Но больше всего династия боспорских правителей была связана с местными сармато-меото-синдскими племенами. Та роль, которую сыграли аспургианы в осуществлении прав Аспурга на власть, общность имени этого правителя с названием племени заставляют предполагать родственную связь между ним и племенем, — связь, восходящую, может быть, еще к Фарнаку, брак которого с представительницей варварской знати азиатской стороны Боспора можно считать весьма вероятным.
Особенно усилились эти связи с варварской средой к концу I в. h. э., когда у правителей Боспора появляется имя Савромат, явно местного происхождения, восходящее к этническому названию, к имени племени. Впоследствии, во II—III вв., это имя не раз повторяется и становится особенно популярным. Не менее показательным является применение с середины II в. н. э. сарматских тамтообразных знаков в качестве царских эмблем.
При всем этом боспорские цари, как и весь верхний слой общества Боспора, в I—II вв. н. э. продолжали в своем быту сохранять основные элементы греческой культуры, что, прежде всего, выражалось в сохранении греческого языка как основного языка Боспорского государства. В этой же связи интересно отметить сообщение греческого писателя Филострата о том, как один боспорский правитель (имя его Филострат не называет), «получивший тщательное эллинское образование, при ехал в Смирну для ознакомления с Ионией» и добивался там встречи с философом Полемоном, который жил во времена императоров Траяна и Адриана.8 Следовательно, еще в середине II в. н. э. боспорские цари далеко за пределами своего государства пользовались репутацией людей, образованных по-эллински.
Характер взаимоотношений Боспора с Римом не оставался неизменным на всем протяжении рассматриваемого периода. По мере расширения римских владений в западном Причерноморье и передвижки здесь имперской границы на север, возрастало и значение греческих городов северного Причерноморья как опорных пунктов римского влияния, которые должны были обеспечивать римские коммуникации в Черном море и способствовать охране подступов к рубежам империи, сдерживая активность варварского населения степей северного Причерноморья.
Уже при императоре Тиберии (14—37 гг.) Фракия стала зависимым от Рима царством. С превращением в 46 г., при императоре Клавдии, Фракии в римскую провинцию Дунай стал пограничной зоной, прикрывавшей важные части империи. В целях дальнейшего укрепления позиций Рима на нижнем Дунае, в 56 или 57 г. в тесную зависимость от империи был поставлен город Тира, где разместился римский гарнизон.9 Пограничной линией стал теперь Днестр. Параллельно с указанным развитием римской экспансии к северу от Дуная, усиливалась интенсивность вмешательства Рима во внутренние дела Боспора. После смерти Аспурга (37/38 г.) император Гай Калигула (37—41 гг.) поручил управление Боспорским и Понтийским царствами Полемону II,10 сыну фракийского царя, внуку (по материнской линии) Полемона I (от его брака с Пифодоридон), некогда неудачно подвизавшегося на Боспоре.
Этот акт Калигулы являлся грубым нарушением династической традиции Боспора, так как у Аспурга были прямые наследники. С произволом Калигулы не пожелал примириться сын Аспурга Митридат, имя которому было дано, несомненно, в память о Митридате VI Евпаторе. Митридат VIII, вопреки решению Калигулы, объявил себя царем Боспора и стал выпускать (с 39/40 г.) свои монеты. Получивший от Калигулы боспорский трон Полемон II находился в Понте, до Боспора он так и не добрался в виду занятой там Митридатом VIII позиции.
Интересно, что на выпущенных Митридатом VIII золотых монетах, наряду с традиционным портретом римского императора и изображением Пики, было выбито полностью имя Митридата и его царский титул, что являлось дерзким вызовом Риму. На медных монетах Митридата вообще не имеется никаких намеков на Рим. На лицевой стороне монет чеканилось изображение головы Митридата или его матери Гипепирии с полным титулом и именем, а на обороте — оружие, львиная шкура, палица Геракла и трезубец — генеалогические эмблемы, указывавшие на происхождение царского дома от мифических героев Геракла и Евмолпа, сына Посейдона.11
Двоевластие на Боспоре было прекращено императором Клавдием, который счел целесообразным, не разжигая распрей, ликвидировать его мирным путем. Это было тем более необходимо, что Митридат VIII, подчеркивавший связь своего рода с Митридатом Евпатором, мог бы поднять на борьбу за свои права местные племена. Клавдий признал в 41 г. Митридата VIII правителем Боспора, а Полемон II получил взамен часть Киликии (в Малой Азии).12
Такой ход событий еще более окрылил Митридата, который, не желая быть марионеткой римлян, задумал вообще отложиться от Рима. Но эти планы были выданы императору Клавдию, повидимому, братом Митридата Котисом. Последний был объявлен царем Боспора, а для расправы с непокорным Митридатом были посланы в 44 или 45 г. из Мэзии на Боспор римские легионы под командованием Дидия Галла и Гая Юлия Аквилы.13 Митридат бежал из Пантикапея на азиатскую сторону и здесь, по выражению Тацита, «блуждал по разным местам», встречая несомненно сочувствие у местных племен, куда вторгаться римляне не решались.
