— Ты меня тоже? — она резко приближается к кровати, дрожа от негодования.
— Давай закроем тему, — миролюбиво предлагаю я, сдвигаясь к изножью кровати и протягивая бушующему ангелу руку. — Иди сюда, детка.
— Нет, — она распахивает глаза, глядя на меня, как на исчадие ада, заявившегося в ангельскую обитель на своих грязных копытах. И с рогами наперевес. Почему-то называя мужчину козлом, женщины не задумываются о том, что это рогатое животное, а значит, ситуация, где она — невинный ангел, а он — козел, невозможна в принципе. В союзе с ангелом даже у самого конченого козла рога сами по себе не вырастут.
— Ладно, — раздраженно киваю я, вставая с постели. — Я в душ, а ты пока можешь разогреть что-нибудь на завтрак. Нам обоим не помешает поесть, — развернувшись, шлепаю в сторону ванной комнаты. — И остыть, — добавляю, открывая дверь.
На этот раз я принимаю душ привычной температуры. Для того, чтобы «остыть», градус самый подходящий, но по факту ожидаемого эффекта не наблюдается. Через десять минут злой и раздраженный я возвращаюсь в спальню. Не застав там ревнивую скандалистку, натягиваю спортивные штаны на голое тело и отправляюсь на поиски Пикси на кухню. В микроволновке разогревается пицца, на столе дымятся две кружки с кофе, рядом расставлены тарелки и приборы, а самой Энжи и след простыл. Дверь, ведущая на террасу, плотно закрыта, за окнами серый густой туман и свист ветра, видимость нулевая. Погода в пустыне иногда меняется за считаные минуты. Пока я был в душе, солнце скрылось за тучами и разразилась сильнейшая песчаная буря. Давно такой не было. Если повезет, то мы можем оказаться отрезанными от мира на целые сутки, а может, и больше. Телефон в кармане навязчиво пиликает, вызывая стойкое желание смыть его в унитаз, но, если сделаю это, последствия не заставят себя долго ждать и нагрянут сразу после того, как закончится песчаная буря.
— Чем могу быть полезен, эмир? — ровным голосом отвечаю, наблюдая за ржавыми вихрями, танцующими за окном.
— Где Анджелина, Мердер? — рокочет в трубку недовольный голос аль-Мактума. — Мы договаривались, что она позвонит, как будет готова вернуться в Асад.
— Вероятно, она не готова, поэтому не отвечает на ваши звонки, — невозмутимо отвечаю я.
— Зачем ты повез ее в пустыню, Коул? Ей там не место. Я думал, мы поняли друг друга.
— Она оказалось очень настойчивой, захотела посмотреть, где живет ее мертвый муж. Я не мог отказать.
— Ты ей не муж. Документально ты умер, Мердер.
— Тогда стоило напрячься и организовать мои похороны, обустроить могилу на городском кладбище, а не отправлять сюда, чтобы дать Анджелине надежду.
— Какую надежду, Коул? — рявкает Амиран, вызывая у меня удовлетворенную улыбку. — Ты ее не помнишь, не знаешь, не хочешь иметь ничего общего. Ты — заключённый, она — член королевской семьи. Объясни ей все и отправь обратно.
— Если выедем сейчас, то появятся сразу две могилы, — без преувеличения замечаю я.
— Как только буря закончится, ты лично доставишь Анджелину в поселок и передашь моему человеку. Ее уже ждут, — инструктирует меня грозный правитель. — Не вынуждай меня принимать меры и забирать ее силой.
— Нарушишь свои гарантии о неприкосновенности моего убежища? — лениво интересуюсь я. — Не думал, что слово короля — пустой звук, когда дело касается личных интересов.
— Что за игру ты ведешь, Мердер? — после непродолжительной паузы стальным тоном спрашивает аль-Мактум. — Зачем тебе женщина, которую ты не помнишь? Для секса у тебя есть более подходящие варианты. Сделай хоть раз в жизни благородный поступок и отпусти девушку, которая и так настрадалась по твоей прихоти.
— Ты о благородстве заговорил, эмир? — ухмыляюсь я. — Забыл, что разговариваешь с заключенным, приговорённым к пожизненному заточению?
— Хочешь провести этот срок в тюрьме строгого режима? Я могу организовать, — он ожидаемо переходит к угрозам.
— Анджелина будет тебе очень благодарна за такую защиту.
В динамике воцаряется непродолжительное молчание. Его величество размышляет, продумывает риски, анализирует ситуацию. Давай, бро, выдай мне гениальное решение. Я послушаю.
— Чего ты хочешь, Мердер? — спустя несколько секунд, сдержанно задает вопрос Амиран.
— Свою жену, — спокойно отвечаю я.
— До вчерашнего дня ты не знал, что женат, — отрезает аль-Мактум.
— Что это меняет? Чтобы понять, что человек тебе нужен, его необязательно помнить. Это можно почувствовать при первой встрече.
— Отлично сказано, Мердер, и я не могу не согласиться с тобой, но есть одно существенное упущение. Подумай о том, что ты можешь предложить своей жене, если она останется. Как долго продлится ваша идиллия? В каких условиях будут расти ваши дети? Или ты рассчитываешь на помилование?
— Я ни на что не рассчитываю, эмир, — заявляю излишне резко.
— Тогда я не вижу смысла в этом разговоре, — тоном победителя заключает аль-Мактум. — Как только закончится буря, за Анджелиной приедет доктор Аткинс. Тебе даже не придется делать это самому. Можешь торчать в своем логове, пока не надоест, а потом вернешься к своим обязанностям.
