В.Ш.] имеем право на то, чтобы турецкое правительство признало наше прямодушие и искренность. Мы готовы защитить целостность Османской империи и нашу родину”[17].
Руководство Дашнакцутюн уведомило в начале войны лично Талаат-пашу как министра внутренних дел и члена триумвирата об изложенной выше позиции партии и заверило Талаат-пашу в своей лояльности к властям. Речь шла, однако, об армянах в Западной Армении, находившейся под турецкой властью. Население в восточной части Армении оставалось законопослушным русским властям, но, что вполне естественно, питало надежду на полное освобождение своей родины.
В младотурецком Комитете обращали внимание не столько на лояльное поведение мобилизованных в армию армян (их высокая боеспособность на Галлиполи скорее напугала Энвера и Талаата), сколько на недвусмысленное заявление армянской газеты “Азатамарт”, издававшейся в Стамбуле в качестве печатного органа партии Дашнакцутюн: "Мы против захвата чужеземцами населенных армянами областей. Армянский народ — не предмет купли и продажи и не объект корыстолюбивых интересов для чужого государства. Армянский солдат должен воевать на всех фронтах, которые враг попробует перейти”. Армяне готовы были защищать земли, уже предназначенные младотурками к большому размену. Однако во имя спасения Османской империи и сохранения за собой Проливов, Европейской Турции, Малой Азии и по крайней мере части арабских земель, триумвират, по признанию Энвер-паши, был готов осуществить кайзеровскую идею — “оставить Армению без армян”.
Через два дня после начала высадки галлиполийского десанта, т. е. 15 апреля 1915 г. Энвер-паша и Талаат-паша направили властям Восточной Анатолии секретный приказ о всеобщей депортации армян как потенциальных сообщников врага в пустынные области Северной Месопотамии. Как подчеркнул Талаат-паша, надлежало “покончить со всеми армянами и всячески стараться уничтожить само название “Армения” в Турции”.
Гибель целого народа в Западной Армении не изменила ни военного, ни политического хода событий. Однако дьявольский план триумвирата, по которому местное мусульманское население от Трабзона до Мосула было обязано помогать властям следить за пешими колоннами женщин, стариков и детей (мужчин-армян отделили и депортировали либо ликвидировали), все же осуществился. В тех местностях, по которым прошли и где погибли эти 1,5 млн несчастных, пожалуй, не было турецкой или курдской семьи, где не появилось бы колечко или платок, или другая вещица обреченных на голодную смерть людей, а то и рабыня или раб-ребенок из числа депортируемых армян. Триумвират сделал сообщников преступления из своих подданных, не пожелавших добровольно подняться на джихад. Теперь появление войск любого члена Антанты в Восточной Анатолии от Эрзерума до Киликии должно было рассматриваться местным населением как месть со стороны христиан всем мусульманам. Соответствующую реакцию можно предполагать.
Вероятно, первыми подобный вариант развития событий оценили германские советники в Стамбуле. Германия заняла позицию умолчания, считая массовые убийства мирного и в целом лояльного населения сугубо внутренним делом союзного государства. На цинизм Берлина и фактическую беспомощность Антанты перед лицом этого массового террора обратил внимание всей Европы еще сэр Арнольд Тойнби (1916 г.). Он же предупреждал о возможности рецидива геноцида в отношении населения Европейской Турции.
Расселение оставшихся в живых армян в областях Месопотамии, населенных арабами и являвшихся объектом английского продвижения, должно было дополнительно осложнить ситуацию для Антанты. По замыслам Стамбула, утратив надежду на помощь России и оказавшись среди арабов, враждебных и армянам, и самим туркам, новые поселенцы сыграли бы роль живого щита либо послужили бы яблоком раздора среди членов Антанты. Эта был воистину дьявольский план и Бог покарал его инициаторов. Однако отдельные части плана реализовались. Угли тлеют.
Деморализованное террором христианское население Турции затихло. Мусульманское — давало по 90 тыс. новобранцев на каждый набор и было обескровлено. Сепаратный мир с одним из членов Антанты дал бы возможность триумвирату решить в свою пользу и проблему Проливов, притом исключить возврат к вопросу о реформах в Турецкой Армении или в любой другой части империи.
Поиски мира осуществлялись независимо друг от друга двумя соперничавшими группировками. Одна из них, проэнверовская, официальная и правительственная действовала по европейским каналам — в расчете прежде всего на Париж и Лондон.
Оппозиционная, антимладотурецкая группировка представляла интересы компрадорской и той части национальной турецкой буржуазии, которая была связана деловыми узами не только с Англией и Францией, но и с Россией. Большинство в этой группировке составляли те, кого русские дипломатические документы называли “старотурки”. Они объединились в запрещенную, но тайно действующую в Турции и в Европе партию “Хюрриет ве итиляф” (“Свобода и гражданское согласие”). Негласную поддержку этой группировке оказывали “на всякий случай’’ Талаат-паша (за спиной Энвера) и председатель парламента Халиль-бей, отвечавший за издание влиятельного младотурецкого органа печати “Танин”. Проливы и территориальные размены с балканскими соседями были общим местом у обеих группировок в их соперничестве за переговоры с Антантой.
