осто судорожно всхлипывала, хватая воздух ртом.
— Я идиот, Соня! — схватив ее за плечи, закричал Михаил. — Кретин! И всегда таким был. Всегда, понимаешь? Прошу тебя — успокойся! Неужели ты до сих пор не поняла, с каким болваном связалась? Даже я понимаю это. Если бы я не был таким кретином, то никогда не оставил бы тебя! Слышишь?! — он рухнул на колени перед ней, взял ее прохладную безжизненную ладошку и прижал к своей щеке.
— Пусти, мне пора, а то поликлиника закроется, — аккуратно высвободив руку, сказала Соня, выбежала в прихожую, набросила шубку и вылетела вон из квартиры, громко хлопнув дверью.
— Истеричка, — хмыкнул Крюгер, с облегчением вздохнув. — И к тому же неряха, — встав с пола и отряхнув от пыли колени, недовольно проворчал он и сосредоточенно почесал макушку.
Ситуация была критической: по каким-то непонятным причинам его еще не выгнали вон, но уверенности в том, что Сонечка, вернувшись домой, не передумает, у Михаила Крюгера не было. Надо было что-то делать. Но что? И тут в голову Крюгера пришел коварный план. Он метнулся к кладовке, достал пылесос, тщательно пропылесосил квартиру, помыл пол, вымыл посуду, оставшуюся после завтрака, засунул в стиральную машину свои вещи, облачился в Сонин шелковый халатик, вернулся на кухню, повязал поверх халата ситцевый фартук, подошел к холодильнику и решительно распахнул дверцу. Окинув трагическим взглядом представленный на полках скудный ассортимент продуктов, Михаил стал судорожно прикидывать в уме, что можно такого вкусненького приготовить на ужин к приходу Сони, чтобы окончательно ее умаслить. Готовить Крюгер терпеть не мог, делал это только в исключительных случаях, но зато — мастерски, всегда держа в голове парочку самых модных кулинарных рецептов для гурманов или, скорее, для гурманш. Но, похоже, сегодня был не его день. С утра он уничтожил почти все продовольственные запасы Сони, и на полках холодильника остались лишь масло, кусок прошлогоднего сыра и бульонные кубики «Кнорр».
— Негусто, — озадаченно сказал он и решил уже захлопнуть холодильник, но тут — о спасение! — взгляд его упал на отделение для овощей, где сиротливо лежали несколько скукоженных луковиц. — Soupe a l'oignon, parisienne! — радостно завопил Михаил, выхватывая одну луковицу из ячейки и нежно целуя ее облезлую шкурку. Крюгер тогда еще не знал, чем отплатит ему луковица за такое нежное отношение.
Когда Соня вернулась домой, она застала Михаила рыдающим над кастрюлькой с булькающей ароматной жидкостью.
— Что ты делаешь? — потрясенно оглядывая Крюгера с ног до головы, спросила Сонечка.
— Готовлю луковый суп по-парижски, будь он неладен, — размазывая совсем даже не скупые мужские слезы рукавом Сониного халата, сообщил Крюгер.
— А почему ты плачешь? — испуганно спросила Соня.
— Из-за тебя, Сонечка, — всхлипнул Михаил, — я ведь так тебя обидел, дорогая! Прости меня. Кушать хочешь? Ужин уже готов. Правда, я не знаю, любишь ли ты луковый суп?
— Я просто обожаю луковый суп по-парижски, — улыбнулась Соня и уселась за стол. Она, конечно же, простила Михаила, потому что не простить мужчину в шелковом женском халате и ситцевом фартуке — просто невозможно, тем более, если он рыдает над кастрюлей с супом, который приготовил сам, несмотря на страшные мучения. — И вот еще что, — добавила она, сглотнув слюнки, — я съездила не зря. Медицинской карты Алины у меня нет, но она нам и не нужна. Мне удалось очень мило пообщаться с ее лечащим врачом, кстати, с тебя 100 баксов, — именно столько я отдала за информацию о девушке.
— Тебе удалось узнать, какие хронические заболевания имеются у Алины? — заинтересованно спросил Михаил, разливая суп по тарелкам.
— Удалось, Миша. Оказывается Алина Репина — инвалид!
— Инвалид! — ошарашено воскликнул Крюгер, чуть не уронив тарелку на пол.
— Да, дорогой. Она, как сейчас принято говорить, «исключительный ребенок» или «ребенок с особыми потребностями».
— Что значит — с «особыми потребностями»? — не понял Крюгер. — Она что, лежачий инвалид?!
— Ты тарелку-то ставь, ставь на стол, Мишенька, — ласково сказала Соня, — а то ненароком уронишь, после того как я тебе все объясню. Поставил? Вот и молодец. А теперь сядь. «Ребенок с особыми потребностями» — это олигофрен. Я понятно объяснила, Мишенька?
— Божий ребенок, Господи! — потрясенно выдохнул Михаил, когда к нему вернулась способность говорить. — Вот что она имела в виду, когда говорила о девочке — Божий человек — так в старину называли сумасшедших!
— Кто?
— Бабка Клава, когда я сообщил, что, по имеющимся у меня данным, Алина занимается проституцией. Неужели Наталья Лемешева использует не совсем нормальную девочку в таких ужасных целях!
— Да с чего ты взял, что девочка занимается этим древним ремеслом?
— А чем она может еще заниматься, если к ней мужики толпами валят — мне так старуха на станции сказала! Знаешь, сейчас ведь извращенцев полно, любителей уродцев. Похоже, Наталья Лемешева это просекла и поставила дело «на поток». Мерзость какая! Бедная девочка! Но теперь, по крайней мере, мы точно знаем, что она не может быть Юлией Качалиной.
