— Не знаю, Коул, мне не сильно легче стало. Время… самое дорогое, что у нас есть.
— Если у нас все получится, мы наверстаем, — обещает Коул, присаживаясь рядом со мной. Опуская голову на его плечо, я вновь ощущаю, как в душе оживают миллионы бабочек. Или светлячков.
— Наверное, этому суждено было случиться. Как и этой буре… Мактуб, — произносит Коул слова чуть ли не тоном Джареда Саадата.
— Наверное. Ты как мой отец говоришь.
— Тот выстрел на самом деле спас меня, Энжи. Твоей вины ни в чем нет, малыш. Ты чиста как ангел. Абсолютно невинна. За исключением тех минут, когда я тебя трахаю, — добавляет он, касаясь большим пальцем моих губ.
— Да, кстати… что насчет лекарств и вспышек агрессии?
— Они случаются, Энжи. Ты сама наверху все видела. Но я уже все сказал. Что никогда тебя не обижу. Тем более, когда вопрос с крабом уже решен.
— С крабом?
— Да. Краба из «Русалочки» звали Себастьян. Ты что, мультиков не смотрела? — он щелкает меня по носу, и я захожусь истеричным смехом.
— Ты носишь кулон, — он снова касается чудесного камня с другой планеты, что он когда-то подарил мне.
— Никогда не снимаю. Красный цвет…, — завороженно наблюдаю за тем, как кулон поменял свой цвет на наших глазах.
— Да. Кажется, я знаю, что это значит.
Мы теряемся в смехе, разговорах — ни о чем и обо всем, в непринуждённом молчании во время готовки. Коулман — тот, с кем я могу и молчать взахлеб. Мне просто хорошо, когда он рядом. Муж даже находит какую-то старую колонку и включает музыку. Вообще, у него оказалось здесь несколько занятных вещей — старый китайский тамогочи, две настольные игры, шахматы, тетрис. Такое чувство, что за четыре года он не раз устраивал себе здесь меланхоличный мальчишник наедине с собой.
Врубив на полную громкость американскую попсу и наевшись до отвала, мы танцуем и бегаем по пещере, дурачась и прикалываясь, играя в первобытных людей. Через час у меня уже пресс болит, потому что все время напрягается от смеха. Купаемся, целуемся, накапливая энергию к ночи.
Хотя, я уже запуталась, ночь сейчас или день на самом деле. Я теряюсь во времени и наслаждаюсь настоящим моментом, когда с ним. Ощущение стопроцентного присутствия берет меня в плен.
— Так как насчет сладкого, Пикси? — ухмыляется Коул, приманивая меня к себе, когда мы лежим на берегу крошечного озера, пытаясь обсохнуть от очередных водных процедур.
— Ты о чем? У тебя и конфеты найдутся?
— Всего одна конфета. Она очень тебе понравится, — рычит Коул, лапая мою задницу, закидывая мою ногу на свои бедра. — Я соскучился по твоему рту. Так хочу его, детка, — выдыхает в мои губы Коул и быстро перекидывает меня через себя так, чтобы я оказалась на лопатках. Пара сильных и ловких движений — и я уже распята под ним с раздвинутыми ногами. Черт.
— Так и быть, я помогу тебе словить волну, маленькая сладкоежка, — с горячностью обещает он, покрывая все мое тело поцелуями. И полуминуты не проходит, как я чувствую его язык между своих бедер. И я снова теряюсь во времени и пространстве.
Я схожу с ума, одурманенная и голодная, бесконечно ненасытная… кажется, мне понадобится минимум четыре года, чтобы перестать воспринимать каждую нашу близость как первую и последнюю.
И это прекрасно.
Возможно, нам лучше остаться здесь навечно. Самые лучшие моменты мы проводим в уединении. Вероятно, мы обрели мир друг в друге.
А без него мне и целого мира… не нужно.
Я так и не знаю, через сколько мы выходим наружу. По примерным подсчетам — через сутки. Подниматься по тоннелю действительно сложно — приходится карабкаться подобно скалолазу, цепляясь за специальные ручки и балки. И все это почти в полной темноте. Коул подстраховывает меня на каждом этапе подъема, и несмотря на то, что путь до коттеджа недолгий, я остаюсь без сил.
— Да уж, тут нужно прибраться, — заявляет Коул, когда мы открываем дверь, спрятанную за шкафом, и снова попадаем в слабо-освященную дневным светом гостиную. Наша с мужем одежда представляет из себя жалкое зрелище, но это меньшее из зол, что могло произойти.
Судя по звуку, буря давно стихла. Ее и след простыл, чего не скажешь о последствиях.
Дом стоит на месте, а вот его стены, потолок и все содержимое, в том числе и мебель, нуждаются в капитальном ремонте. Стулья со столом раздроблены в щепки, повсюду валяются стекла. Диван перевернут. Без сомнений, мы бы не только задохнулись здесь, наши тела бы по стенке размазало. Страшно представить, куда унесло бедный Хаммер.
— В душ, потом нормально поесть, Пикси?
— Кхе-кхе, — я вздрагиваю, услышав резкое и выразительное покашливание. Без всяких сомнений, за моей спиной стоит женщина, и судя по взгляду Мердера — он не рад ее видеть.
— Мэр, — поджимая губы, произносит муж.
