Истинные взгляды на будущую войну Бориса Михайловича предстают перед нами довольно-таки ярко. Картина, прямо скажем (особенно в свете «официоза»), вырисовывается неожиданная.
«Мы уже отметили, что предстоит ряд войн, войн ожесточенных, ибо те противоречия, которые существуют между капиталистической формой мирового хозяйства и нарождающейся новой экономической структурой, настолько велики, что без больших жертв и борьбы не обойтись…» [78, с. 374].
Характерно, что с момента смерти Фрунзе общая направленность советской военной доктрины не претерпела сколько-нибудь существенных изменений.
«Ныне более чем когда-либо, по словам Клаузевица, «война не забава, война не игра, не риск на выигрыш, не дело свободного вдохновения. Война серьезное средство для достижения важных целей».
Не нужно, следовательно, доказывать, что готовиться к такому виду общественных отношений надо серьезно, с полным напряжением сил и средств всей страны.
…Думается, что, готовясь к войне, никто не полагает завершить ее собственным поражением. Предвидя такой результат войны, лучше ее и не начинать, лучше не переживать эту «драму ужасающую и захватывающую». Но раз эта драма неотвратима, к ней нужно быть готовым, выступить с полным знанием своей роли, вложить в нее все свое существо, и только тогда можно рассчитывать на успех, на решительную победу, а не на жалкие лавры Версальского договора (/— С.З.), расползающегося ныне по всем швам» [78, с. 375].
А вот это уже любопытно. «Жалкие лавры» Версальского умиротворения товарищу Шапошникову не по нутру, ему подавай «решительную победу», подразумевающую не только полный разгром противника, но и оккупацию его страны, а иначе как разрешить «противоречия» между капиталистической формой мирового хозяйства и «нарождающейся новой экономической структурой»?
«Существо нашего исследования относится к «высшей стороне» познания «сути войны», которая является одной из главных основ «теории большой войны». Не скроем, что нас охватывает ряд сомнений и колебаний, наше перо испытывает неуверенность в изысканиях этой «теории»…
…Заранее предупреждаем, что наши положения могут быть ошибочны, что мы мало опытны в делах военных (? — С.З.), а особенно в теории «большой войны» [78, с. 389].
А зачем, дорогой товарищ Шапошников, Вы вообще эту самую «теорию» разрабатываете? Вокругтишь да гладь, да божья благодать, ни одного реального врага близко днем с огнем не сыщешь! На кой она вообще сдалась, эта самая теория, кому понадобилась «Большая война»? А известно кому — товарищу Сталину. Да и самому Борису Михайловичу, видимо, очень интересно. Он ведь очень увлеченный своим делом офицер! Вот отрывок из его «Воспоминаний», относящийся к началу Первой мировой войны (Шапошников тогда был старшим адьютантом в 14-й кавалерийской дивизии):
«Я должен был вести журнал боевых действий. Сначала я его вел, записывая все чернилами. Затем боевые события настолько захватили, что я забросил журнал. Решил лучше воевать, чем писать историю» [78, с. 249–250].
Показательный эпизод — начало мирового побоища, уже льется первая кровь, как увлекательно, не правда ли? Шапошникову, к слову, к этому моменту уже 32 года, не юнец, радующийся возможности блеснуть молодецкой удалью. Он просто истинный «техник войны», чужая кровь его не пугает.
«Философ войны Клаузевиц, подчиняя войну политике — внешней, вводил непременным условием, чтобы она (политика) была представительницей всех граждан, чтобы внутренние интересы последних были уравнены, то есть, иными словами, считал войну возможной, когда внутри все спокойно» [78, с. 420–412].
Вот в чем одна из причин репрессий 1930-х годов — страну нужно было успокоить накануне войны, а также с помощью самой черной пропаганды вбить в голову каждому гражданину СССР неизбежность войны с вражьим зарубежьем, в этом секрет парадокса: война с Германией в 1941-м вроде и была для народа неожиданной И в то же время почти никто не удивился.
«Ленин учит, что «характер войны и ее успех больше всего зависят от внутреннего порядка той страны, которая вступает в войну, что война есть отражение той внутренней политики, которую данная страна перед войной ведет. Все это неизбежно отражается на ведении войны».
Из вышесказанного о характере нашей эпохи вполне понятны выводы Ленина. Внутренняя политика как своей страны, так и противника прежде всего определит нам характер войны и покажет, насколько можно рассчитывать на успех.
…Таким образом мы устанавливаем: 1) современная армия не живет вне внутренней политики; 2) армия — слепок с государства; 3) политическое настроение армии требует особой над собой работы, идентичной с проводимой внутренней политикой в государстве; 4) не армия воспитательница общества, а, наоборот, общество воспитывает армию.
