ское государство. Отметим, что хотя непосредственно коалицию К. Збараский не упоминал, но из контекста отчета вытекает, что автор и в самом деле предполагал обойтись без ее создания и участия[188].
Х.М. Ибрагимбейли замечает, что князь старался «представить врага слабее, чем он был в действительности», и таким образом «надеялся склонить правящую верхушку Речи Посполитой к активной борьбе против Османской империи». Но автора «нельзя заподозрить в политическом авантюризме», поскольку он «не рекомендовал немедленных военных действий… считая необходимым выждать, когда там наступит новый период социально-политических и военных потрясений, подобных тем, которые он наблюдал ранее». Перед его приездом в Стамбул был низложен Осман II, а вскоре после отъезда, ускоренного опасностью нового мятежа, и Мустафа I. Можно добавить, что, согласно плану, решительный удар по Турции следовало нанести при наличии еще одного условия — после того, как она втянется в какую-либо новую войну.
Публикаторы документа неточно комментируют некоторые его положения. «Понимая недостаточность сил Речи Посполитой, он (К. Збараский. — В.К.), — пишет Х.М. Ибрагимбейли, — предлагал использовать для этой цели украинское казачье войско… Для этого он советовал беречь силы казачества, не распыляя их на набеги на османские владения. В подходящий момент совместное выступление казачества и польского войска, которое он предлагал реформировать, обеспечило бы выполнение задачи». У Н.С. Рашбы читаем, что князь предлагал реформировать польское войско с целью нанесения решительного удара по Турции и даже овладения ее столицей, «но не сбрасывал со счетов казачество. Напротив, по его мнению, следовало беречь силы казачества до времени, когда империя снова вступит в полосу потрясений, в чем он не сомневался».
Читатель, надеемся, заметил, что К. Збараский предлагал реформировать польскую армию не для удара по Турции, а всего лишь для сдерживания татар, ничего не говорил о совместных боевых действиях польского войска и казаков против Османской империи и Стамбула — все это, по плану, доставалось на долю одного казачества, плодами победы которого уже затем должна была воспользоваться Польша (может быть, тогда пустив в дело свою армию?). Следовательно, автор не просто не сбрасывал казачество со счетов, но отводил ему первенствующую роль. Вместе с тем гордый шляхтич вовсе не опускался до призыва «беречь» казаков, а ограничивался замечанием о том, что их не следует сгонять с Днепра, видимо, полагая, что они сберегут себя сами.
Отчет К. Збараского был написан в форме яркого памфлета и получил в списках широкое распространение по всей стране. Многие разделяли соображения автора, но они были отвергнуты сеймом, желавшим продолжения мирных сношений с Турцией. Н.С. Рашба пишет, что планы князя «не были осуществлены при его жизни» и впоследствии заинтересовали Владислава IV, «предполагавшего привлечь казачество к борьбе против Османской империи», однако «магнаты сорвали замыслы короля». Мы должны здесь указать, что не имеем сведений о знакомстве Владислава с отчетом К. Збараского, что план последнего не осуществился вообще никогда и что, говоря о привлечении казаков к борьбе с Турцией, Н.С. Рашба допускает небрежное выражение: их, постоянно воевавших с османами, совершенно не требовалось к этому привлекать.
Можно еще добавить, что когда выявилось «особое отношение» к турецкой власти крымского хана Мухаммед-Гирея III и особенно его калги и брата, друга Персии Шахин-Гирея, которые стали проявлять излишнюю самостоятельность и даже демонстрировать враждебность к «Порогу Благоденствия», К. Збараский предложил «задействовать» казаков. Смысл его идеи сводился к тому, чтобы послать на помощь Шахин-Гирею запорожцев и лисовчиков (польская легкая конница. — Прим. ред.), по согласованию с калгой дать тайно Войску Запорожскому деньги на строительство чаек и отправить казаков в числе 10—15 тыс. человек морем на Стамбул в надежде, что им, возможно, удастся овладеть султанской столицей. Но и этот план не встретил поддержки у правящих кругов Речи Посполитой.
Как и К. Збараский, османские власти не строили иллюзий о влиянии договора 1623 г. на прекращение или хотя бы сокращение казачьих морских походов. Еще зимой 1624 г., оказавшегося, напротив, необычным по «босфорской» активности казаков, Турция начала готовиться к их приходу в пролив и соответствующему противостоянию. 21 февраля Т. Роу писал сэру Эдварду Конвею, что против казаков капудан-паша «готовит армаду на Черное море». В письме тому же адресату от 12 марта посол сообщал, что «огромный флот уже подготовлен на Черном море», но что ходят слухи и о готовности казаков к нападению: у них будто бы приготовлено более 300 лодок. В результате, отмечал Т. Роу, «все жители Босфора бегут ежедневно в город (Стамбул. — В.К.). Страх всеобщий, — что достаточно говорит о слабости (Турции. — В.К.), и прошедший год показал, что можно сделать с небольшими, но решительными силами».
