кто он такой, ей будет тяжело.
Однако Сэм на сей раз не смог угадать ее мыслей.
Он встал, прошел по комнате, открыл створки встроенного в стену бара и достал из холодильного отделения запотевшую бутылку. Открыв ее, он наполнил бокалы и протянул один из них Лизе.
— С тех пор как я открыл «Старое Железо», у меня редко выпадают спокойные, свободные вечера, — сознался он.
Лиза взяла бокал и опустилась в глубокое, мягко обнявшее ее кресло подле камина.
Она внезапно с запоздалым испугом поняла, что ей не хочется более сопротивляться судьбе. «Пусть все будет так, как угодно Провидению…» — внезапно подумалось ей. Содержимое бокала искрилось, ловя отсветы пламени, в воздухе комнаты витало неповторимое, никогда не ощущавшееся ею ранее живое тепло очага.
— Расскажи мне о себе… — словно делая роковой шаг в пропасть, произнесла она, отпивая ледяное, резко контрастирующее с теплым, уютным воздухом вино, от которого внезапно заломило зубы.
Сэм тоже сделал глоток, облокотился о каминную полку, искоса посмотрел на Лизу и внезапно сказал:
— Я совершенно не тот, кем мог показаться тебе. — Он отвел взгляд и продолжил, медленно и тщательно подбирая слова: — Я вышел с самого низа, чудом выкарабкался со дна этого города, из его реальных и виртуальных глубин. Ты знаешь, сколько жителей вмещают в себя дома южного района?
— Нет, — отрицательно покачала головой Лиза.
— Семь миллионов, — произнес он. — В среднем это два с половиной миллиона семей, в каждой из которых есть дети. Почти все обитатели многоквартирок работают вахтовым методом либо на сельскохозяйственных угодьях западного материка, либо на орбитальных промышленных комплексах. Большинство — семьи послевоенных эмигрантов, появившихся на Кассии после окончания Второй Галактической, когда все окрестные колонии еще лежали в руинах. Кассия тогда была одной из наиболее сохранившихся богатых планет, но сельскохозяйственный уклон экономики сыграл в последующем злую шутку с ее обитателями: послевоенный голод кончился, вокруг быстро расцвели разоренные войной миры, и в области сельского хозяйства наступил самый настоящий кризис перепроизводства.
Сэм излагал свои мысли относительно исторических путей развития Кассии так непринужденно, что становилось очевидным — он глубоко владел этим вопросом, интересовался им, и такое отношение к истории действительно ломало уже сложившийся в душе Лизы стереотип…
— Наша дешевая еда более не ценилась на галактическом рынке, не шла нарасхват, как в первые послевоенные годы. Те «сливки», что удалось снять в период голода, быстро иссякли, и Кассия вдруг оказалась перед реальной перспективой стать обыкновенным заштатным мирком.
Сэм отпил глоток вина и сел в кресло напротив Лизы. Протянув руку, он долил бокалы и продолжил, заметив, что она внимательно и напряженно ждет.
— Почти тысячу лет Кассия действительно пребывала в забвении. Все это время длился так называемый орбитальный долгострой: в околопланетном пространстве с переменным успехом и почти вековыми остановками шло строительство внеатмосферных заводов-спутников. Кассии была жизненно необходима собственная промышленность, и в конце концов заводы были построены. На планету вновь хлынул поток рабочих-эмигрантов с других, более загрязненных или менее благополучных миров. Среди людей, прилетевших сюда в начале нынешнего века, оказались и мои родители, которые эмигрировали со Стеллара, безвоздушного спутника планеты Рори, который быстро пришел в упадок после развала Конфедерации Солнц. Существовавшая на нем многие века база космофлота, принадлежавшая Патрулю Совета Безопасности Миров, закрылась, и миллионы людей потеряли тогда работу. Мне исполнился год, когда родители эмигрировали со Стеллара, а сестра родилась уже тут, на Кассии… — Произнося слово «сестра», Сэм на миг запнулся, но спустя секунду задумчиво продолжил: — Вся моя сознательная жизнь связана исключительно с Александрийском, его окрестностями… Стеллар я совершенно не помню, — признался он, — поэтому и считаю Кассию своей настоящей, единственной родиной, хотя, если заглянуть в мою статкарточку, там будет написано, что я уроженец милитаризированного спутника Рори.
Лиза при этих словах Сэма непроизвольно вздрогнула.
Помнила ли она свою родину?
После всех событий и потрясений ей было сложно найти ответ. Она уже поняла, что полагаться на свое прошлое мироощущение нельзя, и осознание этого тяготило.
Оставалось слушать Сэма и надеяться, что вскоре и она сможет так же убежденно и однозначно говорить о своих жизненных привязанностях.
— Ты был связан с виртуальными мирами Сети? — спросила Лиза, желая повернуть разговор в русло проблем, которые ее волновали.
Сэм нахмурился, помрачнел.
— Все мы так или иначе связаны с Сетью. Она — часть нашей жизни, — ответил он.
