— Простите, что заставила вас ждать, Сергей Петрович. Для беседы у нас есть полчаса. Сейчас все пообедают и опять будут колготиться здесь.
— У вас что, всегда так? — изумился следователь.
— Да нет, только перед праздниками, — рассмеялась Коржикова, — готовимся к Рождеству и приезду важных спонсоров.
— Понятно, — улыбнулся Анин. — Тогда я сразу перейду к делу. Я пришел по поводу Ларисы Головиной, вашей бывшей воспитанницы.
— Т-а-к, — постучав пальцами по столу, нахмурилась женщина. — Вот что я вам скажу, Тортила… Ларочка Головина не способна на плохие поступки, поэтому, если у вас на нее…
— Что?! — подпрыгнул на стуле следователь и округлил глаза. — Откуда вы знаете?
— Я знаю все! — безапелляционно ответила Галина Владимировна. — Кому, как не мне, знать? Тортила… Ой, простите, Сергей Петрович, у нас тут ко всем так намертво прозвища прилипают, что поневоле забываешься. Знаете, как меня называют — Леди прыщ на … продолжать не буду, надеюсь, сами догадались, — кокетливо сказала Галина Владимировна, хихикнула и слегка зарумянилась. — Так о чем это я? Ах, да! Так вот, Тортила …
— Послушайте, Галина Владимировна, — разозлился следователь. — Так меня называют только близкие друзья по институту. Я не знаю, откуда у вас эти сведения, но мне это неприятно, и я попросил бы вас называть меня исключительно по имени отчеству.
Галина Владимировна вытаращила глаза и долго внимательно разглядывала следователя, затем достала из ящика стола сигареты, закурила, откашлялась и тихо спросила:
— Простите, э… Запамятовала я что-то… Представьтесь, пожалуйста, еще раз.
— Сергей Петрович Анин! — рявкнул следователь и нервно полез за сигаретами.
— У нас не курят, — глубоко затянувшись, сказала Коржикова и опять замолчала, продолжая внимательно разглядывать следователя.
— Я о Ларисе Головиной спрашивал, — вскипая все сильнее, напомнил следователь. — Вы сказали, что Лариса была очень хорошей девочкой.
— Я не говорила, что Лариса была очень хорошей девочкой, — затушив сигарету, сказала Коржикова.
— Нет, вы говорили, — упрямо повторил следователь.
— Нет, не говорила, — в свою очередь, заупрямилась Галина Владимировна. — Я сказала, что она не способна на плохие поступки, а это разные вещи.
— Поясните, — однозначно спросил следователь.
— Поясняю. Лариса Головина, как бы вам объяснить… В общем, одним словом — Тортила.
— Вы опять! — вскочив со стула, заорал следователь. — Леди прыщ на… на…
— Что вы себе позволяете?!! — заголосила Коржикова в ответ и тоже вскочила со стула.
— А вы что себе позволяете?!! — завопил следователь. — Если вы будете обзываться, то и я буду тоже!
— Я вас не обзывала!
— Обзывала!
— Нет, не обзывала!
— Да, — злорадно хмыкнул Анин, — а Тортилой кто меня назвал? Между прочим, три раза подряд!
— Вас? — ошарашено спросила Галина Владимировна и так и осела на стул. — А вы тут при чем? Тортилой у нас Ларису Головину звали — из-за ее лени и нерасторопности. Я и пыталась вам объяснить, что она не способна на плохие поступки из-за того, что безбожно ленива и медлительна, как черепаха. Впрочем, на хорошие она тоже не способна. Она ни на какие поступки не способна — в принципе.
Сергей Петрович побледнел и медленно осел на стул.
— Простите, Галина Владимировна, — крякнул он и виновато опустил глаза, — я подумал, что вы меня так называете — меня с института Тортилой зовут.
— Тортилой? — ошеломленно спросила Коржикова, помолчала немного и вдруг истерически захохотала.
— И ничего тут смешного нет, — обижено засопел Анин, схватился за живот и тоже захохотал.
— Вас-то за что? — продолжая хохотать, сквозь слезы спросила Коржикова.
— Полез спьяну купаться в штанах и ключи от квартиры утопил в пруду! Нырял, нырял… — скрючившись от смеха, объяснил Анин. — С тех пор и пошло.
— А почему… почему не Буратино? — сползая с кресла на пол, спросила Галина Владимировна.
— Носом не вышел, — объяснил Анин и заглянул под стол, пытаясь отыскать там всхлипывающую от смеха Галину Владимировну.
В дверь постучали, и в кабинете появилась одна из воспитательниц с кожаной папкой в руках. Женщина замерла на пороге и во все глаза уставилась на директора и следователя, которые совершали какие-то непонятные и весьма странные действия под столом. Галина Владимировна резко поднялась с пола, громко стукнувшись головой о стол, села на стул, поправила пиджак и откашлялась… Следователь тоже занял сидячую позицию на стуле и замер.
— Ручка укатилась, — пояснила она ошарашенной даме и деловито вытерла выступившие на глазах слезы платочком. — Зайдите, пожалуйста, попозже, Агнесса Михайловна, я сейчас очень занята, — Агнесса Михайловна молча вышла и плотно прикрыла за собой дверь. — Д-а-а … — протянула Коржикова загадочно, в последний раз хихикнула и спросила: — Так почему вас Лариса интересует? Что все-таки произошло?
