о пункта не понимал никто.
И это весьма туманное соображение (турецкая разведка сообщала: болгары хотят Босфора) вносило дополнительное беспокойство в умы Энвер-паши и его сподвижников. Соглашаясь в принципе с инициативой Буриана-Бетмана, Стамбул вновь потребовал признания на международном уровне факта отмены капитуляций и, кроме того, значительных компенсаций материального характера. Не желая связывать себя с территориальными переделами в Западной Европе и стремясь восстановить утраченные в сражениях с Россией и Англией османские территории, Стамбул высказался за восстановление довоенного статус-кво.
Тем временем продолжалось обсуждение судьбы османского наследия — без Турции. В мае — начале июня 1916 г. в окружении российского премьера Б.В. Штюрмера, вскоре полностью оттеснившего С.Д. Сазонова от руководства МИД России, обсуждался вариант (очередной!) территориального урегулирования между Россией и Германией. В обмен на Польшу и Курляндию Россия должна была получить часть Восточной Галиции и “вслух” не определявшуюся точно, но “весомую” часть Турции. По ряду косвенных замечаний можно судить, что речь шла как о землях в Малой Азии, так и о некоторых пунктах в Европейской Турции. Ни судьбы балканских народов, ни конкретные формы статуса Босфора уже не дискутировались.
Что же касается Германии, то Стамбулу было известно, что с приходом в Петрограде к власти Б.В. Штюрмера берлинские круги обрадовались и посчитали, что сепаратный мир с Россией есть дело само собой разумеющееся, “упустить случай могла бы только самая бездарная дипломатия”. Правительственные изменения в Петрограде и совпавшие с ними по времени активные действия антиэнверовской оппозиции в самой Турции и за ее пределами рассматривались в Берлине если не как однопорядковые явления, то во всяком случае такие, при которых судьба Черноморских проливов должна решаться “сильными участниками”. Возможность и необходимость каких-либо русско-турецких контактов по Проливам Берлин в расчет не принимал.
Тому свидетельство, в частности, — набросок проекта сепаратного мира из документов А. фон Тирпица, гросс-адмирала германского флота. В нем предусматривалось предоставить России право проводить военные суда через Проливы, отдав ей один остров в Эгейском море для базы ВМФ; учитывалась возможность долевого участия Петрограда в доходах от Багдадской железной дороги; как туманная дымка, повисало сохранение Турецкой империи при неких “постепенных преобразованиях”. Имелся пункт о личном вознаграждении для великих князей. Не было одного — участия Турции в решениях ее исторической судьбы[22].
Но пришла Февральская революция. Трудно говорить о трезвом подходе в России периода Февральской революции 1917 г. к выработке принципов сохранения остатков турецкой юрисдикции в зоне Босфора и Дарданелл. В Петрограде возобладало опасение, что не только Англия и Франция, но и Италия, потребовавшая после объявления 28 августа 1916 г. войны Германии, а 30 августа — войны Турции и “своей” доли османского наследства, в частности, района Смирны (Измира), окажет сильное противодействие России в установлении нового статуса Проливов. Следует правды ради учесть, что еще в декабре 1916 г. российский МИД признал желательность для интересов России сохранения в Малой Азии жизнеспособной, “в возможно больших пределах”, обладающей выходом к морю, “политически и экономически тяготеющей” к России независимой Турции. На этом плане Николай II черкнул: “Правильно”
Это был достаточно взвешенный и конструктивный подход к проблеме. Однако, насколько можно судить по документам, он остался неизвестен Стамбулу и получил развитие только несколько лет спустя в контактах кемалистского руководства и дипломатии уже Советской России. Последняя представила этот вариант решения вопроса о Проливах как исключительно свою заслугу.
Последний всплеск решимости разрубить узел противоречий по поводу Проливов у дипломатов (но не военных) России приходился на весну 1917 года. 21 февраля (б марта) 1917 г. новый министр иностранных дел России М.Н. Покровский, сменивший Штюрмера, представил царю записку, в которой ставился, казалось, утративший актуальность вопрос о военно-морской экспедиции на Босфор. Предполагалось, что овладеть зоной Проливов или “настолько приблизиться к ним, чтобы при решении этого вопроса [заключении мира. —В.Ш.] быть в силах оказать должное давление на Турцию”, можно не позже октября 1917 г.
Очередная фантазия политиков весьма скептически оценивалась и в Ставке, и в военно-морских кругах. Единственное, что там считали возможным, это установление в какой-либо форме “военного контроля” над судоходством в Босфоре. Путем сепаратного соглашения с Турцией, за которой предполагалось сохранить суверенитет над Стамбулом и обоими Проливами, Ставка считала возможным добиться двух целей: вывести из войны Турцию и до заключения общего мира реставрировать свободный режим Проливов эпохи русско-турецкого союза 1833 г.
