– Вроде слышал… Стройев надел в аккурат рядом с курганом. Только это целое поле, а не клочок…
– Называй это полем, если хочешь. Но на самом деле это небольшой клочок…
– Бог вам в помощь, сударь, земля возле кургана хорошая, масло, а не земля. У меня – так одни каменья. Сеешь пшеницу, а вырастает чертополох. Сеешь кукурузу, сызнова чертополох лезет… Это мне от тещи наследство, гори она огнем!..
– Бабка Глафира померла, тятенька, огонь ее не возьмет…
– Гори она в геенне огненной, хотел я сказать…
– Разве что в геенне…
– Так вот, как я уже сказал, – направляет разговор адвокат, – есть у меня клочок земли возле Бэкэлешти. Я берусь защищать эту девушку на суде…
– Не девушка она, баба, потому как…
– Знаю, замужем была.
– За неспособным, сударь, – как на грех, неспособный оказался…
– Так вот, берусь вытащить ее сухой из воды. Два пола заплатишь?
– Я уже говорил, заплачу…
– Да к тому же не в службу, а в дружбу… как меж людьми водится… Деньги твои мне только за марки заплатить. А судебное дело для меня – тяжкий труд. Так будь добр, потрудись и ты на моей земле: вспаши, засей – семян я дам, – собери и привези, что уродится… Солому себе возьмешь. Расплатишься двумя поросятками.
– У меня их всего-то два.
– Сейчас два, а к лету свинья еще принесет.
– Уже не принесет.
– Бесплодна, что ли?
– Да нет. Просто нет у меня больше свиньи.
– Зарезал?
– Закопал. Рожа у свиней началась. Я уж и заговаривал, и ухо прокалывал, и подвешивал – все зря. Подохла свинья…
– Прими мои соболезнования!
– Как вы сказали?
– Мне очень жаль, что твоя свинья подохла.
– Вот так-то мне понятнее. А что вам жалеть-то ее, господин адвокат? Даже если б она и не подохла, вам бы от нее все равно ничего не досталось. Давно это приключилось, когда Мэлина еще на ножках не стояла.
– Кто это – Мэлина?
– Я… Это меня Мэлиной зовут, – объясняет толстушка.
– Значит, договорились. Ты даешь мне два пола и двух поросят, а я избавлю Мэлину от неприятностей. Случай трудный – кража. И чтобы я вложил в это дело душу, обработаешь мне землю… Как я уже сказал, солому можешь оставить себе.
– В том наделе погонов семь будет…
– Но и процесс предстоит трудный, старик. Дело о краже…
– Обработаем, тятенька…
Теперь уже нет в округе села, где адвокат не имел бы земли. Даже рощу прикупил на Олте. Ссужает деньги в рост. И процент берет немалый. Корчма в Кырлигаце, расположенная по дороге в суд и потому очень прибыльная, принадлежит все тому же Викэ Джорджеску, хотя на вывеске и написано: «Коммунальная корчма „Весы правосудия“, владелец Барбу Кэуш». Все, кому там случалось или не случалось выпить, знают, что Барбу Кэуш лишь подставное лицо.
– Вино-то хоть хорошее?
– Дрянь. Зато дорогое.
– А если бы на вывеске вместо «Барбу Кэуш» было «Викэ Джорджеску», как думаешь, стало бы вино лучше и дешевле?
– Думаю, нет.
– Эхма!..
Адвокат берет молодую женщину за подбородок. И умильным голосом приглашает:
– Зайди ко мне через часок, Мэлина, расскажешь подробно, как все случилось, чтоб я мог получше подготовиться к защите. Пойми! Если я буду знать все обстоятельства дела, то смогу заранее обдумать, как представить твой случай, чтоб запутать судью и добиться оправдания.
– Да все так и было, как тятенька сказывал. Забрала я свои вещи. Чужого ничего не взяла, ни на столечко…
– Брала или не брала, зайдешь ко мне для разъяснений.
– Вместе с тятенькой?
– Лучше бы одна.
– Тогда пусть тятенька подождет у дверей… Знаете… Я… Мне боязно…
Старик, утомившись, отошел. Уселся на бровке у забора, раскурил трубочку, положил на колени свою огромную кэчулу с приплюснутым верхом. Давно не стриженные волосы упали иа щеки, смешавшись со спутанной бородой.
– Чего тебе боязно?
– Я, сударь, хотела девушкой замуж выйти…
– Постой, да ведь ты уже была замужем…
– Была, а вроде как и не была…
– А ты глупа, однако…
– Может, и так, да лучше уж глупой и останусь…
– Приходи, как я сказал. Поговорим и об этом…
– Приду вместе с тятенькой. Он подождет у двери…
Старик засовывает руку в свою котомку. Достает желтый ломоть мамалыги. Посыпает солью. Откусывает, жует и глотает.
– Небось есть хочешь, Мэлина?..
– Нет, тятенька, не хочу.
Привратник выкликает с порога суда имена просителей.
– Наше дело адвокат небось отложит, покеда деньги не принесли, – говорит старик.
Возле дверей притулился какой-то верзила с белым как мел лицом, с длинной, тонкой, помятой шеей, точно его проволокли сквозь заросли чертополоха… Мэлина долго всматривается в него, словно видит впервые. Смотрит, меряет взглядом.