Как только главные римские военные силы были уведены из Пантикапея и там остались лишь немногие когорты под начальством Гая Юлия Аквилы, Митридат, опираясь на поддержку варварских племен азиатской стороны Боспора, в особенности на сильное сарматское племя сираков, возглавлявшееся тогда царем Зорсином, собрал войско и перешел в наступление. Положение Котиса оказалось критическим в виду малочисленности оставшихся римских войск.
Аквила и Котис, однако, сумели воспользоваться отсутствием сплоченности у сарматских племен. Через послов, направленных к Евнону, царю соседнего с сираками племени аорсов, им удалось склонить последних к выступлению против своих соседей. Евнон согласился действовать конницей, тогда как римские когорты и боспорское войско Котиса должны были осаждать города.
Борьба развернулась прежде всего на Кубани, где у Митридата был отнят город Соза, находившийся на территории племени дандариев. Затем войска Аквилы и Нотиса, действовавшие совместно с аорсами, преследуя Митридата на север, вторглись в область сираков. Перейдя реку Панду, они осадили город Усну, находившийся в трех днях пути от Танаиса. Расположенный на возвышенном месте, город У сна был укреплен рвом и стенами, построенными из плетней и прутьев с насыпанной между ними землей. Выведя выше этих стен осадные башни, римские войска стали вести обстрел и забрасывать город факелами, причиняя городу большие опустошения. Власти города стали просить пощады, предлагая выдать за это 10 тысяч рабов. Но просьба удовлетворена не была, и ворвавшиеся в город войска устроили страшную резню. Митридат бежал к царю аорсов Евнону, который предоставил ему убежище, будучи «тронут большой знатностью мужа, переменой судьбы и не лишенной достоинства просьбой».
Римские власти не могли примириться с тем, что на свободе — и тем более в среде варваров — оставался столь опасный враг. Завязалась дипломатическая переписка с Евноном о выдаче Митридата. Переговоры окончились для римлян успешно. Евнон согласился выдать Митридата с условием, что последнему будет сохранена жизнь. Плененный Митридат был доставлен морским путем сначала в Вифинию, а оттуда в Рим, где позднее, в 68 г., был казнен по приказу императора Гальбы за участие в заговоре Нимфидия.14
Водворившийся с помощью римских легионов Котис Ι стремился проявить свою лойяльность Риму. При Нотисе на Боспоре учреждается культ обоготворенных римских императоров, причем верховным пожизненным жрецом этого культа становится боспорский царь (IPE, II, 32).
Со времени Котиса I и до первой четверти III в. в титул боспорских царей, наряду с эпитетами φιλάκαισαρ και φιλορώμαιος, включалось еще и жреческое звание άρχιερεύς των Σεβαστών διά βίου — «пожизненный первосвященник Августов».
В связи с установлением культа римских императоров в столичных городах Боспора появились соответствующие храмы или святилища, где могли производиться надлежащие священнодействия. Такой Κεισαρεϊον упоминается в одной из надписей Фанагории II в. н. э. (ΙΡΕ, II, 362).
На монетах Котиса I чеканились изображения голов императора Клавдия и его жены Агриппины, их сына Британника, а позднее — императора Нерона и Поппеи. Сам Котис обозначал себя монограммой, и лишь на мелких монетах он решался поместить свой портрет и портреты своих родителей. На монетах сына Котиса — Рискупорида II — чеканились изображения инсигний — знаков царской власти, дарованных римским императором боспорскому царю как правителю союзного государства. На одной стороне таких монет помещалось изображение курульного кресла, на нем венец, рядом — скипетр с бюстом императора. На обороте — щит, копье, голова коня, шлем, меч в ножнах, боевой топор, т. е. полное кавалерийское вооружение. Такие же эмблемы, т. е. изображения царских регалий, помещали на монетах и следующие правители, вплоть до начала III в. Наряду с эмблемой указанного типа со времени Рискупорида II вошли также в употребление изображения царя, сидящего со скипетром в руке на курульном кресле, представлявшем собой атрибут, свойственный римским наместникам. Предметы кавалерийского вооружения на монетах подчеркивали роль боспорских царей как военачальников, возглавлявших армию, на которую возлагалась оборона городов северного Причерноморья от посягательств варваров.
Между тем как раз к середине I в. н. э. стала опять усиливаться активность крымских скифов. Нажим их на Ольвию оказался настолько значительным, что она вынуждена была признать себя зависимой от скифских царей, подобно тому как это случилось во II в. до н. э. Ольвия стала выпускать монеты с именами скифских царей Фарзоя и Ининсимея.15 Затем скифы обратили свои силы против Херсонеса и подошли непосредственно к городу. Положение оказалось весьма серьезным; при этом обнаружилось, что Боспор не может оказать эффективной помощи Херсонесу. Боспор, повидимому, не пожелал ввязываться в войну со скифами из-за Херсонеса. Римские власти сочли необходимым послать свои вооруженные силы на выручку Херсонеса. Из Мэзии в Крым в 62 г. на кораблях была отправлена армия под начальством мэзийского легата Плавтия Сильвана, которая и принудила скифов прекратить осаду Херсонеса.