Одернув руки от клавиатуры, я на долю секунды прикрываю глаза, позволяя себе откинуться на спинку анатомического кресла. Мне приходится несколько раз сжать пальцы, чтобы почувствовать их. Онемение постепенно проходит, оставляя легкое покалывание и тремор. Самое неприятное, что пальцы ног я тоже не чувствую. Низкие температуры не всегда идут во благо общего состояния организма. По крайней мере, я виню холод в резком сбое концентрации. Вырубив охлаждающие кондиционеры, делаю глубокий вдох и приглушенно шиплю, стиснув зубы. Очередной приступ жесточайшей мигрени застает меня врасплох. Ощущение такое, словно сквозь височные доли всадили сверло толщиной с большой палец, врубив перфоратор на полную мощность. Я даже слышу грохот движка, отдающийся простреливающими спазмами в затылке. К горлу подкатывает тошнота, под сжатыми веками расплываются черно-красные кляксы, объединяясь в причудливые узоры. Голод, боль, недосып, общая усталость, многочасовой перелет — причин более чем достаточно, чтобы почувствовать себя по-настоящему херово. По сути ничего нового. Я не в первый раз загружаю мозг на полную мощность, без передышки работая над решением срочной проблемы. Это без ложной скромности моя суперспособность, благодаря которой я в свое время оказался незаменимым звеном в успешном функционировании системы безопасности АРС.
За годы службы мне удалось разгрести немало дерьма, не потому что я был умнее или одарённее остальных. Отсутствие выключателя — вот основное отличие и преимущество. Запустив пусковой механизм, я уже не мог остановиться, не экономил на энергетических ресурсах, выкладывался по максимуму, испытывая профессиональный и личный азарт. Я в одиночку находил стратегическое решение там, где оказывалась бессильная целая команда подготовленных агентов, и меня это заводило гораздо сильнее, чем толпа населяющих мой дом эскортниц, которые были нужны, чтобы сбросить зашкаливающее физическое напряжение, когда выпотрошенный мозг вырубался. Иногда я переходил границы, но каждая из шлюх знала, на что шла, подписывая контракт. Мне не нужно было церемониться, сдерживаться и заботиться о чьих-то чувствах. Я платил за покорность и доступность, и, если кто-то проявлял неуважение, либо несогласие, реакция была незамедлительной и порой неконтролируемой. Я этим не горжусь, но и стыда не испытываю. Отсутствие мук совести, как ни крути, существенно упрощает жизнь.
Но зато теперь я знаю, что значительно ее усложняет.
Это страх. Разрушительное и тормозящее чувство постоянного страха, вернувшееся в мою жизнь спустя почти два десятилетия.
Последний раз я испытал на себе его парализующее воздействие, когда, забившись в темный угол своего убежища, слушал, как убивают мою мать. Я был так напуган, что едва осознавал, что происходит, и не предпринял ничего, чтобы помочь ей, остановить взбесившегося клиента, спугнуть его… или признаться, что это не Нэнси украла сраные двести баксов.
Моя мать не была воровкой. Я их взял. Вытащил из кармана валяющихся на полу брюк, пока они оба были увлечены процессом. Об этом я не рассказывал ни одному своему мозгоправу, пытающемуся разглядеть в моем состоянии застрявшее в подсознании чувство вины, беспомощности, выливающееся в последствии в приступы ярости и гнева, направленные как на себя, так и на окружающих. Психиатры в один голос твердили, что я в любом случае не смог бы ей помочь, а скорее всего стал бы еще одной жертвой озверевшего садиста. «Ты все правильно сделал», — говорили они. — «Твоя мать вела аморальный образ жизни, который и привел к трагедии. Она должна была защищать тебя, а не ты. Нэнси подвергла твою жизнь риску. Тебе не за что винить себя, Колман».
Они ни черта не понимали. Ни один из тех, кто брался «лечить» меня, а потом опускал руки, назначая кучу транквилизаторов.
Я не чувствовал себя виноватым.
Нет.
Меня разъедало совсем другое.
Пьяные слезы и объятия моей матери не стоили даже тех проклятых двухсот баксов, потому что она тоже не сделала ничего, чтобы избавить меня от этого поганого чувства, с которым приходится жить. Нэнси бросила меня, так и не исполнив ни одного из своих обещаний.
Я считал, что она предала меня и ненавидел ее за это, и себя — за то, что не умею прощать.
— Мердер, я не помешаю? — приглушенный вопрос повисает в монотонно гудящем пространстве.
Проходит неопределённый промежуток времени, прежде чем я осознаю его смысл и распознаю источник словесного шума. Последовательный алгоритм переключения моего мозга с виртуальной конфигурации на реальную стал все чаще подвисать, и это только один из многочисленных лагов, атакующих перегруженный жесткий диск.
— Я не отвлеку надолго, — обещает Никки. Осторожно прикрыв за собой дверь, она бесшумно проскальзывает внутрь и уверенно направляется в мою сторону. Я разворачиваюсь вместе с креслом вполоборота как раз, когда она добирается до моего стола.
— Анджелина спит? — бросив на Веронику вопросительный взгляд, коротким щелчком клавиш перевожу экраны в спящий режим.
