Не имея полных текстов ни надписи на стене, ни книжной записи и располагая в отношении последней лишь газетной публикацией, мы, к сожалению, не имеем возможности обстоятельно проанализировать эти сообщения, противоречия между которыми бросаются в глаза. Разумеется, удивляет нападение казаков на православный монастырь. Хотя журналист уверен, что «казаки-разбойники» «подчас не старались отличать христиан от мусульман» и что отсюда и проистекали «нападения на болгарские монастыри», в действительности дело обстояло по-другому. Источники, рассказывающие о казачьих морских походах, практически не знают даже конкретных случаев разгрома мечетей, а здесь набегу подверглась православная обитель[185].
Обращает на себя внимание, что информация записи похожа на заявление турецкой дипломатии о другом, более позднем и сомнительном казачьем разгроме того же самого монастыря, о чем мы поговорим в главе X. Непонятно, зачем нападавшим понадобилось увозить монахов в Сизеболы — разве в качестве проводников? Наконец, география набега говорит о том, что флотилия двигалась не с севера на юг, а наоборот, с юга на север, и, следовательно, дело происходило при возвращении из набега, первоначальный объект которого неизвестен, но им вполне мог быть Босфор.
Как увидим далее, П.А. Кулиш считал некоторые походы запорожцев «безначальными», т.е. проводившимися казачьей «разбойной» молодежью «без старших». Может быть, в данном случае, если запись о нападении на монастырь имеет реальную основу, мы встречаемся с таким походом молодежи? Возможно, она имела и какой-то конкретный повод для действий в обители, не упомянутый информатором? Быть может, в таком случае одной из причин гибели казачьей флотилии, что случилось первый и единственный раз в истории Босфорской войны, могли стать отсутствие или недостаток на судах опытных мореходов? Но все это одни «голые» догадки.
По газетному сообщению, болгарский историк Божидар Димитров пытался организовать поиски затонувшей флотилии и находившейся на ней добычи. Пресса цитировала его слова: «Когда я прочитал сообщение монаха о погибших "чайках", сразу же родилась идея поиска этих сокровищ с помощью водолазов. Точное место вычислить довольно просто. Это недалеко от берега. Если удастся открыть на дне даже часть затонувших вещей, находки обогатили бы болгарские музеи». Результаты нам неизвестны.
В связи с сообщениями о вторжении казаков в Черное море в Стамбуле было решено наскоро снарядить и двинуть на них 45 различных и плохо вооруженных галер с воинами, которые не желали повиноваться. Согласно И.В. Цинкайзену, это были всевластные тогда и недисциплинированные янычары, по М.С. Грушевскому — спешно набранный «всякий сброд». Вместо похода на казаков «защитники» в течение двух недель перед отплытием так бесчинствовали и грабили имперскую столицу, что пришлось закрыть все магазины и лавки. Воины разбойничали на улицах, врывались в дома, требовали денег от своих начальников. Никто не решался дать им отпор, опасаясь, как бы они не сожгли город. Когда их наконец принудили подняться на корабли, солдаты хотели продолжить мятеж в Гелиболу, где эскадра должна была собираться. Там, однако, жители сумели организовать самооборону: все население поднялось и после кровавой стычки, положив на месте 60 солдат, отбросило их на галеры. «Пока эти галеры вышли в море, — замечает М.С. Грушевский, — Козаков и след простыл».
Казаки, писал Т. Роу в упомянутом послании Д. Карлтону, причиняют туркам «больше оскорблений и страха, чем самый большой враг», казаков нельзя схватить, они убегают, от них не получишь «ни чести, ни выгоды». И, разумеется, трудно было ожидать побед от османских соединений и воинов, подобных описанным выше. Победа к ним приходила только в случае крупного казачьего «расплоха» и счастливо сложившихся обстоятельств.
В «Дневнике» Красовского под 20 (10) июня есть запись о нападении казаков на судно, которое везло из Стамбула вещи Myхаммед-Гирея III и которое едва сумело укрыться в гавани Балаклавы. По М.С. Грушевскому, к концу лета запорожцы снова собрались на море в числе 30 чаек, но район их действий неизвестен[186].
Сделаем выводы:
1. В первой половине 1620-х гг. военные действия казаков у Босфора и на Босфоре заметно усилились. После операций 1620 г., включавших нападения на Сизеболы и устье пролива с вероятным вторжением в Босфор, последовало активное участие казачества в польско-турецкой Хотинской войне 1621 г.
2. В течение весны, лета и осени этого года казачьи флотилии действовали на морских коммуникациях Турции, совершали набеги на устье Босфора и, очевидно, на поселения самого пролива. Есть свидетельство и о выходе казаков в Мраморное море к Едикуле. Их операции держали Стамбул в постоянной тревоге, несколько раз вызывали настоящую панику и в целом внесли существенный вклад в победу Польши.