Босфорское население, имея печальный опыт общения с казаками и зная их дерзость, смелость и силу натиска, таким образом, не слишком надеялось на защиту османского флота и, как показали последующие события, было право. К тому же с 1623 г. велась изнурительная и пока неудачная война Турции с Персией, оттянувшая из Стамбула значительные силы, и требовались войска и корабли для других районов империи и против других ее неприятелей. Еще не закончились гражданские раздоры, в связи с которыми от государства отложились паши Эрзурума и Багдада.
В «Сообщении из Константинополя», составленном английским посольством 15 мая, констатировалось, что вообще турки крайне редко ввязываются в военные действия одновременно с двумя противниками, но сейчас создалась такая ситуация, что пришлось отправить сразу три войска: одно под командованием Байрам-паши к границам Польши и Татарии, «другое к Черному морю для защиты от нашествия казаков» и третье, самое многочисленное, против персов. Кроме того, готовят еще два: для Средиземного моря и против венгерского короля Бетлена Габора, не говоря уже о войске, отправленном в прошлом году под начальством Джигале-паши против Персии, о войске Хафиз-паши в Диярбакыре и войске Элиас-паши в Анатолии; «в результате город (Стамбул. — В.К.) выглядит так безлюдно, как будто перенес 3-летнюю войну». Это само по себе, и помимо сведений и слухов о казаках, оказывало гнетущее психологическое воздействие на население.
А двумя неделями ранее, 1 мая, извещая британское правительство о том, что отправка армии в Азию откладывается, видимо, из-за неопределенного положения на Черном море, посольство сообщало о прибытии в Стамбул специальной делегаций из Кафы во главе с тамошним муфтием. Делегация была уполномочена уведомить султана, что «400 казачьих лодок находятся в море (дословно: вне дома. — В.К.)», что они уже «захватили большую добычу на побережье Татарии и этой империи и взяли много судов, груженных провизией для порта (Стамбула. — В.К.)», и что еще 40 тыс. казаков, вооруженных и обеспеченных лошадьми, «готовы на новые покушения». Кафа просила о ее защите.
На следующий день, 12 (2) мая, французский посол Ф. де Сези доносил своему королю: «Казаки на 80 лодках спустились по Борисфену и высадились довольно близко от Кафы на полуострове, и разгромили крымский город, где убили много татар». По информации посла, в этом нападении участвовали «поляки, казаки и рыжие» (запорожцы и донцы), «порядочное число вооруженных лодок держалось у берегов, чтобы никто не мог спастись в море», а само известие о нападении поразило Стамбул больше, «чем все успехи короля Персии» (шаха).
В связи с просьбой делегации Кафы состоялось заседание Дивана, и Ибрахим-паша, как говорилось в английском посольском сообщении, поспешил с 13 галерами, чтобы обеспечить охрану, пока не пришлют больше сил. Впрочем, из более позднего, от 15 мая, сообщения посольства Т. Роу видно, что «поспешить» паша смог весьма относительно: «При… отправлении… галер, как только они вошли в Черное море, они встретились с небольшим кармиссалом (карамюрселем. — В.К), сообщившим, что впереди них было только 40 лодок казаков; янычары взбунтовались и заставили генерала (адмирала. — В.К.) вернуться в канал и требовать больше сил…» Ибрахим-паша «получил выговор и был снабжен большим числом людей, и таким образом отправился вновь».
Очевидно, об этих же событиях писал и М. Бодье. По его словам, «казаки и русские (т.е. запорожцы и донцы. — В.К.) прибыли из устья Дуная (Днепра? — В.К.) и на побережье напали на большой крымский город, который им (татарам. — В.К.) принадлежит, овладели им, ограбили, вывезли из него богатства, увели в качестве рабов тех татар, что там жили, затем подожгли и из большого города сделали большой костер. Турки были вынуждены послать пятнадцать галер на это Черное море, чтобы остановить успехи тех казаков; но нашлось так мало людей, желающих идти сражаться, что министры велели силой взять лодочников канала, носильщиков и грузчиков-армян, чтобы снарядить эти суда командами».
«Султан Амурат (Мурад IV. — В.К.), рассерженный этими беспорядками, — согласно М. Бодье, — пригрозил своему великому везиру и главнокомандующему, что отрубит им головы, если они не найдут военного люда в достаточном числе, чтобы снарядить галеры». Министры доказывали своему повелителю, что янычары и сипахи «не умеют больше подчиняться и не хотят больше выходить из Константинополя»[189].
В такой обстановке Мурад IV принял решение о смещении крымских правителей Мухаммед-Гирея и Шахин-Гирея. Это решение, оказавшееся крайне несвоевременным, вскоре «аукнулось» активным казачьим натиском на Босфор.
В английском посольском сообщении от 15 мая говорилось, что к 13 галерам, посланным охранять Черное море, добавлено еще 10, которые первым делом перевезут в Крым Джанибек-Гирея, чтобы сделать его ханом. Далее предполагалось использовать и эти корабли против казаков. Операцию по смещению старого хана и водворению нового и борьбу с казаками поручили возглавить самому капудан-паше, «Победителю казаков» Реджеб-паше