я в плане, насыпь, расположенная чаще всего на обрывистом краю террасы, занимаемой поселением. От остальной территории городища возвышенная часть отделена глубоким рвом, а иногда и валом. По своим размерам рядовые поселения невелики, занимаемая ими площадь составляет большею частью от 1.5 до 3 га; в более редких случаях она достигает 7 и даже 12 га. Искусственно созданный холм, имеющийся почти в каждом поселении, очевидно предназначался для оборонительных целей.180 Такое возвышение являлось своего рода акрополем, откуда можно было вести наблюдение за окружающей местностью и оказывать сопротивление вторгшемуся врагу.
Меото-сарматские поселения на Кубани, помимо своеобразия своих укреплений, отличались от боспорских греческих городов и внутренним устройством. Дома жителей обыкновенно представляли собой постройки из деревянных жердей, камыша и хвороста, обмазанных глиной с примесью рубленой соломы.181 Обилие ям-зернохранилищ, которые устраивались в домах и примыкающих к ним дворах, а также множество каменных зернотерок, находимых при раскопках, подтверждают тесную связь этих поселений с земледелием.
В районе среднего течения Кубани особо выделяется городище, расположенное на возвышенном мысу правого берега реки, в 18 км западнее Краснодара, у станицы Елизаветинской. Это остатки одного из самых больших прикубанских поселений античной эпохи.182 Более древняя западная часть указанного городища имеет в прибрежной полосе два значительных холма, окруженных рвами и входивших, очевидно, в систему укреплений поселения. С северной стороны оно было защищено валом и рвом, с запада, юга и востока — рекой Кубанью. Первоначально поселение занимало относительно ограниченную территорию, но в течение IV—III вв. оно чрезвычайно разрослось. Расширяясь к востоку, поселение охватило собою и ту местность, которая раньше, в V—IV вв., была занята под курганный некрополь, являвшийся местом захоронения богатой местной знати.183
В отличие от рядовых кубанских античных поселений, елизаветинское городище выделяется не только своими огромными размерами, но также исключительным обилием привозных вещей. Здесь при раскопках наряду с местной керамикой обнаружено большое количество чернолаковой и другой греческой импортной керамики, много пантикапейских монет IV—II вв. и клейменных амфор — родосских, синопских, фасосских. Встречены также статуэтки богинь Деметры и Кибелы греческой работы, бронзовые эллинистические перстни с выгравированными на щитках изображениями Аполлона, Артемиды, Геракла и др.; обильно представлены импортные стеклянные бусы.
Находка глиняных боспорских черепиц, в том числе с клеймами, свидетельствует, что в этом поселении были не только обычные местного типа глинобитно-камышевые дома, но и более фундаментальные постройки с черепичными кровлями, устроенными по греческому образцу.
По всей вероятности, елизаветинское городище представляет собой остатки большого земледельческо-ремесленного меото-сарматского поселения, являвшегося одновременно и крупнейшим торговым центром, через который боспорские купцы вели широкий товарообмен с Прикубаньем. В таком поселении наряду с туземным населением жило немалое количество заезжего торгового люда из крупных боспорских городов — Пантикапея, Фанагории и др. Кроме того, сюда же переселялось и некоторое число боспорских ремесленников. Продукция их, соответственно приспособленная к запросам местного населения, могла иметь обеспеченный сбыт. Интересно, что открытые при раскопках елизаветинского городища гончарные обжигательные печи оказались такого же устройства, как и печи, употреблявшиеся боспорскими керамистами в Пантикапее и Фанагории.184
Процесс роста оседлого населения на Кубани и соответственно с этим увеличение количества поселений в значительной мере были связаны с экономическим влиянием Боспора. Как показывают археологические обследования кубанских древних городищ, на некоторых из них жизнь началась уже в конце VI в. — начале V в. до н. э., но особенно интенсивно стали возникать оседлые кубанские поселения с конца V в. и позднее, когда исключительно широкий спрос на хлеб, исходивший от боспорских купцов, несомненно стимулировал усиленный переход к оседлому земледельческому быту местных кочевых и полукочевых племен.
Насколько самобытный характер носили местные поселения, расположенные на отдаленной окраине Боспора, в районах Прикубанья, показывает известное уже нам описание резиденции вождя племени фатеев, приводимое Диодором Сицилийским (см. стр. 74).
Самым дальним пунктом Боспорского государства, его крайним северным форпостом был город Танаис, лежавший близ впадения р. Танаис (ныне Дон) в Азовское море. Развалины Танаиса находятся на правом возвышенном берегу северного рукава донской дельты, носящего теперь название Мертвого или Гнилого Донца, возле селения Недвиговка.