Лиза чувствовала, что ему и больно, и необходимо поговорить о виртуальной изнанке реальности. Что-то присутствовало в его жизни такое, о чем не говорят на людях, а хранят в душе, но иногда это сокровенное необходимо высказать, иначе мысли начинают сжигать тебя изнутри, превращаясь уже не в память, а в душевную опухоль, нарыв, который может лопнуть самым непредсказуемым образом.
— Да, я был очень тесно связан с Сетью, — немного помолчав, произнес он, не замечая, что его бокал давно опустел.
Лиза едва пригубила свое вино и смотрела, как по зеленоватому стеклу бутылки сбегают капельки сконденсировавшейся влаги.
— Сэм, я ведь не настаиваю на том, чтобы ты рассказывал, — неожиданно для самой себя произнесла Лиза. — Ты и так достаточно сделал для меня.
— Пустое… — Он махнул рукой, потянувшись за сигаретами. — Мне не с кем отвести душу, Лиза, — признался он. — Сейчас все, кто меня окружает, либо зависимы от Семена Крайнева, либо стоят над ним. — Он слабо улыбнулся такой трактовке самого себя, и краешки его губ при этом опустились, придавая мелькнувшей улыбке явный оттенок горечи, недосказанности… — Приходится контролировать каждое свое слово, — пояснил он, — а это тяжело, поверь. Когда из отношений с людьми уходит искренность, то взамен внутри поселяется лишь пустота…
Лиза кивнула, соглашаясь. От некоторых слов Сэма ей становилось не по себе — настолько точно они отражали и ее собственное состояние.
— Да, мне знакомо это чувство… — проронила она.
Сэм внимательно посмотрел на Лизу, утонувшую в мягких объятиях комфортабельного кресла… посмотрел так, словно и не пытался увидеть ее фигуру или лицо… и важна ему была вовсе не оболочка, а таящиеся под ней чувства, мысли, словно он знал о сидящей напротив молодой женщине нечто очень важное, ведомое пока только ему, и сейчас пытался соизмерить ее речь, реакции с этим потаенным знанием, с тем, что ожидал услышать от нее и не услышал пока…
Что-то ломалось в эти секунды в настороженном, полном поначалу льдистого недоверия взгляде Крайнева, будто он убеждал сам себя: с ней можно быть искренним.
Лиза чувствовала его скрытое напряжение и не понимала, чем вызвана ломкая натянутость некоторых его слов. Чем больше Сэм говорил, тем загадочнее он становился для Лизы.
— Мои родители работали вахтовым методом на одном из орбитальных заводов… — внезапно услышала она глуховатый голос Сэма и поняла, что он продолжает прерванную мысль. — Думаю, это не их вина, что мы с сестрой большую часть времени — три недели в каждом месяце — были предоставлены самим себе. Наши кварталы всегда являлись чертогами бедноты. Они строились не так давно, во времена некоторого экономического подъема Кассии, и правительство планеты в тот период как могло позаботилось о своих приемных гражданах, конечно, не без выгоды для себя, — тут же усмехнулся он. — Каждая квартира в кварталах для иммигрантов была снабжена автоматической системой доставки, компьютерным терминалом, встроенной бытовой техникой. Цивилизация, если можно так сказать, осенила своим техногенным крылом новые микрорайоны.
— А что вы делали, когда родители трудились на орбите? — осторожно осведомилась Лиза.
— Торчали в виртуалке… — сознался Сэм.
— А школа? Учителя? Друзья?
Он немного помолчал, теребя в пальцах пустой бокал, и глухо ответил:
— Не было ничего этого. Вернее, было, но… не настоящее. Я понимаю, что это крайность, перегиб, вывих, но прозрение пришло ко мне много позже и далось слишком дорогой ценой. Те, кто проектировал новые микрорайоны, конечно, руководствовались благими намерениями, но жизнь не всегда протекает именно в тех рамках, которые изначально запланированы свыше. Ты ведь понимаешь, о чем я говорю?
— Вы стали зависимы от Сети? — мысленно содрогнувшись, предположила она.
— Это трудно назвать зависимостью, — ответил ей Сэм. — Ты можешь представить себе, какой сформируется психика ребенка, если он с младенчества знаком с машинами и имеет прямой, неограниченный доступ к киберпространству?
Лиза задумалась, прежде чем ответить.
— Наверное, реальный мир станет для него скучен и неинтересен? — наконец предположила она.
— Слишком мягкие термины… — с горечью в голосе ответил Сэм. — Реальный мир становится наказанием, карой, понимаешь?..
Он несколько раз впустую чиркнул зажигалкой, едва ли осознавая, что делает. Робкий огонек на срезе позолоченной пластины то появлялся, то исчезал, словно безделушка в руках Сэма показывала всем свой голубой язычок.
— Те дни, когда родители возвращались с орбитальной вахты, становились для нас с Даной сущим кошмаром. Их ласки казались неуклюжими, подарки — дешевыми и блеклыми, развлечения — скучными. От них пахло чем-то невыносимым — теперь я понимаю, что это был нормальный запах человеческих тел. Однажды они повели нас в национальный зоопарк Кассии, и я, наверное, никогда не смогу забыть, как меня рвало на асфальт рядом с вольером, в котором содержались элианские жабоклювы. Мир живого казался нам гадким, грязным, ненормальным. Наша психика уже сформировалась там, в