Я замечаю огромное темное крыло, почти на половину спины. Фраза на латыни слева от позвоночника… на внутренней стороне предплечья еще одна интересная находка — имитация разорванной человеческой кожи, сквозь которую проглядывает роботоподобная рука, под стать той ноге, что я заметила у горничной в отеле Вегаса.
Его тело — произведение искусства.
А еще, оно насквозь пропитано болью.
Ее слишком много. Он соткан из нее, создан из нее… Боль — это 99 процентов того, что у него внутри. И он сеет вокруг лишь то, чем является сам.
Наконец, я на корточках обхожу Коула, чтобы оказаться перед его лицом. Нащупываю пульс на запястье мужа и с облегчением выдыхаю, обнаружив, что он есть. Бьется, еще как. А я ведь и правда уже допустила жуткую мысль, что у него сердце могло остановиться от моей избивательной истерики.
— Попалась, Пикси? — сдавленно выдает он, хватая меня за руку. Вздрагиваю всем телом, заглядывая в его резко открывшиеся глаза. Он издевается.
— Ты сумасшедший, — слегка ударяю его по вздымающейся груди. — Ты напугал меня! Как ты мог притвориться мертвым? Боже, я вышла замуж за психа…, — с возмущением восклицаю я.
Не в силах сдержать негодования, кусаю губы и выстреливаю в него осуждающими молниями. Колман, приподнимаясь на локтях и руках, садится, кидая на меня изучающий взор. Такой внимательный. Исподлобья, пронзительный.
Когда наши взгляды встречаются в поединке, где-то в этой галактике случается взрыв.
Я забываю, что мы совершенно обнажены, потому что не чувствую перед ним никакого стеснения. И все больше набираясь смелости, не испытываю стыда, когда мой взгляд изучает его каменный пресс, косые мышцы, угловатые ключицы… или спускается к чертовски мощному и объемному члену, вид которого всегда вызывает во мне волнение и сладкое томление внизу живота.
Даже сейчас, когда боль только немного утихла. Должно быть, я просто переключилась.
— Смирись со своим выбором, ангел, — нежно кусая меня за плечо, заявляет наглец. Как ему удается из сущего дьявола превратиться в ласкового тигренка за считанные минуты?
— С выбором?!? Ты не оставил мне выбора! Ни в чем! Ты… ты…, — задыхаясь, я пытаюсь выдохнуть все обвинения разом.
— Осторожнее, детка. Злить меня — очень опасная затея, — добавляет он серьезным тоном, не оставляя ни малейших сомнений в озвученном предупреждении. — Я могу отреагировать так, что мы оба пожалеем.
Качнув головой, опускаю взгляд, осмысливая сказанное. Это угроза? Совет? Или просьба? Если все так сложно, то почему бы ему просто не выдать мне инструкцию по «укрощению» Коулмана Мердера?
— Я уже жалею, Кол, — вновь смотрю на него, да только его острые черты лица плывут перед взором от непролитых слез. — Все же могло быть иначе, — мои плечи начинают сотрясаться от беззвучных рыданий. — Я знаю, ты бы мог…, — так трудно выразить словами то, что я чувствую. Дыхание сбивается. — Черт тебя подери! — будто проклиная его, вскрикиваю я. — Ты мог быть другим, но повёл себя как конченый говнюк. Кому и что ты пытался этим доказать? — обнимаю свои плечи руками, ощущая себя такой уязвимой.
Раненой.
— Человеческая память очень странно устроена, детка, — он вдруг поддевает мой подбородок пальцем. Невероятно нежным движением. Смотрит в глаза, словно в самую суть заглядывает. — Ты сможешь забыть удовольствие, каким бы сильным и ярким оно ни было, — его губы едва шевелятся, выдавая свою искаженную философию. — Но эту боль будешь помнить до конца, — его взгляд на мгновение падает вниз, к моим бедрам. — Как бы тебе не хотелось ее стереть, — он инстинктивно закрывает ладонью одно из предплечий, словно пытается спрятать от меня нечто важное, отображенное на своей коже. Там очередная татуировка, которой я еще не уделила внимание.
— Зачем тебе, чтобы тебя помнили таким гнусным образом? Зачем? Какой в этом смысл?
— Если о тебе забывают, ты исчезаешь. Если тебя не помнят, то тебя нет. Ты никто, Пикси. Понимаешь? Никто… тебя нет. Меня нет, — чуть тише добавляет он, глядя в одну точку.
— Кто вбил тебе это в голову? Что ты — никто? — пытаюсь докопаться до сути. — Ты самый талантливый и умный мужчина, которого я знаю, — не понимаю почему, но после всего, что он сделал, я все еще могу видеть… все самое лучшее в нем. — У меня такое чувство, что ты просто играешь роль, Коул… роль, которую тебе навязали. Ты другой. Другой… ты тот, кого я знала четыре года. Ты тот, с кем я могла поговорить обо всем на свете. Ты тот, кто способен изменить мир и дать ему очень многое, — искренне признаюсь ему я.
Это правда. Если он направит свой талант, свои мозги и умение стратегически мыслить в нужное русло… весь мир будет у его ног. Сильные мира сего оторвут его с руками и ногами. Однажды это уже сделал Амиран, да только допустил ошибку, не вверив мою руку и сердце своему другу.
Должно быть, Амиран хотел для меня самого лучшего. Как и отец. Да только закончилось это кошмарным побегом и полнейшей неизвестностью для всех участников «игры Коулмана».
