ие малых стран Балкан в Дарданелльской операции Англии и Франции. Речь шла прежде всего об использовании малых греческих кораблей против грозы Средиземноморья — подводных лодок Германии.
Очевидно, что к исходу 1915 г. перед османской дипломатией проблем политического характера оказалось больше, чем весной 1915 г., когда она пустилась на поиски мира. Депортация армян, их массовое уничтожение, равно как и гибель по вине младотурецкого режима тысяч греков, курдов, турок и арабов в Восточной и Юго-Восточной Анатолии, создали обстановку порохового погреба в глубоком тылу младотурок — в Малой Азии.
Азиатские районы в схемах и кроках легли среди карт разменов держав наряду с Проливами. При этом важно отметить, что фактически Антанта согласовала порядок восстановления капитуляционного режима при любом варианте управления зоной Проливов (либо военный губернатор, либо гражданские комиссары в сочетании с сильной военной администрацией). Антанта согласовала для всей территории страны, начиная со Стамбула, форму административно-политического устройства, представлявшую гибрид султанской системы и колониального аппарата управления. В него могли быть допущены “туземцы, внушающие необходимое доверие властям”, т. е. колониальным комиссарам; в число “туземцев” по представлению России могли войти христиане (армяне, греки, болгары и др.) — османские подданные. Немаловажная роль отводилась сохранению шариатского, т. е. традиционного мусульманского судопроизводства (при его подчиненной роли по отношению к судебным инстанциям антантовской администрации) и обеспечению в целостности исламского духовного землевладения.
Судьба Стамбула была ясна в одном — он не станет ни свободным городом, ни “российским губернским центром”. Над Босфором не должен парить Российский орел — повторили в Лондоне и Париже.
Полного согласия между членами Антанты относительно судьбы Босфора и Стамбула в очередной раз достигнуто не было. Перед Турцией тем не менее совершенно отчетливо вырисовывалась перспектива статуса коллективной колонии европейских держав.
Впрочем, к началу последнего для Османской Турции этапа первой мировой войны, т. е. 1916–1918 гг., Стамбул прочно находился в руках турок, и вопрос об его прямом захвате ни одной из держав-союзников по Антанте, включая Россию, не стоял! Это было абсолютно нереально, по общему мнению всей задействованной там агентуры.
Турецкой дипломатии, в свою очередь, не удалось добиться от Антанты принятия определенной формы сепаратного соглашения — мирный договор или перемирие. Заинтересовать — удалось вполне! Сепаратный мир как формула соглашения устраивал и Россию, и Турцию. Державы Запада, правда, охотнее поддерживали другую формулу — сепаратное перемирие.
Дело в том, что перемирие давало туркам весьма неопределенную по итогам и длительности передышку, державам — возможность заслониться проблемой Проливов и окончательно увязать Малую Азию, Аравийский полуостров, зону Персидского залива, Суэц, а также Сирию с Палестиной, Месопотамию и Персию в новую колониальную конструкцию, строго разделенную по зонам контроля. Интересы Англии и Франции отчетливо и заметно перемещались все далее к востоку от Черноморских проливов, и чем дальше, тем меньше выражали в Лондоне и Париже желание вести или тем более заключать стабильные, фиксированные во времени и пространстве мирные соглашения со страной, планы полного раздела которой вчерне были уже готовы зимой 1915/1916 гг.
В этом контексте примечательна встреча Эд. Грея с тем, кого называли русским “теневым лидером”[19]. В начале мая 1916 г. в Лондоне в ходе доверительной беседы Эд. Грея с П.Н. Милюковым по вопросам внешней политики и перспектив послевоенного урегулирования Грей был откровенен, кажется, лишь в двух вопросах. Это, во-первых, готовность передать России крайне взрывоопасную инициативу — поднять после войны проблему присоединения к Сербии земель хорватов и словенцев, и, во-вторых, отказ Лондона поддерживать даже через посредников контакты с турками по поводу сепаратного мира. “Мы им — туркам — предложим, — сказал сэр Эдуард, — обратиться к России, так как война началась с нападения на вас. Не можем же мы сговариваться, рискуя разойтись с нашими союзниками”. “Намек был ясен, — писал П.Н. Милюков, — как же соглашаться с Турцией, когда вам обещаны Проливы”.
Эд. Грей имел в виду неофициальную поездку по странам Западной Европы видного младотурецкого деятеля Шериф-паши, предпринятую в начале 1916 г. Шериф-паша принадлежал к окружению Талаат-паши и к той умеренной группировке Комитета иттихадистов, которая сделала последнее усилие в поисках мира, причем без Энвер-паши. Лондон не был заинтересован в контактах с ним не только из джентльменских соображений в отношении России. В это время велись более плодотворные для целей Англии на Востоке переговоры с арабскими политическими кругами. Поэтому-то готовность части младотурок, близких к Талаат-паше, обсуждать с Лондоном условия передачи Антанте зоны Проливов и Аравии вызывали не более интереса, чем результаты уже выигранной партии.