— Не знаю, почему ты вдруг решил, что Алина — урод? Внешне она вполне нормальная девушка, только ведет себя как маленький ребенок. У олигофрении три разные степени выраженности. Так вот, у Алины легкая форма — это мне врач объяснила. Поэтому это заболевание не сразу и распознали, хотя в принципе диагноз ставится до трех лет.
— Значит, Наталья Лемешева узнала о заболевании Алины только после того, как получила опекунство?
— Да. Но она, похоже, тоже с приветом большим — видно, после пожара свихнулась. Еще бы — лишиться лица в прямом смысле этого слова! Бедная баба — врачиха сказала мне, что, когда она Лемешеву увидела, чуть сознание не потеряла от ужаса. У нее вместо лица жуткое месиво было — в общем, зрелище не для слабонервных. Так вот, после того, как ребенку поставили этот диагноз, Лемешева больше в поликлинике не появлялась — не поверила заключению и обиделась. Несколько раз врачи пытались силой девочку на диспансеризацию забрать. Приходили, стучали, грозили — все было бесполезно. Карту они ведут «от балды», потому что, если в вышестоящих инстанциях выяснится, что девочку не наблюдают, то у них будут большие неприятности.
— Если Лемешева не верит в диагноз, значит, вряд ли стоит разыскивать их в каком-нибудь неврологическом санатории или центре. Где же их тогда искать?
— Понятия не имею, — устало вздохнула Соня, — может, действительно в каком-нибудь притоне? Лемешева не могла устроиться на работу из-за своего уродства, легко могла девочку вынуждать этим делом заниматься, чтобы было на что жить. Только если это так, найти их будет не так-то просто — ведь в «желтых страницах» телефоны и адреса подобных заведений пока не указывают, — Сонечка сладко зевнула, потянулась и игриво посмотрела на Михаила. — А ты знаешь, супчик очень вкусный. Рецепт дашь?
— Все очень просто, Сонечка, — довольный похвалой, просиял Крюгер. — Запоминай. Три стакана порезанного кубиками репчатого лука, будь он неладен, три ложки сливочного масла, немного муки, бульонные кубики, сыр, белый хлеб, черный перец, лавровый лист и соль по вкусу. Подобный набор продуктов есть почти у каждой хозяйки.
— Даже такой непутевой, как я, — рассмеялась Соня и вновь сладко зевнула. — Так, с ингредиентами разобрались. Но, если не возражаешь, о том, что со всем этим делать, ты расскажешь мне завтра. Уже поздно, не находишь? Нам пора ложиться спать.
— Иди, отдыхай. Я помою посуду и уберу со стола, — вскочив со своего места, воодушевленно сказал Крюгер и бросился к раковине.
— Спасибо, — сухо поблагодарила Соня, улыбнулась немного расстроено и вышла из кухни.
Она рассчитывала, что Михаил немедленно присоединится к ней, но, судя по всему, Крюгер увлекся ролью домохозяйки и не заметил намека и легкого кокетства в ее словах. Так думала Соня, укладываясь в постель. Но Михаил думал иначе: он все прекрасно понял, мало того, работа посудомойщика его совсем не прельщала, но еще сильнее его не прельщала перспектива оказаться в данную минуту с Сонечкой в одной постельке. Соня больше не волновала и не возбуждала его — она раздражала своей покорностью и всепрощением. Нормальная женщина не тряслась бы в истерике, а треснула бы его по морде, расцарапала бы ему лицо, выставила вон! И хотя он был рад, что Соня простила его и не пришлось искать новое пристанище, но Михаил Крюгер был серьезно разочарован. И потом, Соня не дослушала рецепт его фирменного супа до конца! Истинная женщина ничего подобного себе не позволила бы, с остервенением соскабливая ножом прилипший сыр со стенок кастрюльки, обиженно решил Михаил, домыл посуду, выключил воду, убрал со стола, выкурил сигарету, намеренно оттягивая время, умылся и на цыпочках вошел в спальню.
Сонечка лежала поверх одеяла в одном белье и призывно смотрела на него.
— Я передумала спать, — жеманно сообщила она и погладила себя по бедру. — Было бы большим свинством с моей стороны не отблагодарить тебя по достоинству за твой удивительный кулинарный талант, Мишенька. Я испытала такое наслаждение, вкусив твой волшебный суп, что просто не могу уснуть!
«А она вроде ничего так», — по-новому взглянув на Сонечку, подумал Крюгер, в мгновенье ока избавился от одежды и оказался рядом с женщиной, покорно ожидая от нее заслуженной благодарности.
Она уснула первая, а он долго смотрел на ее спокойное умиротворенное лицо и потрясенно пытался осмыслить — что же произошло несколько мгновений назад? Их первая ночь после расставания была сумбурной, скомканной и скупой, слишком много было выпито, слишком много слов было сказано — неловкое прошлое мешало расслабиться. Но сегодня Сонечка поразила его. Она вела себя непредсказуемо, играла с ним в кошки-мышки, дразнила, доводила его до пика возбуждения и, когда он уже был готов к разрядке — ускользала. Он терялся, злился, но, черт возьми, ее игра нравилась ему! Ничего подобного он не испытывал ни с одной женщиной. Возможно, именно такую партнершу он искал всю свою жизнь, думал Михаил, и вот, наконец, нашел в лице женщины, которую, казалось, знал наизусть, но так и не оценил и с легкостью оставил много лет назад, променяв ее безграничную любовь на сытую и свободную жизнь в другой стране. Ему было невыносимо стыдно за свой поступок. «Девочка — тень», так называл он ее когда-то, затуманила его мозги и оказалась далеко не так проста, как он всегда считал. Хотя, возможно, у Сонечки были хорошие учителя по этому деликатно