Ставка отказывалась как от прямого вторжения в Проливы, так и от нейтрализации Проливов, которую могла бы принять будущая мирная конференция. По существу, возобладала сазоновская еще идея о невыгодности для России нейтрализации Проливов. Это были пустые бумажки. На совещаниях в Лондоне в январе — начале февраля 1917 г. и в Сен-Жан-де-Мориен (Франция) в апреле 1917 г. по существу не рассматривалась позиция самого турецкого правительства, не учитывались интересы России. Оговорка Лондона и Парижа, что без согласия Петрограда притязания Италии в расчет не будут приниматься, была только формальной вежливостью союзников. “В России — бунтуют, в Турции пьют кофе. Бог с ними, обойдемся”, — заметил один французский журналист.
Что же касается учета интересов Турции в дипломатических расчетах 1917 года, то Османская империя выпала как субъект из политических планов и Антанты, и стран Центрального договора. Суверенная держава продолжала свое физическое существование, но ее географические цвета на картах мира уже были другими. И эта новая раскраска возникла в соответствии с так называемым соглашением Сайкс-Пико.
Здесь вернемся на год назад, в 1916 г. Тогда зоны раздела Турции, включая Проливы, были согласованы между Лондоном и Парижем, отступления от них лишь осложнили бы “работу” союзников по расчленению Турции. На Парижской конференции Антанты на первом же заседании 27 марта 1916 г. союзники пришли к выводу, что “на Балканах военное положение изменилось в нашу пользу; что Турция нейтрализована”, как следовало понимать, действиями союзников на Салоникском фронте и русской Кавказской Армией. “Болгария, — констатировали союзники, — нетерпеливо относится к продолжению войны; Греция находится в тесной зависимости от нас; Румыния, хотя еще не приняла определенного решения, развивает свои предохранительные мероприятия на австрийской и болгарской границах”.
Основываясь на такой оценке ситуации, Англия и Франция в марте — апреле 1916 г. сосредоточили усилия экспертов на окончательном определении зон раздела Европейской Турции, оставляя за скобками проблему будущего Босфора и Стамбула. Опубликовано достаточное количество прокомментированных документов по этому вопросу[23]. Россия должна была получить области Эрзерум, Трабзон, Ван и Битлис, а также ту часть Курдистана, что к югу от Вана и Битлиса. Вся юго-восточная Анатолия и населенные арабами области Малой Азии переходили под контроль Англии и Франции в виде особых, цветных зон оккупации; Палестина выделялась в особую зону под контролем международной комиссии союзников по согласованию с правителем (шерифом) Мекки. С.Д. Сазонов тогда счел необходимым уточнить позицию России, согласно которой “палестинский вопрос еще недостаточно созрел”, чтобы создавать там независимое еврейское государство. Сазонов добавил, что “Россия не относится к сионизму отрицательно, и… русское правительство, наоборот, сочувствовало бы водворению иудеев в Палестине при условии, однако, чтобы не были затронуты права и привилегии Святых мест”. В Аравии должно было быть создано независимое королевство; впрочем, Россию это тогда занимало довольно мало.
В апреле 1917 г. к этому соглашению, известному как план Сайкс-Пико (по имени авторов — английского и французского дипломатов-экспертов), подключалась Италия, получившая бы зону Измира с Айдынским вилайетом, если бы соглашение реализовалось.
Остается сделать лишь незначительное дополнение. В памятных записках послам Франции и Англии в Петрограде от 4(17) марта 1916 г. и в депешах А.П. Извольскому и А.К. Бенкендорфу от того же числа С.Д. Сазонов подчеркивал, что согласие России на предыдущие [представленные выше, — В.Ш.] пункты по-прежнему обусловлено осуществлением согласованных с Францией и Англией действий относительно Константинополя и Проливов. Однако обращения остались без внимания, и последняя попытка России связать зоны раздела Азиатской Турции с судьбой Проливов безнадежно увязла в бесконечной веренице англо-франко-итальянских размежеваний во второй половине 1916 г. и в 1917 г. Все бумаги, бумаги…
Период с конца 1916 г. и до фактической капитуляции в октябре 1918 г. для младотурецкого режима характеризовался крайним напряжением сил во имя удержания подобия фронта в Азиатской Турции при фактическом распаде такового на турецком участке фронта в Европе. В то же время младотурок не покидали иллюзии по поводу выхода из катастрофы за счет разногласий внутри Антанты. Выступление против Турции на стороне Антанты Италии (21 августа 1915 г.), Румынии (30 августа 1916 г.), США (с ними Турция порвала отношения 20 апреля 1917 г.) и состояние войны с Грецией с августа 1917 г. воспринимались в Стамбуле не слишком серьезно. Там полагали, что наиболее опасным для турок врагом была Греция, но что она не решится на активные военные действия, так как греки Малой Азии стали бы своего рода заложниками младотурок. Италию и США как непосредственных противников на полях сражений младотурки не воспринимали. Более того, Энвер-паша вплоть до апреля 1917 г. не оставлял надежды на посредничество президента В. Вильсона между германо-турецким блоком и Антантой.