— А если я не хочу ничего давать этому миру, ангел? — фыркает Коул, поправляя пряди у моего лица. Он всегда старается касаться меня. Каждую минуту, секунду, использует любую возможность. — Я готов менять его только под свои желания и никак иначе. Брать все, что мир готов мне предложить.
— Ты не берешь, Кол. Ты меня украл, — мгновенно вспыхиваю. — Потому что не захотел найти менее опасный вариант, но даже этот я нашла в себе силы принять… Стоит мне поверить, что у нас есть шанс, ты показываешь мне свою худшую сторону. Я просто хочу… чтобы ты был собой, — накрываю ладонью его шею, заглядывая в потемневшие от бушующих эмоций внутри него глаза. — А не этим новым монстром.
— А что, если я и есть монстр?
— Тогда я полюбила монстра, — опуская взгляд вниз, признаюсь я.
На несколько минут между нами воцаряется многозначительное и плотное молчание. Воздух становится настолько напряженным, что кажется — его и катаной не разрубишь.
— Ладно, детка, — выдыхая, он нежно целует меня в лоб, притягивая к себе. — Я думаю, пришло время помыть тебя.
— Что? Тут есть душ?
— Гораздо лучше.
Коулман встает, вытягиваясь во весь свой немаленький рост. Демонстрирует мне великолепие своего спортивного тела, протягивая мне руку. Позволяю помочь мне подняться. Один рывок, и он берет меня на руки. Подхватывает, словно пушинку. Прижимаюсь к нему подобно ребенку, пока он несет меня за очередную занавеску внутри шатра. За ней расположена небольшая комнатка, импровизация ванной. Выглядит это чудо как шалаш древних людей. По крайней мере, здесь есть теплый ковер и жестяная и глубокая ванная с теплой водой, в которую он меня опускает.
Ровно через минуту он занимает пространство напротив. Притягивая к себе, ищет губами поцелуй, но я отворачиваюсь.
— Не трогай меня. Ладно? — обжигаю его холодом.
— Все еще дуешься? — усмехается Коул.
— Это неуместный вопрос и описание того, что я чувствую, — четко констатирую факт.
— Позволь мне попробовать иначе. Сейчас. Не отталкивай меня, Пикси, — бросая на меня чувственный взгляд, он аккуратно сталкивает нас лбами.
— Если ты не будешь отталкивать меня. И расскажешь мне. Зачем ты так делаешь? И что означают твои замочные скважины?
Наградив меня удивленным взором, за которым следует бархатистый смех, он наконец выдает:
— Думаешь, именно в них спрятан ключ к моей душе?
— Мне не нужен ключ от твоей души, Коул. Только факты. Кто эта женщина? Девушка? Бывшая? Может, та из отеля? Или просто фантомная муза? Она так ярко выделяется на твоей спине… и глаз. Повернись, пожалуйста, — прошу я.
Коул переворачивается, вновь демонстрируя мне свою спину. Влажные капли воды стекают по его рельефным мышам, напоминая дорожные указатели на карте.
— Почему глаз за решеткой? И что написано здесь? — касаясь гладкой, но стальной кожи пальцами, обрисовываю линии на его теле.
— Даже первобытный страх уступает перед самой страшной силой на свете. И имя ей любовь. И даже монстр сможет снова стать человеком…[6]
— Ты все-таки романтик? — не могу сдержать смеха.
— Есть немного. Ты не знала? Я создал тебе свадьбу на Марсе. Кто еще может этим похвастаться?
— Я и правда впечатлена. Была. До того, как ты превратился в оголодавшего каннибала, намеренного обглодать меня до косточек.
Колман разворачивается ко мне и, прижимая меня к бортику ванной, нависает над моим лицом.
— Каннибалом я готов быть, только когда мой язык скользит по твоей голодной и влажной щелке, — шепотом заявляет он, обводя мои губы своими.
— Снова твой черный юмор.
— Ты еще не привыкла?
— За четыре года… успела. Но каждый раз раздражает.
— А похоже, что возбуждает, Пикси, — замечает Коул, накрывая раскрытой ладонью мою грудь. Зажимает вершинку соска большим и указательным пальцем, проверяя ее на твердость. Хотя все и так невооруженным глазом заметно. Нервно выдыхаю, испуская томное «ахх, да».
— Такая красивая. Идеальная малышка. С роскошными сиськами и тесной киской. Я везунчик…
— Заткнись, идиот! — шиплю я, плескаясь в него водой.
— Заткни меня, глупая, — дразнит, проводя носом по носу.
Кажется, я готова целую вечность провести с ним в этой ванной. Дурачиться. Бесконечно касаться друг друга. Тактильная любовь, что может быть лучше? Жадные прикосновения пресными разговорами не заменишь.
— Так кто эта женщина? — я намерена пытать его до победного.
— Нэнси Мердер. Моя мать.
— Расскажи мне о ней. Расскажи о своих родителях. Я твоя жена, неужели не могу знать?
Коулман долго и тяжело выдыхает, бросая на меня недовольный взгляд. Явно не хочет открывать свой внутренний ларец Пандоры и намерен беречь свои тайны до последнего.
— Нечего рассказывать, детка. Мое детство — тотальное дерьмо. Отец любил закинуться дурью, подсадил на наркоту мою мать, а сам периодически попадал за решетку. Нэнси из всех вариантов заработка выбрала самый древний. Ничего другого она не умела и не хотела делать. Я жрал лапшу за десять центов и прятался в шкафу, чтобы не смотреть на то, как ее трахают клиенты, — очень кратко и дозировано выдает мне информацию Коул. — Я ни разу не принц, Пикси. Мы не должны б