Однако были и разночтения, на которых кратко остановимся, чтобы полнее охарактеризовать внешнеполитическую деятельность Турции как члена Центрального договора.
Активные поиски сепаратного мира велись как на правительственном уровне, так и по неформальным каналам оппозиции, но влияние на позиции европейских кабинетов со стороны “Хюрриет ве итиляф" оказалось значительным. Дело, видимо, в решительности оппозиционеров и в том, что Антанта весьма рассчитывала на скорое свержение энверовского режима. Итак, какие же шаги предпринимали эмиссары правительства?
По сообщениям посла Австро-Венгрии в Стамбуле Паллавичини, в начале марта 1915 г. в турецкой столице в окружении Энвер-паши пришли к выводу, что “война достигла своей высшей точки, так как на очереди стоит Восточный вопрос”. Энвер-паша затребовал мнения членов правительства, по традиции еще называвшегося Портой. Великий везир Саид Халим-паша видел выход в оккупации Сербии и в серьезном военном и дипломатическом давлении на Румынию. Тем самым, как считал великий везир, и Болгария, и Греция оказались бы “под угрозой удара”. Во всяком случае — и это для великого везира было главным — можно было помешать малым балканским государствам вмешаться в решение Восточного вопроса. Нейтрализовав соседей в Юго-Восточной Европе, в отношении которых после Балканских войн он питал неискоренимый страх, великий везир считал, что можно было приступать к мирному зондажу среди стран Антанты. Реакция Энвер-паши на эти идеи неизвестна. Он старательно уходил в тень при документальной выработке курса на сепаратные соглашения, но постоянно требовал предусмотреть меры (и в этом были с ним вполне согласны Талаат-паша и Джемаль-паша) по нейтрализации военно-морского флота Греции.
Особое опасение триумвирата вызывала перспектива выступления Греции на стороне Антанты в начале 1915 г. В связи с этим Халиль-бей как председатель парламента в конце февраля 1915 г. посетил Болгарию, чтобы не допустить даже в перспективе совместного болгаро-греческого демарша против Турции. Вознаграждением для Софии должен был служить о. Родосто и “какая-то часть Восточной Фракии”. Вслед за Софией Халиль-бей посетил Берлин и Вену, где заручился заверением своих союзников в том, что они удержат Болгарию от выступления вместе с Грецией. В этих поездках вопросы сепаратного мира, насколько можно проследить по документам и по турецкой литературе, открыто не ставились. Однако тщательно изучались положение на фронтах в Западной Европе и персоналии — дипломаты и офицеры в русских и французских миссиях в нейтральных странах.
Баланс сил в правительстве был сложным. Военный министр Энвер-паша, реальный глава триумвирата, был откровенным германофилом. Министр флота Талаат-паша был более склонен к умеренности. Он не доверял Энвер-паше, тщательно следил за ним и был негласным свидетелем нескольких заговоров против него. В то же время Талаат-паша был тесно связан со “старотурками”. Будучи членом правительства, Талаат-паша тайно был близок к взглядам оппозиции.
Джемаль-паша по-прежнему придерживался узкой профранцузской ориентации, но реальных выходов на Париж в это время не имел.
Наиболее приемлемой фигурой в глазах Европы оказался министр финансов Джавид-бей, державшийся независимо благодаря многочисленным связям с банкирами Запада. К нему стекалась информация по каналам наиболее закрытым — финансовым. Не позже начала марта 1915 г. именно Джавид-бей через нейтральных финансистов из Европы, с которыми он и после начала войны поддерживал контакты вне зависимости от того, к какой из противоборствовавших групп великих держав они формально принадлежали, добился приглашения от имени Т. Делькассе встретиться с представителями французских кругов, заинтересованных в мире.
Встреча состоялась в середине марта 1915 г. в Женеве и Лозанне. В ней приняли участие, однако, не представители французского МИД, как ожидал Джавид-бей, а председатель сената Франции, два сенатора и главный редактор “Le Petit Parisien”. “Парламентский уровень” встречи с Джавид-беем поддержал член военной и морской миссий палаты депутатов Франции Ж. Буссно. Встречи проходили в два тура, в марте и в мае 1915 г. На второй тур был приглашен также начальник отдела Военного министерства Османской империи Ферид-паша[18].
Итога контактов, обставленных с подобающей сепаратным переговорам деликатной таинственностью, были для Стамбула откровенно разочаровывающими. Джавид-бей надеялся и просил о встрече с ответственным сотрудником МИД Франции, а на встречу пришли всего лишь люди, заявившие о себе как о противниках “шовинистического курса Делькассе” и представителях “благоразумных кругов Франции”.