— Ее убили, — тихо сказал следователь, и ему стало неловко — неловко за себя, за Галину Владимировну и за их дурацкий истерический хохот.
— Как же так? — растеряно спросила Галина Владимировна и опять полезла за сигаретами. Потом встала, выглянула за дверь, дала какое-то распоряжение своей помощнице и вновь вернулась к своему столу. — Курите, если хотите, — тихо сказала она и прикурила сигарету. — Бедная девочка, кому она могла помешать? Я, конечно, намучилась с ней, но в принципе она была совершенно безобидной. Жила в мире своих фантазий, остальное ей было неинтересно и скучно. За что ее убили?
— Вот и я это очень хотел бы знать. Скажите, Галина Владимировна, как к вам попала Лариса?
— Мать ее на четвертом месяце беременности не поделила что-то с мужем и прирезала его. Пьяная семейная разборка. Родилась Лариса на зоне, до трех лет там вместе с матерью и находилась, в доме ребенка при колонии. Потом девочку перевели в один из московских интернатов, но пробыла она там недолго. Детский дом расформировали, и девочка попала к нам, где и воспитывалась до окончания школы. Потом ей квартиру выделили, и она отправилась в самостоятельную жизнь. К сожалению, такую недолгую.
— А что стало с ее матерью? Она умерла?
— Нет, она жива и относительно здорова, — с горечью сказала Галина Владимировна. — Освободилась в 1991 году.
— Почему же она девочку не забрала? — удивился Сергей Петрович.
— Такое часто случается. Рожают на зоне для послабления режима, а потом бросают своих детей.
— Но вы же сказали, что мать Ларисы уже была беременна, когда в колонию попала? — уточнил Анин.
— Да, вы правы. Это довольно странная история. Знаете, она ведь, как освободилась, один раз приезжала и хотела Ларису забрать, но потом передумала. Видите ли, у нее, по-моему, что-то с психикой случилось, как только она ребенка увидела. Вела себя женщина, мягко говоря, неадекватно. Видимо, сначала материнский инстинкт ее сюда привел, но потом ей страшно стало, и она стала придумывать какие-то небылицы, чтобы у нее повод был от ребенка откреститься.
— Что вы имеете в виду?
— Простите, Серей Петрович, это так давно было. Очень многое из памяти стерлось. Помню только, что несла она какую-то чушь, девочку зачем-то ударила, укусила одну из воспитательниц — еле-еле ее успокоили.
— Больше она не приходила?
— Нет, хотя я пыталась еще несколько раз с ней связаться и уговорить ее, но все было бесполезно.
— Зачем? Ведь, по вашим словам, мать Ларисы была психически неполноценна и даже опасна.
— У ребенка должна быть мать, Сергей Петрович. Тем более, что я следила за ее жизнью, справки о ней наводила. Она на удивление быстро устроилась в жизни, повторно вышла замуж за работящего, в меру пьющего мужика, осела в Подмосковье, дом свой, хозяйство завела, родила еще троих детей… Не знаю, почему она Ларочку не забрала? Вероятно, девочка напоминала ей о ее прошлой жизни — другого объяснения я не нахожу.
— Лариса спрашивала вас о матери?
— Спрашивала. Они все спрашивают. Когда маленькие — ждут, что их заберут, а как подрастут, начинают сами искать, любыми способами. Дела свои воруют, в милицию обращаются — мешать тут бесполезно, поэтому я даю им эту возможность. Лариса не была исключением. Адрес она получила, но вот ездила к матери или нет — этого я сказать вам не могу. Минуточку, я сейчас попрошу, чтобы дело Ларочкино принесли и адрес ее матери вам дам, — Галина Владимировна вышла на минуту и опять уселась за стол. — Сейчас Катенька принесет.
— Галина Владимировна, после того, как мать отказалась забрать Ларису, вы не пытались найти каких-нибудь ее родственников?
— Пыталась, естественно — это моя работа. Только никаких близких родственников у девочки не было, кроме матери. Отец убит, родители его умерли, ни братьев, ни сестер у него не было. Со стороны матери — та же картина. Вот такая печальная история, Сергей Петрович, — тяжело вздохнула Галина Владимировна и посмотрела на часы. В кабинет вошла помощница и положила папку перед директором.
— У меня последний вопрос. В последнее время никто не приходил, не интересовался Ларисой? — спросил Анин и встал.
— Да нет, — развела руками Коржикова.
— Интересовались, — неожиданно вставила помощница.
— Как это? Почему я не в курсе? — растерялась директор.
— Так не было вас, Галина Владимировна. Вы уезжали на два дня. Помните, перед Новым годом? Я хотела вам сказать, но у меня из памяти все выпало. Сначала женщина пришла, очень приятная высокая блондинка средних лет. А буквально следом за ней мужик явился. Приличный такой, лет сорока. Коробку конфет мне подарил, чтоб я, значит, адрес Ларисы Головиной ему дала.
— И ты, как я понимаю, дала, — нахмурилась Коржикова.
— Ну да, разве ж это тайна? Не должна была давать, да? Так я не знала, что нельзя…
— Как их звали, помните? — спросил следователь.
— А они не представлялись. Женщина сказала, что она — дальняя родственница. Он — тоже что-то в этом роде говорил. Ну, я адрес и дала. А что, я не должна была этого делать? Я-то подумала, вот повезло Лариске — богатая родня ее ищет. Ну, я адрес-то и дала. Так что, я не должна была его давать, да? — застрекотала девушка.