Я часто думала о том, что, если бы не Соня с доком, мой мозг неизбежно атрофировался бы от готовки, бесконечного кормления кур и легких школьных заданий. В обществе Гримальди мое тоскующее сердце успокаивалось, а ум оживал.
В то лето я ежедневно ходила на почту, но письма от Сэмюэля приходили нерегулярно. Очередное я получила через два месяца после его отъезда. Я примчалась домой, бросила счета в корзину: «Потом посмотрю!» – и побежала к себе в комнату. Я плюхнулась на кровать и разорвала конверт. Для начала я вдохнула запах страниц, закрыв глаза и представляя, как Сэмюэль писал эти строки. Я почувствовала, что ничем не лучше пресловутых фанаток, которые каждый раз плакали при виде Элвиса. Стряхнув с себя глупую сентиментальность, я развернула письмо. Оно было длинным. Страницы были исписаны твердым почерком Сэмюэля: четкие буквы с резким наклоном вперед. Я начала читать, жадно впитывая каждое слово.
31 июля 1997 года
Милая Джози!
Я даже во сне слышу, как сержанты кричат: «Развернуться, равнение направо! В колонну становись! Держать дистанцию, не торопиться!» Нас гоняют часами. Иногда мне кажется, что я даже во сне марширую. Кстати, Энтуон Карлтон сделал это в прямом смысле. Позапрошлой ночью Тайлер стоял на брандвахте[15]и вдруг увидел, как мимо него с закрытыми глазами шагает Карлтон. Тайлер не растерялся и крикнул: «Развернуться! Марш в койку, рекрут!» Это сработало. Здоровенный детина Карлтон промаршировал обратно и лег спать. Тайлер, конечно, всем растрепал – он не может иначе. Весь взвод смеялся. Карлтон разозлился, но другие чернокожие ребята сказали ему, чтобы расслабился. Им тоже показалось, что это очень смешно.
Парни постепенно осознаю́т, что, если не держаться вместе, пострадает весь взвод. Однажды командира нашего отделения Трэвиса Фитца – он из Юты, такой суровый рыжеволосый парень, – наказывали дополнительными упражнениями каждый раз, когда кто-то из нас поднимал руку, чтобы отогнать муху, или пропускал приказ. Его заставили расплачиваться за наши проступки. Для всех это стало уроком. Где-то посередине тренировки я попросил разрешения занять место Трэвиса. Мне было не по себе от того, что парня гоняют за всех нас. Сержант Блад ответил, что это долг командира – брать на себя ответственность за ошибки всей команды. Правда, в итоге он разрешил мне подменить Фитца, но главную мысль мы усвоили.
Последние недели мы провели на стрельбище. Меня научила стрелять бабушка. Когда мы выгоняли стадо на дальние пастбища, я отходил подальше от овец и тренировался. Бабушка называла такие часы «свободным временем»: когда овцы наедались, они дремали, и мы оставались на одном месте и просто следили за стадом. Когда бабушка была маленькой, ей приходилось отгонять койотов, стреляя из лука. Понимаю, звучит допотопно. Многие, наверное, даже не поверят в это. Бабушке впервые поручили стадо, когда ей было всего восемь. Если у нее гибло хоть одно животное, ее секли, потому что это означало потерю пищи и средств к существованию. Со мной она не была так сурова, но забота об овцах оставалась для нее очень важным делом. Я не раз видел, как бабушка галопом неслась на койота с громким криком, стреляя прямо из седла. Наверное, из нее тоже получился бы отличный морпех. Надо будет сказать ей об этом, когда мы увидимся. Вот она посмеется!
Благодаря ей у меня не было проблем со стрельбой. А некоторые из рекрутов ни разу не держали в руках пушку. Мне трудно такое представить. Даже у леванских мальчишек есть пневматические пистолеты и охотничьи ружья! До чего докатилась Америка! Наше поколение слишком мягкотелое. Боже, я начал рассуждать, как здешние сержанты. Ну, так вот, в контрольный день я набрал 280 очков, а это уже ближе к верхней отметке экспертной категории. Сержант Медоуз посоветовал мне пойти в снайперскую школу после того, как закончу боевую и пехотную подготовку. Я пока не знаю, что буду делать дальше. Раньше я планировал просто уйти в запас, но теперь думаю, что неплохо бы попасть в действующие войска.
Прошла половина срока обучения, и нас сфотографировали в синей парадной форме. Я чуть не прослезился. Так странно: когда на нас кричали, когда я валился с ног от боли и усталости, мне совсем не хотелось плакать. Но только я надел форму – и тут же к горлу подступил комок. Невероятно. Впервые в жизни я почувствовал, что нашел свое место.
Знаешь, рано или поздно я сдамся и прочитаю «Джейн Эйр». Но только не в лагере, так что не пытайся, пожалуйста, мне ее прислать. Иначе мне вечно будут это припоминать. Только представь: откроет мой инструктор посылку, а там «Джейн Эйр»! Меня до конца года будут раскатывать по шканцам.
Кажется, у меня ломка от нехватки Бетховена. Что ты со мной сделала? Попытайся все же научиться телепатии, ладно?
И не меняйся.
Я тут же уселась за стол и написала ответ.