… Мы далеки не только от резкого отмежевания генерального штаба, от внутренних отношений государства, а, наоборот, ставим необходимым условием, чтобы генеральный штаб, как орган военного управления, был всегда в курсе внутренней политики и учитывал ее при всех предположениях» [78, с. 423, 428].
«Если Клаузевиц предупреждал, что война захватывает все области жизни, то после изменения характера войны уже во времена Мольтке (старшего) можно было бы прийти к выводу, что руководство подготовкой и ведением войны уже не является делом одного генерального штаба. Ныне все согласно говорят, что это должно находиться прежде всего в руках правительства. Только оно, взвесив все факторы экономического развития своей страны и стран вероятных противников, может правильно поставить прогноз характера будущей войны. Только одно правительство определяет применение стратегии сокрушения или стратегии измора.
…Ныне мы можем с полной определенностью сказать, что характер будущей войны определяется экономикой.
Кончилась мировая война, и мы снова на пороге грядущей войны (в 1927 году! — С.З.), характер которой должен быть определен дабы вести правильную к ней подготовку» [78, с. 433].
Без комментариев и наповал.
«Отнюдь не собираемся быть прорицателями и пророками, а отправной данной для наших рассуждений берем экономическую силу.
Ее развитие указывает нам на то: 1) что будущая война неизбежно повлечет за собой экономическую борьбу, которой тыл будет захвачен не Меньше, если не больше, чем фронт; 2) что экономическая борьба обострит происходящий процесс классового расслоения и может, естественно, войну перевести в революцию; 3) что развитие производительных сил даст в руки сражающихся новые средства борьбы, более смертоносные, чем применявшиеся в наши дни.
… Своей обязанностью считаем лишь подчеркнуть, что вероятнее всего будущая война примет характер борьбы на измор, но в зависимости от размеров страны противника, от ее внутреннего состояния, от развивающейся в ней классовой борьбы не исключена возможность и стратегии сокрушения» (78, с. 433–434].
Складывается ощущение, что Сталин развивал народное хозяйство, руководствуясь не экономическими законами, а произведением Бориса Михайловича.
«В наши дни, конечно, не приходится доказывать необходимость экономической подготовки войны, существования экономического плана войны.
…Экономический план войны должен не только предусматривать подготовку к войне армии и театра военных действий, не только содержать в себе «военную сторону», в смысле питания армии всем необходимым, но и затрагивать вообще «экономическую линию поведения» государства во время войны. В плане должно быть предусмотрено развитие народного хозяйства страны, должны быть продуманы и подготовлены финансовая и экономическая мобилизация и транспорт.
Обращаясь к вопросу мобилизации гражданской промышленности для целей войны, ныне можно сказать, что ни одно государство перед мировой войной (первой. — С.З.) не учло всю важность такой подготовки страны.
…Это упование на силы одной военной промышленности для питания войны присуще всем генеральным штабам и военным управлениям перед мировой войной. Ныне, конечно, хорошо известно, что такой способ питания войны обеспечивает лишь на 10–15 % ее нужды, а остальное должно быть перенесено на гражданскую промышленность, мобилизующуюся с первых дней войны (Сталин пошел даже дальше — он мобилизовал гражданскую промышленность за десять лет до начала войны. — С.З.).
Нам хотелось бы только отметить, что промышленная мобилизация должна быть тщательно подготовлена, увязана тесно с военными требованиями, то есть давать в нужных размерах то, что необходимо армии и что может быть ею использовано, а не с целью накопления запасов вообще. Отнюдь не должно быть «перепроизводства военного материала», как справедливо отмечает А. Свечин, ибо это ведет к перенапряжению промышленности, перенапряжению всей страны и ослаблению ее оборо-неспособности и сопротивляемости. «Большая программа Гинденбурга» в Германии во многом способствовала внутреннему кризису страны и капитуляции перед Антантой» [78, с. 435–438].
Этот пункт особенно примечателен. Сейчас уже широко известно, что СССР перед Второй мировой войной произвел горы оружия в ущерб народному хозяйству, опережая по количеству произведенного вооружения все страны мира, в том числе агрессоров — Германию, Японию, Италию, и это при том, что и без того экономика СССР не являлась, мягко говоря, выдающейся. Эту техническую «вооруженность страны до зубов» некоторые «сообразительные» историки объясняют тем, что якобы все вооружение создавалось про запас — на всякий случай. Другие сетуют на традиционную глупость большевиков, подсадивших экономику государства «на боевого коня» (как это сделает много позже КПСС), но не желавших в действительности никаких военных конфликтов. Самые дотошные, объясняют этот факт прозорливостью Сталина, неоднократно утверждавшего, что рано или поздно, а война со странами капиталистического лагеря состоится, и предвидевшего Вторую мировую. Вот по случаю ожидавшейся мировой бойни он якобы эти горы вооружения и наготовил.