– А кто мне запретит? – спрашиваю с натянутой ухмылкой, указывая взглядом на звуконепроницаемую перегородку между водительским и пассажирскими сидениями. – Идеальное место для пристрастного допроса военных преступников, и, самое главное, никакого отвлекающего фактора для шофера.
– Я хочу остаться одна, Мердер, – вздёрнув свой капризный нос, заявляет неблагодарная вредная Пикси.
– Поздно, – говорю я, и джип, грозно зарычав мотором, трогается с места.
Судорожно вздохнув, Анджелина обхватывает себя руками, прячась от моего пытливого взгляда. Отодвигается еще дальше, вжимаясь плечом в дверцу джипа.
– Самое страшное позади, Энджи. Можешь поплакать, если хочешь. Тебе больше ничего не угрожает, – миролюбиво произношу я, и она одаривает меня скептическим взором.
– Я в этом не уверена, Мердер, – кусая нижнюю губу, бормочет Пикси. Ее слегка потряхивает. Она все еще в шоке, а скоро начнется самый настоящий откат с ломкой и истерикой.
– Я тебя не трону, – заверяю, подняв руки ладонями вверх. – Ты в безопасности, – добавляю твердым тоном. – Но нам придется поговорить о том, что случилось.
– Сейчас? – ее голос звучит беспомощно и слабо.
– А когда, Пикси? Через два часа мы будем на вилле твоего отца.
– О том, что случилось сейчас или… тогда, – поясняет свою мысль Анджелина.
– Ты решила забыть о том, что случилось «тогда». Я тоже, но, если настаиваешь…, – я выразительно смотрю в распахнутые глаза, читая в них целую гамму эмоций. От обиды до недоверия и обратно.
– Нет, я забыла, – облизав губы, торопливо отвечает Пикси. Растерянный взгляд сползает к моей новой татуировке, увековечившей ее прозвище.
Лгунья.
– Тема закрыта?
– Да, – снова уверенный кивок.
Трусиха.
– Тогда перейдем к сегодняшним событиям, – говорю я, и лицо Энж принимает страдальческое выражение. Она вздрагивает от подступивших рыданий, но упрямо удерживает всю боль от пережитого ужаса внутри.
Сильная.
– Держи, – расстегнув и сняв с себя камуфляжную куртку, я наклоняюсь вперед, накидывая ее на сжавшуюся фигурку. Задерживаю руки на трясущихся плечах чуть дольше необходимого. Энж поднимает на меня блестящие от непролитых слез глаза, и я добровольно сдаюсь в их плен.
Опасная.
– Не думай. Они этого не стоят, – выдохнув, я властно притягиваю все еще напуганную девушку к себе и, уткнувшись носом в белокурый затылок, с жадностью наркомана вдыхаю ее аромат. – Этих мразей больше нет. Вычеркни. Переступи. Ты это умеешь, Пикси.
– Я так испугалась, Коулман, – отчаянно вцепившись в меня, горько всхлипывает Анджелина, выпуская наконец накопившуюся агонию. – Я думала… Они могли…
– Тихо, Пикси, все закончилось, – крепко обняв принцессу, я затаскиваю ее к себе на колени, прижимаю вплотную, согревая своим телом, разделяя с ней весь этот ад, что терзает ее душу.
Хрупкая.
Энджи так сильно трясёт, что вибрация проходит сквозь меня. Мое сердце барабанит в такт, губы жжет от жажды осушить ее слезы, и я делаю это, бессовестно пользуясь мгновением женской слабости и потребности в утешении и сильном плече. Слизываю солоноватую влагу с щёк и век, нежно провожу губами по следам от ударов покинувших этот мир ублюдков. Они заслужили самую мучительную смерть, и неважно, кто толкнул их на похищение. Они получили по заслугам.
Анджелина
Я в безопасности. Хоть и проклинаю сам факт того, что объятия Коула ощущаются как самое надежное место в мире.
Здесь и сейчас. Я в бронированном коконе из его сильных рук, и я никуда не хочу ехать, не хочу никого видеть, не желаю ничего объяснять и ни перед кем оправдываться. Нет сил видеть слезы матери, суровый взор отца… Я так хочу остаться здесь, где никого больше нет.
Только я и прочный плен Коула.
Пусть он местами еще и порочный, опасный, разрушительный… Какая разница, если я дышу полной грудью, только когда он держит меня? Заботливо, трепетно, одержимо.
Это обман все. Каждый его поцелуй насквозь пропитан ложью и корыстными выгодами… Я должна помнить об этом, но выбираю забывать, доверчиво прижимаясь к нему снова и снова, позволяя исцелять меня горько-сладкими поцелуями.
Они поранят меня… но позже, не сейчас. Сейчас хорошо, так сладко. Я не могу перед ним устоять. Глупая… Хочу побыть глупой. Мне можно. Если бы я умерла от отвращения в лапах этих ублюдков, я бы ничего этого сейчас не чувствовала. В такие моменты, как никогда, ценишь жизнь, здоровье, и мгновения невесомого, необъяснимого счастья, и абсолютного доверия.
Там, в сердце пустыни, Коулман выглядел так, будто голыми руками порвет глотку каждому, кто будет повинен в падении хоть одного волоска с моей головы. Я не могу не доверять ему, не искать защиты… я так отчаянно хочу любви и ласки, что готова принимать ее дешевую подделку.
