– Нет. Это называется честолюбием. С ним у тебя всё в порядке. Значит, ты рано или поздно поймёшь, что отличаешься от… прочих людей в лучшую сторону, и тебе захочется получить от жизни больше.
– А разве это и сейчас не так? Стен, я и без того «перспективный», мне и так навыдавали авансов в самом разном виде. В том числе и в материальном, если ты об этом. Но ты ведь помнишь, что нам с самой младшей группы в школе твердили?
– Кому больше дано, с того больше и спросится, – усмехнулся тот, кого назвали Стеном. – Наши предки считали вторую часть необязательной. Это и помогло им получить практически неограниченную власть.
– И чем это закончилось, помнишь?
– Им всего лишь не повезло.
– Не повезло… Хорошо сказано, – иронично усмехнулся брюнет. – Главное, не упоминать о собственных ошибках и просчётах, и получится, что просто не повезло. Не так карта легла, ведьма наворожила, чёрная кошка дорогу перебежала… Стен, ты же умный человек. Ты всегда славился отменной логикой. Что с тобой произошло?
– Наверное, посмотрел на себя со стороны… Ладно, Джимми, проехали. Ещё по бокальчику? Коньяк-то французский…
…Даже сейчас, пять лет спустя, он вспоминал этот разговор каждый раз, когда приезжал домой, в Нью-Йорк. Почему? Стенли он с тех пор не видел. Тот не вошёл в категорию «перспективных», оставшись по результатам работы на уровне «хороших исполнителей». То ли в лаборатории какой-то дальней земной колонии работает, то ли в заштатном институте. Джима это не интересовало. А разговор сидел занозой, не желая забываться.
Почему Стен тогда поднял эту тему? Знал, что заденет за живое, или просто прощупывал его на наличие слабины? Предки Стена двести лет назад фактически работали на предков Джима, несмотря на то что состояли на службе в АНБ, а семейство Морганов явно и тайно владело финансовыми активами на триллионы долларов, не имея прямого отношения к спецслужбам. До мегакризиса, конечно. До войны, закончившейся немного не так, как рассчитывали их предки.
И вот, два столетия спустя, звучат слова, способные посеять сомнения.
Джеймс Генри, потомок американской ветви семьи Морганов, унаследовал от предков авантюрную жилку. Но вместе с оной заполучил не самые плохие мозги и здоровую осторожность, приобретенные за полтысячелетия истории рода. Свой авантюризм он активно реализовывал в науке, заработав репутацию пробивного, немного скандального, но большого таланта. Он уже известен, о нём пишут и говорят. Экономический эффект от его открытий и предложений таков, что ему вполне хватало этой ренты на огромную квартиру, набитую новейшей бытовой автоматикой, маленький космический кораблик для прогулочных полётов, и ещё оставалось. Жена, сын, перспективы, от которых дух захватывало… Он получал куда больше, чем средний гражданин, но при этом понимал, что полученное заработал честно, отдавая миру тоже куда больше среднего землянина. Что его выдающиеся способности дают ему исключительное право лишь на одно – применять их для блага Земли. Так воспитали, ничего не поделаешь. Более того, Джим лишь недавно окончательно понял правоту учителей. Нельзя требовать себе вечные бонусы только по факту наличия выдающихся способностей или принадлежности к определённой фамилии.
Джим не был особенно верующим, но от стремления иметь все права, не имея никаких обязанностей, явственно несло серой. Тем более имеется соответствующий исторический опыт. Его предкам тогда хватило мудрости вовремя уйти в сторону и, потеряв большинство активов, всё-таки сохранить семью и основной бизнес. В переходный период это помогло им выжить и кое-как, с большими оговорками, встроиться в новый мир. Но прочие пошли до конца и потеряли всё, едва не утащив за собой на тот свет остальное человечество.
Нельзя мнить себя богами. Самозванство, в особенности такого рода, карается всегда. Вопрос лишь в сроках исполнения приговора.
Стен этого не понимал. Не мог или не хотел понять?
Пять лет прошло, а до сих пор душу царапает. Были же друзьями… до того разговора.
Джиму по работе доводилось общаться с русскими коллегами, и от них он узнал словечко «halyava». Что в переводе на английский приблизительно означало «дармовщина». Парадокс: несмотря на то что людям нынешних поколений с детства раскрывают смысл старинной поговорки про бесплатный сыр в мышеловке, всё равно находятся персонажи, считающие себя умнее всех. Вот, мол, предки наделали ошибок, но уж я-то, башковитый, их точно не повторю. Может, старых ошибок и не повторит. Зато новых наделает.
Дармовщина никогда ничем хорошим не заканчивается. Между прочим, предки Джима знали это лучше всех. Знали – и помалкивали.
– Том?
– Чего тебе, Майк?
– Чем это воняет на камбузе? У меня анализатор клинит.
– Да ничем там не… Блин!
На картинке с камеры камбуза явственно виднелся индукционный контур, залитый чернеющей на глазах пеной. Сия пена выползала из турецкой, сделанной под медь, джезвы, в которой безнадёжный кофеман Том Бэйнс заваривал свежеприобретённую «арабику». Это в полёте он надувался растворимым напитком, почему-то по инструкции зерновой кофе заваривать в рейсе нельзя. Почему – не знаю, хоть убейте. Том «отрывался» во время стоянок на базе. Собственной семьи у него нет, к родителям ездит нечасто, потому на борту «Арго» он фактически живёт. Поэтому на станции экипаж спасается бегством, едва открываются шлюзовые камеры. Знают, что после, а временами даже вместо традиционного видеозвонка родным Том помчится или в магазин за кофием, или на камбуз – заваривать оный из своих запасов. Среди нас далеко не все воспринимали аромат кофе положительно, а уж в таких количествах – и подавно.