При раскопках на недвиговском городище наряду с разнообразными вещественными остатками античной эпохи найдена серия греческих надписей II—III вв. н. э., содержащих сведения о постройке различных сооружений, списки членов религиозных обществ и др. Указанные надписи вполне подтверждают существование в этом месте донской дельты боспорского города Танаиса. Но жизнь здесь началась, судя по археологическим материалам, только в III—II вв. до н. э.185 Б предшествующее время роль боспорской колонии в низовьях Дона играло другое поселение, возможно также носившее название Танаиса, развалины которого, окруженные большим курганным могильником, лежат недалеко от станицы Елисаветовской, километрах в 17 юго-восточнее недвиговского городища.186
Елисаветовское поселение первоначально являлось, повидимому, небольшим местным селищем, которое было превращено в конце V в. до н. э. боспорскими купцами в крупный торговый город.187 Он примыкал тогда к большому протоку Дона. Однако довольно скоро, вследствие обмеления протока, судоходство по нему оказалось настолько затрудненным, что расположенный здесь город стал терять свое торговое значение. Ввиду этого боспорцы принуждены были в III в. до н. э. подыскивать другое место для устройства эмпория (торжища), к которому могли бы легко приставать суда, приходившие из Азовского моря, и откуда товарам было бы обеспечено дальнейшее продвижение вверх по Дону. Остатки этого второго города и представлены недвиговским городищем, культурные наслоения которого охватывают период с III—II вв. до н. э. no IV в. н. э.
Страбэн сообщает о городе Танаисе следующее: «При впадении реки в озеро [т. е. в Азовское море] лежит одноименный [реке] город Танаис, основанный эллинами, владеющими Боспором... Он служил общим торжищем для азиатских и европейских кочевников и для [купцов], приплывающих по озеру [т. е. Азовскому морю] из Боспора. Кочевники доставляли рабов, шкуры и разные другие свои товары; прибывающие же из Боспора купцы взамен привозили платья, вино и прочие предметы, свойственные цивилизованному образу жизни. Перед городом на расстоянии 100 стадий [17.8 км] лежит остров Алопекия, на котором живет смешанное население».188 В другом месте тот же автор отмечает, что «город Танаис — самое большое торжище варваров после Пантикапея».189
Интересные сведения о нижнем Придонье сообщает также Плиний в своем труде Naturalis historia (VI, 20). По его словам, «[Реку] Танаис скифы называют Сином (Sinum), а Меотийское озеро Темарундой (Temarunda), что значит [по-скифски] „мать моря“. У устья [реки] Танаис есть также город. Его окрестностями первоначально владели карийцы, затем клазоменцы и меоны, потом пантикапейцы». Это сообщение ценно прежде всего тем, что оно передает нам античную историческую традицию о проникновении в район нижнего Танаиса (Дона) карийцев, меонов (жителей Лидии) и клазоменцев еще до того, как в устье Танаиса была основана боспорцами, точнее пантикапейцами, постоянная торговая колония.
Сообщение о сношениях карийцев и меонов с Придоньем заслуживает доверия в такой же мере, как и указание на клазоменцев. Вспомним, что и Страбон отметил бывшие на побережье Азовского моря клазоменские наблюдательные вышки (σκοπαί), связанные, вероятно, с рыбным промыслом (см. стр. 111 сл.). Очевидно среди первых ионийцев, достигших с торговопромысловыми целями берегов Меотиды и устья Танаиса, весьма активную роль играли греки из города Клазомены. Но еще раньше туда добирались мореходы-пираты карийцы, проложившие первые пути в Меотиду из Эгейского моря, со стороны его западного, т. е. малоазийского побережья.
Само собой разумеется, что торговый обмен между греческими купцами и племенами нижнего Придонья мог осуществляться регулярно и в достаточно больших размерах только после создания крупного торгового города, каковым и стал Танаис. Торговые сношения греческих купцов с местным населением велись и в других поселениях нижнего Дона. Остатки одного такого наиболее удаленного в глубь страны торгового пункта античной эпохи представлены темерницким городищем (на территории современного Ростова). Были также рынки и в некоторых более мелких древних поселениях, в частности непосредственно у входа в дельту Дона (на месте теперешнего города Азова) и др.
Самым крупным и важнейшим торговым центром являлся все же город Танаис, который был подчинен боспорским царям и в котором проживало значительное число греческих колонистов, хотя по численности местное негреческое, скифо-сарматское население было преобладающим.
Находясь далеко от правительственных центров Боспора, Танаис неоднократно проявлял тенденцшо стать автономным городом. Это стремление к независимости исходило, повидимому, главным образом от верхов негреческой части населения города — танаитов.190
Что это местное население, — точнее его верхний социальный слой, втянутый в торговую деятельность, — играло в Танаисе далеко не второстепенную роль, видно из того, что внутренняя администрация Танаиса, как об этом известно из эпиграфических документов римского времени, была специально приспособлена к двум как бы равноправным группам населения. «Эллинархи» управляли греческими жителями, «архонты танаитов» ведали делами местного негреческою населения. Представителем верховной власти Боспора являлся царский наместник — пресбевт. С большой долей вероятности можно предполагать, что указанный порядок управления Танаисом сложился в основных своих чертах гораздо раньше, в доримское время. Во всяком случае, на отдаленной окраине Боспора, несомненно, с местным населением приходилось очень считаться и даже идти на компромисс с ним при создании внутренней администрации города.