– Что ты делаешь? – лепечу я, как только ощущаю легкое прикосновения его губ к моим. Едва касаясь их, он согревает меня дыханием. Жар от мужского тела передается мне, унимая внутреннюю дрожь. – Ты ничем не отличаешься от них! – сипло кричу я, ощущая твердость его пальцев на своей талии и чуть ниже. Мердер всегда касается меня так, словно для него не существует никаких правил, законов шариата, мнения общества.
В его мире и сознании я принадлежу только ему. Как и все, чего пожелает его ненасытный нрав. Он максималист, ему всегда мало… Я вижу это по его работе. Наверное, самый огромный мой страх состоит в том, что одной меня никогда бы не хватило на такого мужчину. Даже если бы сам король Анмара скрепил нас брачными узами.
Коулу всегда будет недостаточно. Это относится к женщинам и к куда более глобальным вещам, находящимся за пределами материальных.
Кол из тех, кому мира мало, а я слишком сильно люблю себя, чтобы делать из него целый мир.
Мы живем не в написанной тобой программе, Коул… Ты не Бог здесь, не создатель. Ты такой же заложник обстоятельств, как и все мы.
Есть вещи, которые нельзя переписать – происхождение, дань религии и традициям, разность наших ценностей. Смирись и отпусти меня. Не держи так крепко, не держи, словно имеешь на это право.
Тебе не взломать эту систему, мы оба это знаем.
– Правда? – иронично вздергивает бровь, отвечая хрипловатым и низким голосом. – Откуда такой вывод? – теплая ладонь прижимается к моей скуле, большой палец поглаживает кожу над верхней губой. Коул сильнее прижимает меня к себе, держит так, что вырваться из стальной хватки не представляется возможным. Все равно что пытаться сбежать из Алькатраса.
Но я сбегу. Сбегу в Атар. Там ты не найдешь меня, не догонишь. Так будет лучше для нас обоих. Наша связь обоим будет стоить нам жизни, даже если их не отберут в прямом смысле слова. У тебя могут отнять карьеру, а у меня – крупицы свободы.
– С того, что ты взял, – пытаюсь парировать, до сих пор всхлипывая. – То, что тебе не предлагали, – намекаю на грязный инцидент в машине. – Так же, как и хотели они. Животные, – последнюю фразу говорю едва слышно, стараясь забыть о мерзких паклях этих ублюдков на моем теле.
Переступить через это воспоминание сложно… стереть память – невозможно.
Единственное лекарство – не допустить ничего подобного снова ни от Коулмана, ни от любого другого мужчины.
– Мне не нужно твое приглашение, Пикси, – заставляет заглянуть в его стальные глаза, обрамленные зелеными разводами на радужке. Именно из-за них они постоянно меняют цвет, позволяя мужчине выглядеть таким разным. Строгим, властным, ироничным, легким, безумным, беспощадным, нежным. – Ты ведь моя девочка, моя Пикси, – пересохшими губами шепчет Мердер, касаясь ими линии моего подбородка.
В груди печет от фразы, сказанной с приглушенным трепетом. Приходится приложить усилия, чтобы напомнить себе, что это все маска. Часть игры. Для него нежность и ее проявление – заманчивая конфета, которую маньяк может предложить своей наивной жертве, чтобы заманить ее в темный и тихий угол. Туда, где никто не увидит и не найдет.
– Я – невеста Фейсала аль-Рахима, – напоминаю Мердеру, склонив голову. – И ты ничего не сделал для того, чтобы оказаться на его месте, – обвиняю своего спасителя в том, что он был недостаточно смел, чтобы показать Амирану свои яйца.
Неужели он не мог этого сделать? Если его чувства правда так сильны, как он это проявляет. Разве мужчина не пойдет на все ради той единственной, что правда ему нужна? Даже абсолютная власть Амирана – лишь отговорка, потому что я не верю, что гениальный мозг Коулмана не сообразил бы как переиграть правителя. Да и нет никаких чувств, лишь первобытное желание – сорвать запретный плод. Надкусить и выплюнуть. Правда, Коул?
– Думаешь, принцу нужна б/у …, – его нижняя челюсть сдвигается в пренебрежительном мимическом жесте. Меня передергивает, как от удара. В легких испаряется воздух, страх, подобно удушливой змее, сдавливает грудину и горло. – После всех твоих приключений?
– Он узнает о них? Ты расскажешь? Боже, Коул, ты сдашь меня? А моих друзей? Что будет со всеми участниками «Саботажа»? Ты не можешь этого сделать…
– Не парься, Пикси, – вздергивая бровь, расслабленным и равнодушным тоном отрезает Коул. – Да, Саадат в курсе твоего похищения, ведь Айна позвонила им сразу, как только тебя похитили.
– Господи, что теперь с ней будет, – перед внутренним взором предстаёт картина, где мою лучшую подругу закидывает камнями вся ее помешанная на традициях родня.
– Я уже решил этот вопрос. АРС не удалось отследить ее звонок.
Черт возьми. Говорю же, для этого гения нет ничего невозможного.
– Ты помог?
– Разумеется.
– Я люблю тебя, Мердер, – на автомате и с облегчением выдыхаю я. Наши взгляды замирают в немом поединке, и я первая опускаю веки. Закусываю губу, осознавая, что сморозила только что.
– В последние недели мне казалось, ты меня знать не знаешь.
– Это не мешает мне любить твой мозг, – отмахиваюсь я, забирая свое глупое признание. – Что дальше? – стараюсь перевести тему, делая вид, что не замечаю, как вена на его шее стала пульсировать чаще после моего «люблю».