— Мэри Аткинс. Здравствуй, Коул. Не хочу знать, что здесь произошло. Главное, что вы оба живы. И я уверена, что ты в курсе, с какой целью меня сюда направили, — я медленно оборачиваюсь на белобрысую стерву, узнав в ее чертах лицо Мэр. — Никакого душа и завтрака. У меня всего час на то, чтобы доставить твою гостью в городок, — бескомпромиссным тоном заявляет молодая женщина, а я просто прижимаюсь лопатками к груди Коула, что уже раскрыл для меня заманивающие объятия, и одариваю ее испепеляющим взором.
— А каков план действий на случай, если мы не уложимся в обозначенное время или Анджелина не захочет покинуть этот дом? — непринужденно любопытствую я, поглаживая напряженные плечи жены. Мэр озадаченно сводит брови, наталкивая меня на мысль, что озвученные варианты развития событий даже не рассматривались.
— А разве в этом доме можно остаться? — парирует находчивая док, окидывая окружающую нас разруху.
Признаться, я разделяю ее скепсис полностью. Мое убежище выглядит не лучшим образом, если эти руины вообще можно назвать «убежищем». Я невозмутимо пожимаю плечами, улыбаясь оглянувшейся на меня Пикси.
— Мы же справимся, детка? — задаю риторический вопрос.
Ответ мне не требуется, он светится непоколебимой уверенностью в аметистовых глазах Энжи. Ангел улыбается искренне и широко, мгновенно забыв о своей антипатии к незваной гостье. Склонив белокурую голову, ласково по-кошачьи потирается щекой о мои пальцы, поглаживающие ее плечи. Удивительно, кошка — она, а мурчать хочется мне.
— Конечно справимся, — кивает Энж. — Стройматериалы есть, инструмент тоже. Залатаем за пару дней все дыры.
— Все до одной, — ухмыляюсь я.
Щеки моей измотанной за последние пару суток жены окрашиваются румянцем. Мы оба сумасшедшие извращенцы, не способные здраво мыслить даже при свете нового дня.
— Коул, у меня приказ короля, — Аткинс тяжело вздыхает, складывая руки на груди. Создается впечатление, что она сама не рада оказаться здесь. Вероятно, так оно и есть. — Мы неплохо с тобой ладили и всегда находили компромисс, — перешагнув через перевёрнутый кофейный столик, Мэр поднимает с пола чудом уцелевший стул и садится.
— Находили, — не оспариваю я.
Пикси напрягается, излучая недовольство и агрессию. Целую ее сзади в шею, шепотом прося успокоиться.
— Компромиссом ты называешь секс с пациентом? — Ангел все-таки взрывается, не сумев промолчать. Почему я не удивлен? — Этот факт занесут в ваши рекомендации, доктор Аткинс?
— Энж, не начинай. Давай я сам разберусь? — обхватив ладонями талию Пикси, крепко прижимаю к себе, сложив кисти рук в замок на ее животе.
— Нет, мне просто интересно, — не успокаивается ангел. — Если бы Коул был старым, толстым шизофреником с залысинами и огромным пузом, как бы вы находили с ним компромисс, доктор? Вам бы удалось поладить с таким пациентом, не вступая с ним в интимные отношения? Или секс — это необходимая часть реабилитационной терапии? Сколько у вас пациентов, док? Со всеми спите?
— Сейчас один, — Мэри сдержанно улыбается.
— Как удобно, — фыркает Энжи. — А раньше?
— Раньше у меня была своя частная практика. Я успешный и опытный психотерапевт, госпожа Саадат. И очень востребованный, иначе бы эмир не остановил выбор на моей кандидатуре. Я прошла огромный конкурс и ряд сложнейших собеседований. То, что происходит между доктором и пациентом, является врачебной тайной. Вы не сможете ни в чем меня обвинить.
— Я и не пытаюсь, и ни в коей мере не оспариваю ваш большоооой опыт, — ангел красноречиво ухмыляется.
— Детка, мы впустую тратим время. — я крепче стискиваю пальцы, зарываясь лицом в светлую макушку, но она меня, разумеется, не слышит.
— У вас есть парень, Мэри? — бесцеремонно спрашивает Пикси.
— Нет, — честно отвечает Аткинс, не моргнув глазом. — Он был, но нам пришлось расстаться.
— Мне вам посочувствовать? — язвит Пикси.
— Нет, я обдуманно сделала свой выбор.
— Вы сделали! — резко бросает ангел. — Вы выбрали карьеру и деньги. Уверена, что вам платят тут столько, сколько вы за всю жизнь не заработаете.
— Абсолютно верно, — натянуто улыбается Аткинс с железобетонным хладнокровием.
— Не смущает, что у вашего пациента нет такого выбора? Он заключенный. Женатый заключённый, а вы использовали его в качестве вибратора, — негодует Энж, отстаивая мою половую неприкосновенность. Я растроган до глубины души.
— Малышка, остынь, — почти умоляю. Не совсем искренне, так как Энжи, сама того не осознавая, играет сейчас за нашу команду, заговаривая зубы Мэр и отвлекая ее от основной цели.
— Вы всерьез считаете, что Коула можно использовать? — Мэр бросает на ангела снисходительный взгляд.
— Я не психиатр, доктор. — обрезает Энж. — Вы мне скажите.
— Перестань, детка. Мэри — отличный специалист и хочет помочь нам, — призываю Энж к беспристрастному конструктивному диалогу.
— Именно, — подтверждает док. — Буду предельно откровенна. Мой контракт заключен на два года, госпожа Саадат. Согласно условиям, я не имею права каким-либо способом связываться с внешним миром, а когда этот срок истечет, покину это место и никогда не буду ни с кем обсуждать, что здесь происходило. Иначе я нарушу обязательства о неразглашении и окажусь на скамье подсудимых, а потом в тюрьме.