В Париже Шериф-паша и экс-министр внутренних дел Рашид-бей, разделявший его труды в поисках мира, и курировавший часть осведомителей в мидовских кругах, встретили столь же прохладный прием… “Бриан сказал мне, — сообщал А.П. Извольский С.Д. Сазонову 1(14) марта 1916 г., — что он не придает серьезного значения Шериф-паше и избегает всяких с ним отношений”. Аристид Бриан, глава французского министерства иностранных дел, немного лукавил. Сам он уклонялся от встреч, которые могли бы связать ему руки, которые уже так приятно прогревались теплыми лучами солнца, встающего в новых, столь желанных левантийских владениях Франции. А. Бриан, впрочем, сказал, что дело сепаратного мира с Турцией прежде всего касается интересов России: во-первых, “ввиду наших военных действий в Азиатской Турции, а во-вторых, потому, что при этом будет неминуемо затронут вопрос о Константинополе и Проливах”.
Тем временем в Женеве французские дипломаты не оставляли в покое местную, весьма обширную (до 200 человек) турецкую эмигрантскую колонию на предмет выяснения настроений Энвер-паши в пользу мира, уточняли, насколько прочны его позиции, поскольку и Рашид-бей, и Шериф-паша убеждали всех в Лондоне и Париже, что дни диктатуры Энвера сочтены.
Так ли это было на самом деле и каковы были реальные дипломатические действия иттихадистов и оппозиции?
По агентурным сведениям, на март 1916 г. младотурки располагали 53 боеспособными дивизиями, общей численностью формально до 680 тыс. человек. Однако призыв в армию давал уже только новобранцев в возрасте 55–60 лет. Их отправляли на флот и на оборонительные сооружения, а чаще — просто в лазареты» поскольку призывались уж вовсе убогие. Катастрофически не хватало вооружения и боеприпасов. Свои обязательства по военным поставкам Германия не выполняла. Взамен обещанного Энвер-паше нового оружия Берлин переслал ему 120 тыс. малопригодных русских винтовок, захваченных немцами в Польше. Разнокалиберное и устаревшее оружие нередко перепродавалось еще на складах и раньше, чем поступало в действующие турецкие части. Оно оказывалось в далеких курдских, турецких и арабских деревнях Анатолии и Аравии, где угодно, только не в войсках. Фактически обескровив турецкую деревню, младотурки весной 1916 г. начали набирать из числа пленных, воевавших в составе войск Антанты, тунисцев, алжирцев, марокканцев. Эти части, до 12 тыс. человек, одетые в германскую форму, выражали желание попасть на Салоникский фронт, на европейский театр военных действий, но по приказу Энвер-паши их немедленно отправляли в Йемен и Месопотамию. Им поручали полицейскую службу в местах расселения депортированных из Восточной Анатолии армян и греков, превратив их во врагов и местного, и депортированного населения.
Орган младотурецкого Комитета газета “Танин” 12 апреля 1916 г. поместила обширную статью, в которой бравурные настроения от побед в Галлиполи сменились сугубо печальными: “Турецкий народ буквально умирает с голоду. В Стамбуле нет керосина, нельзя ни за какие деньги достать ни кофе, ни рису, ни сахара. Чтобы купить хлеб, людям необходимо выдерживать ежедневные сражения у ворот булочных. Все цены поднялись в 5—10 раз. Все говорят, что лучше бы уехать куда подальше от Босфора. На его берегах жить нельзя. Но в нем можно утопиться…”
О настроениях в пользу скорейшего прекращения войны, распространявшихся как в армейской среде, так и среди населения столицы и по крайней мере крупных центров Западной Анатолии и Европейской Турции, сообщали корреспонденты европейских газет: "Daily News” (20.01, 22.03, 24.04.1916), “Adeverul” (5.02.1916), “Le Journal de Paris” (4.02.1916), “The Manchester Guardian” (15.03.1916). Так, корреспондент “Манчестер Гардиан” совершил инкогнито поездку в Стамбул, в Софию, в Афины, в ряд других горячих точек региона и сделал вывод, совпадавший с оценкой других газет. “Все турки убеждены в том, что продолжение войны приведет к гибели Турецкой империи. Все ждут мира во что бы то ни стало, а для турок и болгар вести с полей сражения под Верденом будут сигналом начать переговоры о мире. В первую очередь говорят о русских”.
Верден действительно воспринимался в Стамбуле как поворотный пункт в войне. Мирно настроенными турецкими кругами — как сигнал к скорейшему миру, а в кругах энверовского командования — как вероятность наступления австро-германских войск на бессарабском направлении. Энвер-паша повторял: “Вперед и вперед! Чтобы покончить с Румынией, окончательно разделаться с Сербией и пригрозить Греции”. Энвер-паша надеялся также, что сильный османский корпус в Сирии сдержит предполагавшийся французский десант в Александретте (Искандерон), подавит ожидавшееся восстание арабских бедуинских племен и затем, для завершения успеха, будет переброшен на балканский театр, “где восславит зеленое знамя ислама и посрамит этих гяуров, которые прячутся в траншеях и объедаются свиной тушенкой”. Поговорить Энвер-паша умел и любил. Пострелять тоже.