Рак.
Приговор, который никто не хочет услышать, а когда при этом женщина отказывается бороться, то это вообще полная задница.
Говно!
Вернулась на работу с мольбою, чтобы никого не встретить по дороге в кабинет. К моему счастью все трудились по своим норкам, так что мышкой скользнула в своё логово.
Хотелось взвыть в голос и умыться слезами, но не могла. Душа рвалась на части, но я словно замкнулась.
Не хотелось верить в то, что мама смертельно больна, что скрывает это уже больше года, но увиденная сегодня в её доме картина до сих пор стояла перед глазами.
Мама за ту неделю, что я её не видела, так сильно похудела, что я охнула и сразу всё поняла. Она едва ходила, держась за стены, и всё равно её раскачивало во все четыре стороны от слабости. Бледная и измученная, неудивительно, что я до неё всё воскресенье не могла дозвониться.
— Мама, почему ты ничего не сказала? — только и смогла я прошептать в ответ на её признание.
— Не надо меня упрекать! — возмутилась родительница слабым голосом.
— Мам…
Но она меня перебивает.
— Что мам?! Что?! Ты и так вечно измотанная, думаешь, я не замечаю. Толку от моих признаний?! Я попыталась излечиться, но не вышло. Сейчас уже всё.
Её «всё» звучит у меня в голове. Всё… в нашем с ней случае означает конец и смерть в самом её неприглядном виде.
До вечера на автомате копалась в бумажках, а потом поняла…
Нифига! Надо хоть что-то попытаться сделать, даже если мне придётся связать мою родительницу.
Позвонила своей однокласснице, мы с ней как-то случайно встретились полгода назад и теперь иногда переписываемся.
Варя хирург, и, возможно, сможет мне помочь.
Через два часа маму, вонзающую в меня злые взгляды уставших глаз, госпитализировали в стационар.
И начался мой кошмар.
Днём на работе, потом несусь в больницу и после домой к совсем заброшенному матерью ребёнку.
О несчастье рассказала только своей тётке, она хоть и седьмая вода на киселе, но родственница, да и помощь с Эвой мне тоже была нужна. Кирилл уехал на двухдневную командировку ещё во вторник, так что свидание мы снова отложили. С ним я тоже не стала делиться подробностями, объяснив своё состояние небольшим недомоганием вследствие простуды.
В ночь с четверга на пятницу маме стало совсем плохо. Варя позвонила мне в начале третьего и попросила приехать. Пришлось попросить Татьяну в срочном порядке выдвинуться ко мне на ночёвку и утром отвезти дочь в сад.
— Может, не стоит одной ехать? Давай позвоним кому-нибудь, — шептала моя тётка, едва переступив порог квартиры.
— Кому?
Женщина задумалась, а я в свою очередь быстро натягивала спортивный костюм и кроссовки.
— Танюш, не надо мне никого. Вот ты приехала, и это здорово. Я за Эвелину переживаю, — прекратила глубокомысленные раздумья родственницы.
— А я за тебя, — сочувственно с надрывом шёпота призналась она.
— Всё будет хорошо. Обещаю. Я справлюсь.
Ага. Мне деваться просто некуда. Как говорится, позади враги — впереди Москва.
— Всё. Я поехала, если что, то я на телефоне.
Тётушка, перекрестив меня, печально покивала.
А потом … я не успела. Мама умерла за пять минут до моего приезда. Хотя Варя мне сказала, что меня бы в реанимацию всё равно никто не пустил, но чувство обиды на себя непутёвую и грёбанную жизнь никуда не исчезло, так же как и извечное «если бы…».
К шести утру пришло понимание нового дня, а, следовательно, продолжать сидеть в приёмном отделении бесформенной кучей больше нельзя. Набрала Варе, чтобы уточнить, когда и как мне можно будет забрать маму.
Подруга всё объяснила и пообещала помочь оформить все необходимые документы.
Следующий этап — работа.
У нас шесть, в Москве три ночи, но я уверенно набираю номер Аренского.
— Ева? Бессонница? — после третьего гудка хриплый после сна голос босса бьёт по моим издёрганным нервам.
Хочется плакать, но нельзя, так что, сцепив зубы и уперевшись горячим лбом в холодную стену, стараюсь быстро и связно донести свою мысль.
— Почти. Богдан Анатольевич, у меня пару часов назад умерла мама.
— Вот же сука… — неожиданно эмоционально звучит в отдалении от его трубки.
Скорее всего, это он не мне …
— Богдан Анатольевич, извините, что посреди ночи, но меня сегодня и завтра не будет. Я потом напишу все заявления на отпуск без содержания. В понедельник, крайний срок вторник, выйду на работу.
Тараторю, чувствуя, как тяжело даётся разговор и понимание, что это только мои проблемы, которые Аренского мало волнуют.
— И ещё, Богдан Анатольевич, архив немного не завершён, но основные дела и договоры я нашла. Всё необходимое лежит у вас на столе. Если что-то срочное, то я, конечно, подъеду.