— А что ей еще делать в три часа ночи? — пожав плечами, отзывается Никки. Привалившись бедром к краю стола, она застывает в весьма откровенной позе. Полупрозрачную кружевную тряпку, наброшенную поверх трусиков, сложно даже с натяжкой назвать ночной рубашкой, о чем Никки прекрасно знает. — Тем более, что ты здесь, совсем один, работаешь в поте лица над нашей общей проблемой и не посягаешь на сон своей принцессы.
— Смотрю, тебе тоже не спится, Ник? — иронично парирую я.
— У меня есть причины для бессонницы, Колман, — выразительно фыркает Гарсия. — К тому же у тебя тут так интересно, — оглянувшись через плечо, непринужденно замечает она. Порхающий на заставке ангел с черными крыльями привлек гораздо больше ее внимания, чем то, что я предпочел скрыть. — Тебя все-таки взломали, Мердер? — повернув голову, она изучающе смотрит мне в глаза.
— Что ты имеешь в виду? — уточняю я, прищурившись.
— Последствия вирусной атаки налицо, — небрежно ухмыляется Вероника, кивая на экраны. Я не считаю нужным отвечать, хотя она этого и не ждет. — Когда я увидела твою серверную в Асаде, то пришла в ужас. Знаешь такое чувство, словно побывала в логове маньяка и чудом выжила, — продолжает Никки, шутливо округляя глаза. — Каких только страстей я себе не насочиняла, Мердер, — присев на край стола, она качает своей «особенной» ногой, непроизвольно любуясь, как произведением искусства. По сути, это так и есть. — Не один триллер с элементами кровавого хоррора можно было снять, а все оказалось гораздо банальнее, — ее взгляд снова возвращается к моему лицу. — Самое комфортное убежище рано или поздно превращается в камеру-одиночку, если ты не можешь удовлетворить потребность разделить его с кем-то еще. С моей стороны было глупо полагать, что с тобой этого никогда не случится.
— И что же, по-твоему, случилось со мной? — любопытствую, не удержавшись от иронии.
— Неизбежное, — улыбка Никки становится раскованной. — Чем яростнее человек доказывает всем миру и себе в частности, что у него нет ни сердца, ни совести, тем больше он уязвим. Тебя разнесло в клочья, да, Кол? — склонив голову к плечу, она дотрагивается кончиками пальцев до моей выбитой на костяшках татуировки. — Как ощущения? — выражение ее глаз мгновенно меняется, приобретая задумчивую глубину. — Не говори. Я и так вижу. Ты в полной заднице, Мердер. Как планируешь выбираться?
Глава 14
— Есть пара идей, — уклончиво отзываюсь я.
— Поделишься?
— Пока они слишком сырые, чтобы обсуждать, — качнув головой, ловлю очередной болезненный спазм. Надо бы плавно съехать с темы, пока Никки не начала задавать неудобные вопросы. — Сожалею, что тебя моя ситуация тоже коснулась, Ник.
— Твоя ситуация? — с горьким смешком бросает Гарсиа. — Ты явно недооцениваешь масштаб бедствия. К тому же ты из тех парней, которые никогда ни о чем не жалеют, потому что понятия не имеют, что это такое, — выдержав паузу, она делает глубокий вдох, словно собираясь сделать громкое признание, и выдает следующее: — Черт, Мердер, я всегда знала, что ты без тормозов, но так феерично вляпаться — это слишком даже для тебя.
— Рад, что смог тебя удивить, — непринужденно ухмыляюсь в ответ.
— Удивление тут ни при чем, Коулман, — Вероника бросает на меня пронзительный взгляд. — Ты же знаешь, я всегда буду на твоей стороне, что бы не случилось, но давай посмотрим правде в глаза. Всем было бы проще, останься твоя одержимость дочерью шейха в стенах той стрёмной комнаты.
— Я так не считаю, — отрезаю ледяным тоном.
— Разумеется, нет, — фыркает Никки. — Ты как диабетик, дорвавшийся до коробки конфет. Не остановишься, пока от них не останется гора фантиков, не смотря на опасность диабетической комы.
— Неудачная аналогия, — раздражаюсь я, устав от затянувшегося диалога.
— А, по-моему, в точку, — настаивает Никки. — Это то, что ждет вас в финале, Мердер. Тебя — в лучшем случае пожизненный срок, а твоего ангела — пустота и гнев. Со временем она сумеет прикрыть помятым фантиком то, что от нее осталось, но вряд ли сможет простить тебя за то, что ты заставил ее пройти путь, который она не выбирала. Хочешь поступить правильно? Отпусти сейчас. Дай шанс выжить и себе, и ей.
— Не хочу тебя разочаровывать, но у меня другой план, — отзываюсь почти грубо. Вероника понимающе кивает, не скрывая при этом своего несогласия.
— Ладно, сдаюсь, — капитулирует Гарсиа. — Будем прятаться тут, пока ты не закончишь работу над своим гениальным планом?
— Здесь пока безопасно.
— Ты уверен? Анджелина сказала, что в Амстердаме на вас устроили облаву. За мной установили слежку несколько дней назад. Кто-то уверенно идет по твоему следу, Мердер, а значит, ты где-то облажался. Есть идеи, где именно?
— Меня больше напрягает другое, Ник. Публичное задержание, группа захвата с вертолетами, спецназом и десятками единиц техники — это не в стиле аль-Мактума. Слишком много шума, суеты и свидетелей.