И вот случилось неизбежное.
Пока Том, ругаясь, выключал нагреватель и сливал испорченный напиток в утилизатор, я на всякий случай проверил интеллект-блок плиты. Нет, никто там не копался, программу нагрева не менял. Что Том выставил, то и работало. Может, посудина испортилась? Посуда для индукционных плит особая, делается из неизменных композитов и диска в днище, отлитого из стали определённой марки. Мог дружище спалить джезву чрезмерно частым её использованием? Вполне. Структурные изменения диска ведь на глаз не засечь.
А вонь горелого кофе – это, я вам доложу, испытание не только для человеческого носа, но и для моих анализаторов. Поначалу мне приходилось заново учиться распознавать запахи, отыскивая в своей человеческой памяти воспоминания о них. Когда к анализатору подносили, к примеру, шоколад, я вспоминал его запах и «подвязывал» это воспоминание к сформированному файлу. Правда, кофе на плиту до сих пор никто не проливал. Что ж, теперь я восполнил этот пробел.
Фу, ну и вонь… Скорее продуть помещение и очистить воздух фильтрами.
– Блин, засада… – Том тем не менее не сдался, а, отмыв плиту и посудину, снова потянулся за пакетом с кофе. – На минуточку отвлёкся, и на тебе. Вроде ж как обычно время выставил.
– И на старуху бывает проруха, дружище, – ответил я. – С программой там всё в порядке, я проверил.
– Пойду куплю новую джезву. Только кофе сперва попью.
– Не оставляй свой кофе без присмотра, тогда не сбежит.
– Слышь, Майк, а может, плита барахлит? Там же не только автоматика. Может, с механикой проблемы?.. Ну, ладно, ладно, я уже прибрал. Может, всё-таки последишь за кофе? У меня в каюте бардак.
– У тебя в каюте всегда бардак, я привык.
– Зараза ты, Майк…
– Том.
– Чего?
– Может, всё-таки звякнешь родителям? Хочешь, я тебе сам канал организую? И ходить никуда не понадобится.
– Майк.
– Что?
– Не лечи мне мозги, ладно? – Том был почему-то не в восторге от моего предложения. – Я со своими предками сам разберусь, окей?
– Ладно, уговорил.
Должно быть, опять с отцом поругался. Не в первый раз. Это и вправду его больное место. Старики Бэйнсы – очень набожные люди, католики-традиционалисты, младший братец Тома вовсе священник. Старшенький же из тех, кого мой дед называл «оторви и выбрось». Ни кола, ни двора, дамы в его жизни появляются ненадолго, в приоритетах только работа, компьютерные симуляторы и кофе. Даже близкий друг всего один, и тот – космический корабль. Четвёртый десяток мужику, а держится, как сопливый подросток, стремящийся доказать всему миру свою непохожесть и крутость. Он почему-то считал такое поведение неотъемлемым атрибутом хорошего пилота, и, когда мы познакомились, был слегка удивлён. И тем, что я женат, и тем, что не страдаю кичем. Словом, слишком правильный, по его мнению. Впрочем, разница во вкусах и стиле жизни не помешала нам сработаться и стать друзьями. А сейчас, когда мой личный стиль жизни… э-э-э… переменился радикально, мы и вовсе неразлучны.
Засранец он. Но обаятельный.
Наш крайний рейд, который планировался автономным полётом на полгода, закончился намного раньше запланированного. Не прошло и месяца, как мы вернулись, имея на борту спасённого человека, единственного выжившего из экипажа исчезнувшей пять лет назад «Ариадны». Начальство, получив отчёт, одобрило наше решение прервать миссию. Вернее, отложить: сектор практически не изучен, а белые пятна на космических картах следует заполнять полезной информацией. Но предполётная подготовка так или иначе занимает время, и я, пристыковавшись к станции, наслаждался отдыхом. Хотя… Сложно отдыхать, ни о чём не думая, когда подал рапорт об установке на борт «Арго» вооружения. Такие рапорты в военном ведомстве рассматриваются достаточно быстро. Если учёные не заупрямятся, конечно, они ж у нас поголовно пацифисты. Эрнест – приятное исключение, лишь подтверждающее правило. Но буду надеяться на лучшее.
Новость о том, что с нами в этот рейд пойдёт восходящая звезда научного небосклона, как обычно стала неожиданностью, причём как для нас, так и для светила. Где-то на Земле высоколобые умники проанализировали полученные нами данные, что-то сравнили, экстраполировали, наложили на трёхмерную карту сектора и решили, что там самое место юному тридцатилетнему гению. Мол, если хочет стать одним из самых молодых членов Всеземной Академии наук, выделим ему перспективное направление, пусть нарабатывает материал для диссертации. Неисследованные сектора действительно мечта любого амбициозного учёного. Но тут уж как повезёт. Можно с первого же захода отыскать нечто сногсшибательное, а можно за весь рейд не найти ничего, даже завалящей магнитной аномалии.