Я улыбнулась в ответ.
И уснула.
…Среди ночи меня разбудило какое-то странное, неизвестное до этих пор чувство внутреннего противоречия. Я испугалась — неужели действительно туманная моя сущность так широка, что не вмещается в маленькое детское тельце? Неужели мне снова, вот уже который раз после превращения, грозит гибель, и теперь по-настоящему?
Я подошла к Боре и подёргала его за плечо. Никакой реакции! Подумав, я потянулась к Бориной пятке, которую он предусмотрительно высунул из-под одеяла, и слегка пощекотала.
— Ты чего?! — испуганно подскочил он.
— Борь… — неуверенно сказала я, переступая с ноги на ногу. — Я себя неважно чувствую. Мне будто что-то мешает. Очень.
— Ой, извини! — схватился за голову Боря. — Пойдём, провожу тебя, куда следует. И свет включу, ты сама не дотянешься. Рассказать тебе о необходимой очерёдности действий?
Следующее моё пробуждение пришлось уже на утро.
9. Лучше, чем ничего
Первое, что я увидела после пробуждения, так это Борю. Он сидел на своей кровати и не сводил с меня глаз. Я даже засмущалась, о чём незамедлительно ему сообщила.
— Смотри на потолок, — сказала ему я. — Он симпатичнее.
Боря удивлённо расширил глаза и уставился на меня ещё пристальнее.
Обидно, когда пробуждение не сулит ничего хорошего. Те же руки, ноги, голова… Боря ведёт себя как-то странно. А главное — эта осенняя муха не прекращает ныть, пытаясь пролететь сквозь стекло. Свободу ей, видите ли, подавай. Не люблю мух. Скандальные они, сплетничать любят. Обо мне чего только не говорили! Даже ходили среди них слухи, будто я — заколдованный пчелиный рой, который во что бы то ни стало нужно расколдовать, а потом уничтожить. Наивные! Вот и сейчас эта крылатая угроза всего вкусного и сладкого никак не хотела умолкать:
— Кругом шаманство! — возмущалась она страдальческим тоном. — Повадились эти люди воздух сгущать! Ой… Эти шишки с моей бедной головы сойдут только в следующем веке, да и то при особом старании пластических хирургов. Ай…
Там, где она говорила «ай» или «ой», я постоянно слышала ещё и «дзынь», что символизировало очередной удар о стекло.
Я попыталась отвлечься от ноющего мухозавра. Тем более что заныл ещё и Боря.
— Я пробовал, пробовал, — вдруг сказал он дрожащим голосом. — Я уже час назад проснулся и всё пытался тебя превратить. И! Ничего! Не получается!
Дело плохо, решила я, раз уж Боря разучился складывать слова в предложения. Я попыталась его утешить.
— И что, совсем-совсем ничего не получилось? Может быть, хотя бы на несколько веснушек меньше стало?
Боря посмотрел на меня ещё раз и отмахнулся:
— Не знаю насчёт тебя, но передо мной сидит сейчас всё та же вчерашняя девчонка. С повышенным уровнем вредности!
— Странно, но передо мной никакой девчонки не сидит! — сказала я, надеясь, что Боря хотя бы улыбнётся.
Боря на шутки сегодня никак не реагировал и снова отмахнулся. Мне это не понравилось.
— Всё-таки что-то в лице изменилось, — серьёзно сказал он. — Только понять не могу, что именно… Вроде бы всё на месте.
Я хмыкнула и отвернулся. Поэтому снова услышал вопли.
— Разнесу, разбомблю, уничтожу! Дайте прорваться! Меня на улице девчонки ждут! Я не могу пропустить встречу у банки с мёдом! Помогите!
— Выпусти ты её, — буркнула я. — Видишь, убивается.
— Кого выпустить? — непонимающе спросил Боря.
Вообще-то я спокойная, но тут не выдержала.
— Не меня же! Эту стеклопробивающее устройство! Муху! Она уже полчаса ноет, ты что не слы… — и запнулась.
Потому что догадалась — Боря муху не слышит. Как не слышит и недовольное бульканье оконного стекла, которое всё не хочет просыпаться.
Боря не слышит.
— Борька! — радостно подскочила я на кровати. — Я слышу! Я стала почти такой же, как раньше, только другой! У тебя получилось! Ну, почти получилось.
— Правда? — недоверчиво поднял глаза Боря.
— Правдивее не бывает. Это лучше, чем ничего, честное слово!
Боря заулыбался и, довольный, растянулся на кровати.
— Э, ты чего разлёгся? — толкнула его я. — Сначала выгони муху. Потом мне ещё раз свет включи. Ты сам говорил, что я не дотянусь.
Похоже, от радости Боря был готов на всё. У меня промелькнула мысль, что неплохо бы попросить немного денег на карманные расходы — всё-таки мне ещё день, видимо, придётся побыть неким подобием человека. Но я решила не омрачать Бориного счастья, и удивилась собственной щедрости.
Чуть позже из специализированной комнаты гигиенического назначения донёсся мой радостный вопль.
— Борька! Молодец! Знал бы ты, какой ты молодец! Ты бы знал бы ты, ты, Борька! Здорово!
— А? Чего? Где? — растерянно спросил Боря.
— Я стесняюсь. Лучше наклонись, я на ухо шепну.
Боря глупо захихикал, когда услышал мою сногсшибательную новость.
— Мальчишеская стрижка будет? — нетерпеливо спросил я и замотал головой.