Амиран завершает звонок, уверенный в том, что, как обычно, последнее слово осталось за ним, а я еще какое-то время слушаю короткие гудки, пытаясь заглушить раздирающую изнутри ярость. Мне нельзя сорваться сейчас, я должен сохранять спокойствие и ясный рассудок. Аль-Мактум убежден, что контролирует ситуацию, и именно на этом я собираюсь сыграть. Точно так же, как четыре года назад.
— Энжи, где тебя носит? — взглянув на остывающий кофе, кричу на весь дом. Не дождавшись ответа, достаю из запищавшей микроволновки разогретую пиццу и, бросив ее на стол, иду искать пропавшую жену.
Дом не настолько велик, чтобы потеряться. Вернувшись из душа, я почти везде уже был. Осталась только вторая комната, которой я пользуюсь в качестве подсобного помещения и гардеробной. Там есть небольшая тахта, не удивлюсь, если обиженная Пикси решила на ней вздремнуть, демонстративно отказавшись от удобной кровати.
— Детка, тебе надо поесть, — взявшись за ручку, я открываю дверь и переступаю порог. Окна плотно закрыты ставнями, поэтому в комнате царит полумрак.
Я не сразу нахожу взглядом хрупкую фигурку Пикси. Она стоит ко мне спиной возле открытого гардеробного шкафа. На ней моя рубашка, которую она сняла с одной из вешалок. Энжи не двигается, застыв в одной позе. Внутри шевелится нехорошее предчувствие, и оно сбывается, стоит мне подойти ближе.
— Детка, тебе надо поесть, — голос Коула отдается легкой дрожью в сердце в тот самый момент, когда я заглядываю в его шкаф и ныряю в одну из рубашек мужа. Хочу двадцать четыре на семь ощущать на себе его запах. — Ты почти сутки ничего…, — он заходит в спальню, а я замечаю на одной из полок то, что незамедлительно цепляет мой взор.
Аккуратным, немного заторможенным движением включаю подсветку шкафа, дергая за специальный шнурок.
Легкие пустеют, перед глазами плывет.
Тяжело дыша, я с то ли с благоговением, то ли с парализующим ужасом разглядываю очередной алтарь Коула, посвященный мне.
На любой из сторон шкафа, куда бы я не посмотрела, я сталкиваюсь со своим отражением. Мои фотографии, вырезанные из свежих газет и журналов, приклеены к покоцанному дереву таким образом, что на нем не найти пустого места.
Коулман молчит, пока я разглядываю все отрывки, вырезки, статьи и громкие заголовки, от которых я вечно избавлялась. Беспощадно выбрасывала в урну, стоило им только попасться мне на глаза. А он сохранил все, абсолютно все. Все творения бульварных писак и фото-шедевры папарацци, которые часто подлавливали меня в компании князя Гримальди.
Я ощущаю болезненный укол чувства вины, замечая, до каких масштабных «черных дыр» закрашен мой горе-спутник. На некоторых снимках Себастьян вырезан ножницами.
Меня накрывает чувство из давних воспоминаний: я будто вновь оказалась в комнате Коула с экранами — обнаженная, уязвимая, оголенная, словно наэлектризованный провод.
Он всегда был со мной. Каждый день, пока я оплакивала его смерть.
— Ты права, детка. Горбатого даже могила не исправит, — Коул первым нарушает гробовую тишину комнаты.
— Откуда… — сдавленным голосом лепечу я.
— В закрытую зону тоже доставляют прессу, — коротко объясняет Брейн. Я чувствую его прерывистое дыхание на своем затылке. Коул стоит прямо за мной, нас разделяют считанные сантиметры, но что-то до боли холодное и отстранённое в тоне его голоса заставляет меня ощутить эту долгожданную близость не как шаг навстречу друг другу, а как непроходимую пропасть.
— Если бы это увидел кто-то еще? — нервно сглатывая, задаю первый вопрос, что приходит в голову. — Это прямое и неопровержимое доказательство того, что никакой амнезии нет.
— Здесь никого не бывает, кроме меня, — уверенно опровергает мои опасения Коул.
— И все равно это риск, — затылок сковывает холодом от одной мысли о том, что могло бы быть, если бы тайник нашли люди Амирана. — Я никогда не смогу понять, что происходит в твоей голове… Да, Коул?
— Ни один человек не способен понять, что происходит в голове у другого, — глухо отзывается муж. Мне остается лишь глубоко вздохнуть и попытаться прочувствовать настроение Коула после увиденного напоминания о ненавистном ему Гримальди. — Выключи свет, и давай уйдем отсюда.
В его голосе различаются нотки ярости, ревности, непонимания… гнева. Я не могу не испытывать чувства вины теперь, когда знаю, что все это время он был жив… а я, пусть и совершенно не близко, но все-таки была с другим.
Это нечестно. Ведь он едва ли хранил мне верность на той самой чертовой «удобной кушетке». Не заметно, что его мучает совесть. И несмотря на то, что мне хочется просто оставить все в прошлом… пока в голове и душе сплошной раздрай и сумбурные мысли.
— Нет, — поспешно выпаливаю я. Мне действительно необходимо, чтобы он все осознал, чтобы понял. — Это все ложь, Коул. Выдумки журналистов. Они намеренно искажают факты ради рейтингов, — защищаюсь я, читая самые интимные заголовки желтых журналистов, которые порой могли написать про меня и Гримальди чуть ли не любовную пьесу.