Во-вторых, Джавид-бея интересовала широкая постановка вопроса — заключение не перемирия, а мира между Антантой и Центральным договором при посредничестве Стамбула и с учетом всех его интересов, включая послевоенное устройство Юго-Восточной Европы. Французских парламентариев занимала сугубо узкая проблема — внушить турецкому министру финансов, человеку, известному на Западе своей дальновидностью и осторожностью, что Франция может не пережить второй военной зимы 1915/1916 г. и тогда “наверняка развалится”. Турция в таком случае утратит надежного и веками проверенного торгового партнера и друга, останется без поддержки в этом “новом ужасном мире Центральной Европы, где будут править жестокие и расчетливые пруссаки”. От Стамбула требовалось “немножко мира и чуть-чуть приоткрыть Проливы”, чтобы к середине апреля 1915 г. начать транзит русского хлеба из Одессы в Южную Францию.
Собеседники обращали внимание Джавид-бея между прочим и на тот факт, что Банковский дом Перье, которому французское правительство доверило операции с русским хлебом, имел немалые интересы в самой Турции, поддерживался правительством Франции и пользовался его полным доверием.
Джавид-бей попытался вернуть беседу в общее русло мира в Европе при посредничестве Стамбула, обсуждения вопроса о займе во Франции и главное — о признании Парижем отмены капитуляций. Тщетно. Его собеседники всего лишь пили чай и зондировали позицию Стамбула.
Однако и эта малозначившая беседа, этот полуофициальный контакт позволили Джавид-бею оказать давление на Берлин, где, конечно, скоро узнали о его встречах в Швейцарии, и добиться дополнительных германских субсидий для продолжения военных действий. Один из путей к миру привел лишь к “смазыванию” немецкой финансовой смазкой турецкого военного механизма.
Другим важным центром европейской дипломатии, на который уповали младотурки, был Стокгольм. Здесь в мае 1915 г. встретились два давних знакомых. А.Н. Щеглов, переведенный с должности военно-морского атташе в Стамбуле сначала в Бухарест, а затем на аналогичную должность в шведской столице, и новый посол Турции в Стокгольме Джанбулат-бей, бывший министр внутренних дел в бытность Щеглова в Стамбуле в 1909–1914 гг.
Старым знакомцам было что вспомнить. Например, спасение Щегловым, с подачи Джанбулат-бея, нескольких лиц, оказавшихся неугодными триумвирату, появление на Дворцовой, 6 данных о военном бюджете Турции, о состоянии флота при младотурках и кое-что еще… Кстати, оба предпочитали кальяну другие невинные забавы, а Джанбулат-бей собрал изумительную коллекцию изделий из русского янтаря; кажется, оба не раз приветствовали (деликатно, разумеется) ее пополнение. Я не берусь с уверенностью судить об иных совместных действиях двух интеллигентных людей, много путешествовавших по Европе, хорошо образованных, кстати, недурно музицировавших, причем не только на фортепиано, но и на зурне и на ребабе.
Во всяком случае, османский посол привез свою любимую коллекцию янтаря в Стокгольм, а у Щеглова, по случаю, конечно, оказалось несколько новых дивных приобретений, вскоре перекочевавших в посольское собрание.
Военно-морской атташе России и посол Турции, разумеется, придерживались “отношений самых холодных и учтиво безразличных”, по словам самого А.Н. Щеглова. Но взаимное безразличие, как оказалось, делу вовсе не вредило. После приезда Джанбулат-бея из Стокгольма в Петроград потекла любопытнейшая информация.
Петрограду стали известны некоторые аспекты деятельности министра иностранных дел Швеции Кнута Валленберга, активно посредничавшего в организации встреч послов Турции и Японии в Стокгольме. Джанбулат-бея при этом интересовало, насколько сепаратный мир Турции с каким-либо из членов Антанты мог уравновесить секретную договоренность Японии с Германией. Посла Японии в Стокгольме Усиду интересовала перспектива сближения Японии со странами Центрального договора, возможно, с помощью именно турецкой дипломатии. Стало также известно, что Джанбулат-бей возлагал определенные надежды на помощь германских дипломатических представителей в Стокгольме, поскольку личных успехов в контактах с Усидой он не добился.
Дело в том, что в середине июля 1915 г. в Стокгольм прибыл влиятельный представитель деловых кругов Германии К. Монкевиц, директор “Дойче Банка”. Не прошло и недели, как берлинский финансист сумел выйти на негласный контакт с посланником России в Стокгольме А.В. Неклюдовым. Недвусмысленные соображения К. Монкевица о сепаратном мире между Россией и Германией строились на идее экономического и политического сотрудничества Петрограда и Берлина в Европе и на Востоке.
В отношении турецких Черноморских проливов говорилось, что их следует сделать “русско-германо-турецкой территорией при совершенно срытых укреплениях”. Выдавая за действительное то, к чему, в частности, только стремилась Германия в Юго-Восточной Евpoпe и на Ближнем Востоке, К. Монкевиц заверял русских дипломатов, что Турция горячо желает ни более ни менее как “соглашения с Россией через Германию”.