— Ты что! — возмутился Боря. — Никаких стрижек.
— Тогда я сам постригусь. Дай ножницы! — потребовал я.
— Ну куда ты так торопишься! Резать — не растить! Стрижка твоя, то есть её отсутствие, нам ещё пригодится, поверь мне, умудрённому опытом человеческого существования! У меня есть некоторые соображения на этот счёт.
— Какие такие соображения? — подозрительно спросил я.
— Позже, — сказал Боря, закрывая разговор. — Позже я тебе всё расскажу. В школу со мной пойдёшь?
10. Понедельник — день для школы
Боря вытаскивал меня из-под дивана за ноги, за руки, а потом за ночную рубашку, в которую я был до сих пор облачён. Я мычал, сопротивлялся и забирался как можно дальше к стенке. Боря перешёл от физического воздействия к моральному — начал меня уговаривать:
— Элька! Это же всего на полдня! Ты даже глазом моргнуть не успеешь!
В ответ на это я отчаянно заморгал.
— Всё, — сказал я Боре. — Моргнул. Можешь считать, что в школу мы уже сходили. Наша совесть осталась незапятнанной. Наши души спасены.
Но Боря решил, что моя душа ещё не окончательно спасена и, более того, ушла в пятки. За них-то он и схватился и потащил меня куда-то… То ли на юг, то ли на север, точно не знаю — компаса с собой не было. Да и Борина кровать оказалась не настолько древней, чтобы на ней нарос мох. Когда моё положение оказалось плачевным, я схватился за край одеяла руками и зубами. Боря не обратил на это внимания, и тащил меня дальше по направлению к выходу. Это дало мне возможность использовать вторую руку для захвата ножки раскладушки…
Через пять минут Боря пытался привести свою комнату в видимый порядок, а я спокойно залез под кровать и чувствовал там себя в полной безопасности. Не разговаривал со мной Боря сейчас, наверное, потому, что был занят делом. Пусть тогда и для меня время не проходит зря! Прочитаю-ка я небольшой отрывок из книжки! Из той, за которую я схватился во время очередной атаки, а Боря решил книжку отобрать. Несколько листочков до сих пор были зажаты в моем кулаке. Молодец я, хорошо держал — оторвались ровно, читать легко. К тому же, это будет тренировкой чтения по диагонали.
Я начал читать вслух, чтобы Боре веселей работалось:
— Тридцать пять, девятнадцать…
— И телефонный справочник разорвал, — вздохнул Боря с сожалением. — Неужели тебе настолько сильно не хочется идти в школу?
— У меня на неё аллергия! — заявил я, и дальше читать вслух не стал.
— Как это — аллергия на школу? — удивился Боря.
— Так же, как и на апельсины и стоматологов. Никакой разницы, — пробурчал я и уткнулся носом в прохладную, слегка пыльную стенку.
Так лежать было неудобно, поэтому я уткнулся носом в пол. Тот не возмущался — стены дома были заняты тем, что перешёптывались друг с другом, передавая дальше текущую обстановку. Их совсем не удивляло, что двое мальчишек безобразничают — они привыкли ко многому. Да и вообще, сообщения стен домов всегда были краткими и напоминали рацию — вроде тех, что используются в такси.
— Три килограмма апельсинов только что поступило в двадцать пятую квартиру, — процитировал я одно сообщение, потому что к слову пришлось.
— Ленке привалило три килограмма даров от братьев наших цитрусовых? — присвистнул Боря. — Надо будет в гости зайти. А ты откуда знаешь?
— Я сквозь стены вижу, — соврал я.
— Врёшь! — догадался Боря.
— Вру, — признался я.
Это помогло Боре задать высокоинтеллектуальный вопрос:
— А почему ты так уверенно говоришь об аллергии, если ты и человеком-то никогда не был?
— Бу-бу-бу, бу-бу-бу, — неинтеллектуально передразнил его я.
— Да ну тебя, — решил Боря. — Я есть пошёл.
И потопал на кухню. Когда запах разогреваемого завтрака добрался до моего прижатого к полу носа, я не выдержал и пошёл следом.
Как только я оказался на пороге кухни, Боря сказал странным голосом:
— Т-так!
— Как? — искренне поинтересовался я.
— Не перебивай меня, когда я с младшими разговариваю!
И повторил своё «так», после чего поставил ультиматум:
— Или получаешь еду, но идёшь в школу, или не питаешься, но остаёшься дома. Выбирай!
При этом он так сильно размахивал кухонным ножом, что мой голод победил. А если победил мой голод, значит, победил и я! Не так уж плохо всё складывалось. К тому же, я умудрился выпросить у Бори за это целое желание. То есть я когда-то что-то попрошу, а он обязательно сделает. Я даже удивился — надо же, Боря с такой лёгкостью подписал свой практически смертный приговор!
— И что делать с этой бумажкой? — спросил в тон моим мыслям Боря.
— С какой бумажкой? — очнулся я.
— Да с запиской, — помахал Боря исписанным клочком бумаги. — Ода моей мамы в твою честь.
— Ну-ка, напой?
— Уважаемая Нина Аркадьевна!
— Эээ, стоп! — перебил его я. — Это совсем не мне ода. Или тебе кажется, что я похож на какую-то Нину Аркадьевну?
— Нина Аркадьевна напоминает мне не тебя, а мою классную руководительницу, — объяснил Боря. — Собственно, это она и есть.