3. Окончание Хотинской войны не остановило боевые действия, но в 1622 г. на первый план в Босфорской войне выдвинулись донцы. В ходе кампании этого года многие селения азиатской части Прибосфорского района подверглись разгрому. Казаки тревожили турок в столичном порту, выходили в Мраморное море, пересекли его и появились в устье Дарданелльского пролива. Хотя сражение с турецкой эскадрой на Босфоре завершилось для казаков неудачей, в итоге набег оказался успешным.
4. В 1623 г. казаки совершили новый поход к Босфору, действовали неподалеку от Стамбула и, по-видимому, в европейской части Прибосфорского района.
Глава V. БОСФОР В ОГНЕ
1. Первый набег 1624 г.
Отнюдь не все представители правящих кругов Речи Посполитой выступали за безоговорочную дружбу с Турцией и унизительное терпение в отношении «непредсказуемости» крымских татар. Среди польских магнатов и еще больше рядовой шляхты были и сторонники решительной борьбы с османско-татарской угрозой, вплоть до ведения наступательных действий. Не совсем забылась прежняя великая Польша «от моря до моря», имевшая выход не только на Балтику, но и на Черное море, и даже претензии на владение Константинополем (в начале 1470-х гг. король Казимир IV и султан Узун Хасан, правитель малоазийского государства Ак-Коюнлу, вели переговоры о заключении антиосманского союза, причем со стороны Полыни выдвигался проект передачи ей в случае победы всего Причерноморья, Стамбула и даже Греции)[187].
В 1620-х гг. о необходимости активного противодействия Турции и возможности приобрести Стамбул напомнил полякам один из высших представителей шляхетства, коронный конюший князь Кшиштоф Збараский. По завершении своего «великого посольства» в османскую столицу, в 1624 г., он представил сейму отчет «О состоянии Оттоманской империи и ее войска», произведший сильное впечатление на польское общество.
К. Збараский не верил в действенность только что заключенного польско-турецкого договора 1623 г. и не сомневался в том, что татарские набеги на Польшу и взаимосвязанные с ними запорожские походы на османские владения будут продолжены. Удерживать казаков «без войска и с таким малым жалованьем сможет разве что Господь Бог», писал князь, а их новые морские экспедиции приведут к тому, что турки предпочтут «смерть в открытом бою безвестной гибели со своими семьями», т.е. новую войну. Казаков можно было бы держать в повиновении лишь при условии прекращения крымских набегов, но для этого Польше необходимо не нынешнее ополчение, а регулярное войско.
Князь высказывался не только против «ликвидации» казачества, сумбурные планы которой витали и в Стамбуле, и в Варшаве, но и за мощное, решительное использование запорожцев в государственных, стратегических интересах Речи Посполитой — в сокрушении Османской империи. В отчете говорилось, что его автор хотел бы, «чтобы казаки были остановлены», дабы «не раздражали турецкого султана» своими действиями, от которых Польше «нет никакой выгоды, а только… установленный мир — желанный для всех — нарушается», но вовсе «не согнаны» с Днепра. К. Збараский считал, что запорожцы должны готовиться и ждать «решения Речи Посполитой, когда всей своей могучей силой им ударить» по Турции. Решение же это следовало принять, «когда наступит время новых смут у турок и когда укоренившееся своеволие у них возобладает, из-за чего наверняка они пойдут на другие народы».
При сказанном решении казакам следовало «действовать не так, как обычно (чем только возбуждают турок против нас), но, взяв в помощь Господа Бога, уничтожить… слабую армаду (османский флот. — В.К.) на Черном море (что является делом возможным…), после чего взять Константинополь — гнездо турецкого могущества. Издалека кажется могущественным, вблизи же он слабый и без труда попал бы в их руки, а если бы дал Господь Бог, и к нам бы перешел».
Краткое изложение своего плана и весь отчет К. Збараский завершал таким пассажем: «…ясно понимаю и вижу, что ни одному народу не дал Господь Бог больших возможностей для овладения жизненными силами этого государства (Турции. — В.К.), кроме Речи Посполитой. И есть надежда на окончательную их (турок. — В.К.) гибель, если будем просить Бога высочайшего и если будем не гордостью возноситься, не надменностью, а смиренно, но с мужественным сердцем захотим использовать подходящие возможности. Речи Посполитой Господь Бог те земли обещал, и я бы обосновал это подробнее, но сейчас закончу этим пожеланием».
К. Збараский рассматривал Османское государство как крайне ослабленный и разложившийся организм, едва не находившийся в предсмертной агонии. Эти представления, как отмечают публикаторы документа, «перекликаются с высказываниями Роу, который считал, что Османская империя настолько ослаблена, что 30 тыс. воинов, даже не прибегая к оружию, могли бы дойти до стен Константинополя». По мнению Н.С. Рашбы, князь пошел даже дальше Т. Роу, когда утверждал, что и без коалиции европейских держав Речь Посполитая, опираясь на казачество, была способна разгромить Осман