Дорогой Сэмюэль!
Сегодня я слушала Джона Филипа Сузу[16] и представляла, как ты маршируешь в своей парадной синей форме. Пришлешь мне фотографию, когда закончишь обучение? Не терпится увидеть, как ты, весь такой серьезный, стоишь на фоне флага. Хотя ты ведь всегда серьезный, так что я, наверное, даже не замечу никаких перемен.
Я совсем не удивлена, что ты так хорошо справляешься. Люблю твои рассказы о бабушке. Я бы очень хотела однажды с ней познакомиться.
У меня такое ощущение, что ты бежишь вперед, а я тем временем не двигаюсь с места. От этого мне немного тревожно. Пожалуй, я даже завидую, что ты занят тем, о чем мечтал. Наверное, когда-нибудь и у меня будет такой шанс.
Сегодня я ходила помогать твоей бабушке Нетти в саду. Она упомянула, что ты прислал ей письмо, и рассказала все, что я и так знаю. Но я ей об этом, конечно, говорить не стала. Она тобой очень гордится и тоже ждет твою парадную фотографию. Даже показала мне, куда ее повесит: рядом с фотографией Дона в военной форме. Он, оказывается, служил в национальной гвардии. Ты, разумеется, понял, о каком снимке я говорю. А в коридоре я увидела еще одну фотографию, которую раньше не замечала.
Я часто у них бывала, но в основном в кухне или гостиной. А на том фото тебе года четыре, и ты стоишь с мамой и папой. Знаю, фотографии бывают обманчивы, но вы там выглядите счастливыми. По-моему, ты похож на обоих родителей. Твой отец был очень красивым мужчиной, и мама тоже очаровательная.
Иногда жизнь жестока. Порой я думаю о своей маме, о твоем папе – о близких, которых больше нет с нами. Хотелось бы мне лучше понимать Божий замысел. Пожалуй, из-за маминой смерти я выросла самостоятельной и умелой. Это горе сделало меня сильнее, может, даже лучше. Но я все равно по ней скучаю. И по тебе тоже.
Следующее письмо от Сэмюэля пришло только после того, как он закончил подготовку в лагере. Я уже собиралась в восьмой класс. Судя по тону, он изменился, стал таким взрослым, сосредоточенным. Я вдруг почувствовала, как далек он от меня. Сэмюэль постепенно превращался в привлекательного мужчину, но в то же время мне было грустно терять того мальчишку, с которым я когда-то подружилась.
Больше всего меня обрадовала маленькая фотография, вложенная в письмо. У меня перехватило дыхание, а сердце одновременно сжалось от тоски и запело от счастья. Сэмюэль был такой красивый. Длинных волос больше не было. Его волевой подбородок и острые скулы теперь выделялись еще сильнее. Уши у него не торчали – таким уж он родился. Темные глаза серьезно смотрели на меня из-под черного козырька белой фуражки. Сжатые губы не улыбались. Темно-синяя форма с золотыми пуговицами выглядела шикарно. Сэмюэль стоял на фоне флага, и его взгляд как будто говорил: «Только сунься – не поздоровится!» Я хихикнула, но смешок застрял в горле. Всхлипнув, я упала на кровать и плакала, пока не заболела голова и не скрутило желудок.
В следующие месяцы письма приходили все реже. Я неизменно отвечала на них, если знала, куда отправлять ответ. Потом письма совсем прекратились. В следующий раз я увидела Сэмюэля только через два с половиной года.
11. Интермеццо
Декабрь 1999 года
НЕТТИ ЙЕЙТС ПРИНЕСЛА нам целую тарелку праздничных сладостей за два дня до Рождества. Снега почти не выпало, но на улице стоял холод. Я впустила Нетти, но вместе с ней в дом проник морозный воздух, и я поспешила запереть дверь, одновременно выражая свой восторг по поводу угощения.
– Пойдемте на кухню, Нетти! Я тоже кое-что для вас приготовила.
Я повела ее на кухню, где уже ждали два кабачковых кекса с шоколадной крошкой, завернутые в фольгу и перевязанные праздничными красными ленточками. Всего на столе было не меньше двадцати кексов. Рождество в маленьком городке – это настоящий стресс. Невозможно понять, когда остановиться в раздаче подарков. Почти все жители – твои соседи, и, если обойдешь кого-то вниманием, человек может обидеться. Та же история со свадьбами. Приходится распахнуть двери перед всем городом. Так можно не бояться, что забудешь кого-нибудь пригласить, тем самым развязав настоящую войну на несколько поколений.
Поскольку я была еще ребенком, мне многое прощали, но все же рисковать не хотелось.
– Кабачковый кекс? По моему рецепту? – заулыбалась Нетти, когда я вручила ей сверток.
– Да. Правда, я не стала указывать ваше авторство в открытках, – призналась я, улыбнувшись в ответ.
Эти кексы стали моим любимым блюдом после того, как я впервые воспользовалась рецептом, чтобы выманить у Нетти и Дона нужные сведения.
Миссис Йейтс рассмеялась, отодвинула стул и уселась за кухонный стол, на котором я упаковывала подарки. Моя гостья явно решила немного поболтать. Я прекрасно ее понимала: в такой холод никому не