Однако эта идея принципиально расходилась с информацией А.Н. Щеглова. Прямые и достоверные сведения русского атташе свидетельствовали: Турция действительно ищет сепаратного мира с Россией, но не через Германию, а только напрямую. Эти данные позволили послу России в Стокгольме А.В. Неклюдову избежать немецкой ловушки.
Несмотря на тщательно охранявшуюся конфиденциальность контактов (директор “Дойче Банка” и российский посол ни разу не встретились лично), в стокгольмской печати германским предложениям была обеспечена весьма широкая огласка, чему особо содействовал Джанбулат-бей. Обращает на себя внимание тот факт, что хорошо организованная утечка информации шла не только через него, но также через греческих и болгарских представителей в Петрограде и в столицах европейских держав, включая и Швецию. А.Н. Щеглову стало известно, что они с большой тревогой сообщали по своим ведомствам, что германская дипломатия ищет путей к сепаратному миру с Россией “за счет Проливов и Константинополя”. Таким образом, как мы видим, в расстановке ловушки участвовала турецкая дипломатия, для которой утечка информации о возможном мире с Россией стала одним из средств давления на Болгарию в пользу союза с Турцией и на Грецию — для удержания Афин от весьма опасного для Турции выступления против нее. Таким был тихий и мирный Стокгольм летом 1915 г. Профессионалы работали…
Таковы были разнообразные, но в целом не выходившие за рамки зондирования “мирные авизы” правительственных кругов младотурок.
Антимладотурецкие круги в свою очередь поддерживали связи с русскими представителями в Стамбуле еще перед войной. Не прерывались их “весьма доверительные и негласные” контакты с сотрудником российского посольства Б. Серафимовым, причисленным к итальянской миссии в Стамбуле, и после отъезда российского посольства. По его данным, поступавшим в Петроград с помощью румынского посольства, в Стамбуле гораздо активнее, чем до войны, шли на неофициальные контакты с ним антиэнверовские элементы. Уже в январе 1915 г. Б. Серафимов, имея предписание “в политические переговоры с Константинополем не вступать”, и “строго” его выполняя, докладывал на Дворцовую, 6: “Наиболее чуткие из членов младотурецкого комитета, еще до начала военных действий стремившиеся найти какой-либо выход из создавшегося положения, теперь… особенно усердно предаются изысканию способов, могущих, по их мнению, спасти Османскую империю, хотя бы путем крупных уступок и жертв”. Собеседники касались — “очень легко”, как сказал Б. Серафимов, — проблемы общих интересов России и Турции по сохранению мира на Балканах, где “все стали такие нервные и такие ненадежные и уж, конечно, подведут русских, если представится выгода”. Турки же получили урок в войнах 1911–1913 гг. и должны задуматься над сохранением империи, в чем видят и общую судьбу с Россией. Имена этих турок пусть остаются пока неизвестны, но их идеи чрезвычайно тесно перекликаются с приведенными мною выше выдержками из “Танин” и бесед посланника Турции в Петербурге Ниязи Фахретдин-бея…
Большой интерес Серафимова вызывали люди Талаата и председателя парламента Халиля, т. е. те, кого русские наблюдатели назвали “партией мира”. Их главной задачей было оттеснить проэнверовскую группировку. Причем они обращали взоры к Неве и к Темзе. В тайных контактах с Серафимовым и в призывах к правительству через издававшуюся за пределами Турции прессу “партия мира” возлагала на Энвер-пашу и младотурок вину за развязывание войны, в том числе с северным соседом, с которым начали было складываться вполне дружественные отношения. “Партия мира” призывала приступить к мирным переговорам с Антантой для восстановления мира и согласия. Они не исключали занятия Стамбула русскими войсками и временного контроля над регионом Проливов, как и над обстановкой в столице вообще, чтобы избежать гражданской войны и соблюсти интересы как мусульман, так и христиан.
В Петрограде с очевидным интересом воспринимали информацию такого рода, тем более что английский посол в России Дж. Бьюкенен заверил С.Д. Сазонова, что Англия вполне учтет интересы России в Проливах, если к власти придет партия “Свобода и гражданское согласие”, пользовавшаяся доверием Лондона. В самом конце февраля 1915 г., зная о готовящейся десантной операции союзников в Дарданеллы и хорошо понимая физическую невозможность для России реально в ней участвовать, С.Д. Сазонов озаботился краткими инструкциями российским представителям в Лондоне и Париже “на случай обращения Порты с предложениями о мире”. Они были согласованы с французским послом в России М. Палеологом и Дж. Бьюкененом и предусматривали: заключение не мира, но перемирия — до тех пор, пока Германия и Австро-Венгрия не сложат оружие; сдачу и интернирование всех германских военных кораблей и их экипажей, находящихся в Турции, а также военных и гражданских служб Германии; демилитаризацию всех фортов, траление мин и открытие Проливов; ввод союзных эскадр на рейд Стамбула. Спустя сутки, т. е. 1 марта 1915 г., для сведения, но не для обсуждения Извольскому и Бенкендорфу было сообщено, что Россия хочет вывода всех османских войск из Европейской Турции, а на азиатском берегу отвода их на линию, подлежащую уточнению.