– И за такого-то недоделанного я замуж вышла, тятенька. А все из-за земли, чтоб был дом как дом, стол как стол. А Дэнилэ бросила… Теперь думаю, лучше бы сухую корку глодать…
– Вот и погложи…
– Дэнилэ меня возьмет. Может, прибьет, но простит и возьмет в жены… Я уже вчера вечером говорила с ним, тятенька…
– Лишь бы из беды выпутаться…
Мэлина садится рядом с отцом, ест мамалыгу. Но прежде макает в соль, которая была завязана в уголок тряпицы.
Верзила подходит поближе. Щерится в ухмылке.
– Стало быть, Вылку, решил нас по судам затаскать?
– А коли вы у меня вещи украли…
– Пусть у меня рука отсохнет, ежели я хоть нитку взяла. Сам знаешь, ничего я у тебя не брала, ничего мне вашего не надо, а наговариваешь, чтобы зло сделать. Отсохнет у тебя язык, Вылку, если будешь напраслину возводить!..
– Кляни меня, сколько хочешь, но я до суда доведу, не отступлюсь. До трибунала дойду! Украли мою собственность…
– Собственность! Небось и в могилу за собой свою собственность потянешь, только об ней и думаешь!..
– Еще бы!..
Их вызывает привратник. Они заходят в здание суда. И вскоре выходят обратно. За ними следует адвокат Джорджеску.
– Я знал, что говорю, когда обещал отсрочить разбирательство. Вот и отсрочил!..
Вместе со своими клиентами он направляется в корчму «Весы правосудия».
– Подкрепимся стопочкой. Сегодня у меня еще уйма работы…
– Да нешто это работа – языком трепать? Глянул бы я на вас в поле, господин адвокат.
Адвокату шутка понравилась. Он смеется.
– Мои слова на вес золота. Чистого золота. Подай нам три стопки, Барбу, этот господин за все платит…
Корчма ломится от посетителей. Пьют и те, кто выиграл процесс – на радостях, и те, кто проиграл – с горя…
– Не лучше бы миром кончить, а, брат?.. К тому же и пришли бы. Те же пять лей штрафу.
– Все по злобе, по злобе…
– Черт попутал, не иначе…
Адвокат Викэ Джорджеску снова берет Мэлину за подбородок.
– Придешь?
– С тятенькой… Как сказала.
– А чего бы вам не жениться, господин адвокат? Дом есть, деньги загребаете, сам молодой! – удивляется старик.
– Да что я, с ума спятил? Жена, старина, больших расходов требует. А после свадьбы еще дети пойдут… Снова расходы.
– Если бы батюшка ваш, преподобный отец, такой же расчетливый был, не видать бы вам божьего света…
– Другие времена, старик, другие времена. Тяжелая подошла пора…
Летом, после молотьбы, крестьяне из окрестных сел привозят полные телеги пшеницы и сгружают ее у адвокатских амбаров. Зерно адвокат продает по весне, когда самые высокие цены, а крестьянину позарез нужна хотя бы мера кукурузной муки или хоть миска пшеничной…
Чокоша поддалась-таки уговорам Викэ Джорджеску, затеяла суд против матери. У старушки защитником – Овидиу Урсу.
Молодой судья просит показать дело. Это толстая потрепанная папка. Велит позвать тяжущихся. Унтурика видит только в четверть глаза. Как и Чокоша, опирается на посох. Они входят в примарию вдвоем, держась за руки. Адвокаты разводят их. Старушки стоят, держась за решетку, разделяющую большую комнату примарии на две части.
Судья задает каждой один и тот же вопрос:
– Не хотите ли решить дело миром?
– Нет, – отвечает Чокоша и с ненавистью смотрит на мать.
Если бы могла, съела бы ее со всеми потрохами.
– Нет, – словно из глубокой ямы подает голос Унтурика, глядя на дочь со вновь вспыхнувшей злобой. И продолжает: – Она хочет отнять у меня землю, господин судья, выбросить на улицу с голоду подыхать, землю у меня забирает. Не может подождать, пока помру…
– Кто теперь обрабатывает эту землю? – спрашивает судья.
– Я, – отвечает Чокоша.
– А кому идет доход?
– Зерно мне идет, – отвечает Чокоша.
– А матери твоей что? – спрашивает судья.
– Кормежка. Кормлю ее, господин судья.
– И это тебя не устраивает?
– Нет, господин судья.
– Чем же ты недовольна?
– А тем, что земля за мной не записана!.. Мать и не собирается помирать. Вот я и боюсь, как бы она перед смертью землю не продала. Многие возле нее крутятся, охмуряют, чтоб землю заполучить. Вот, например, Ришкэ, наши дальние родственники. Сын Ришкэ ей как-то пакет изюму принес… Наверно, чтоб землю им уступила…
Разбирательство откладывается. Откладывается в который уж раз. Адвокаты в бешенстве.
– Почему опять отложили, господин судья?
– Назначается новый срок для примирения сторон! – объявляет судья.
Писарь Стэнеску записывает в протокол: «Новый срок для примирения сторон…»
Чокоша берет мать под руку. Они выходят из примарии. Идут со двора. Бредут через дорогу, поглядывая направо и налево, не сшибла б какая телега. Добираются до дому. Садятся на завалинку.
– Что тебе поесть дать, мама?
– Молока, да мамалыгу-то разомни как следует…
Авендря храпит. Ицику просыпается и подбрасывает в костер кизяку. Потянуло холодом, просыпаются и остальные.
Мы будим Авендрю, собираем лошадей, развязываем путы, садимся верхом и возвращаемся в село. Авендря насвистывает на ходу.
К обеду разнесся слух, будто в овраге, на бахче, нашли мертвым старшего сына Пэпушоя. У него проломлен висок. В руке он сжимал пистолет.