— Ева, притормози, — раздражённо просит шеф, что я и делаю.
Всё основное я и так уже высказала.
— Ты где? — неожиданно для меня спрашивает начальство.
— В больнице.
Начинаю раздражаться, так как не понимаю, зачем ему знать где я и что я?!
— За рулём?
— Да.
— Не смей. Сейчас берёшь такси и едешь домой. Пьёшь убойную дозу какой-нибудь успокаивающей хрени и спишь. Минут через десять- пятнадцать тебе позвонит похоронный агент. Ответишь на его вопросы, обо всём остальном он позаботится сам. Ева, ты меня поняла?
Нет, но холодный и рассудительный голос Аренского делает своё дело. Я начинаю мыслить связно.
— Да, но …
— Тенева, никаких «но». Я сегодня не вернусь, текучкой займётся Сабуров, ты пока в офисе не нужна.
— Поняла, Богдан Анатольевич, не нужна.
— Ева, ты нихрена не поняла. Ладно, потом разберёмся. Всё, вызывай такси и жди звонка агента.
Босс сбрасывает вызов, но я всё стою с прижатым к уху телефоном.
Аренский за две минуты решил все мои проблемы, кроме огромного вакуума внутри меня.
Можно, конечно, послать в задницу и носорога, и бабуина, и его, и его агента и всё сделать самой, чтобы хоть как-то заполнить эту пустоту, но это глупо.
И не поможет.
Так что вызываю такси, еду домой и по дороге отвечаю на соболезнования и простые вопросы позвонившего агента. Мы договариваемся встретиться в пять вечера, чтобы выбрать цветы и прочие детали для оформления.
Приехав домой в звенящую без Кнопки тишину, делаю фотки нужных агенту документов. Следующий этап — сон, но дома ничего нет. Даже валерьянки.
В глаза бросается начатая бутылка водки, купленная для компрессов моей периодами болящей коленки. Недолго думая, наливаю стакан и выпиваю залпом почти половину.
Опьянение наступает даже быстрее, чем я успеваю принять душ. Доползаю до дивана и вырубаюсь.
Спала я долго и тяжело. Снились кошмары — мой развод, бывший муж, ехидно усмехающийся с его прощальной фразой — да кому теперь будешь нужна, больница, где я всё не могу найти нужную мне палату с умирающей мамой и даже босс с вечным холодом в его тёмно-серых глазах.
Проснулась с похмельем и в липком холодном поту. В висках так бомбило, что приходилось придерживать голову руками, пока нашла обезболивающее и доползла до контрастного душа.
— Танюш, ты звонила, — голосом заядлого курильщика пробухтела в трубку, когда увидела пять пропущенных от тётки.
— Да. Волновалась. Ты как прислала ночью сообщение, что Юля умерла, и всё. Чем помочь?
В висках ещё периодами веселился дятел, но после лекарства стало намного легче.
— Всё хорошо, тётя. Мне посоветовали похоронного агента, он со всем разберётся. Прошу только забери Эву из садика. Я могу не успеть. У меня встреча в пять.
— Да, конечно. Может быть, пусть она пока у меня поживёт?
— Не сегодня. Мне надо ей всё рассказать и объяснить, что бабушки … не стало.
Тётя заплакала и отключилась. У меня же невыносимо жгло глаза от невыплаканного горя, но слёзы отказывались облегчать мне жизнь.
А жизнь-то шла.
И похороны прошли, которые казались мне чем-то нереальным. Присутствующих было немного — тётя с Эвой, что стояли в отдалении от могилы, несколько подруг мамы и Кирилл с Алёной.
— Ева, давай я поеду с тобой или поехали ко мне. Незачем оставаться сегодня одной, — уже по окончании поминок в небольшом кафе, пока я ждала своё такси, начал переживать Сабуров. — Завтра понедельник, вместе поедем на работу, если ты так хочешь уже выйти. Дан разрешил тебе не появляться до вторника.
Я знаю. Босс прислал ещё в пятницу вечером письмо с официальными соболезнованиями и отпуском до вторника.
Но я хотела на работу. Туда, где ничего не напоминает об моей утрате, где можно хоть чем-то занять мозги. Я и сейчас не собиралась домой, но Киру об этом сообщать не собиралась. Мне хотелось побыть одной… или нет.
— Кирилл, спасибо тебе огромное за помощь и поддержку, но нет. Я специально отправила Эвелину к тёте, чтобы побыть одной и поспать.
— Понимаю. Ты эти дни практически не отдыхала, — сочувственно поддержал меня зам.
Я отдыхала, но сны были тяжёлые и рваные, что в итоге я вообще боялась ложиться спать. От снотворных становилось только хуже, так что решила, что надо просто это пережить. Перетерпеть.
Слава богу, такси приехало, Кир меня отпустил, нежно целуя мои щеки и губы. Получив наказ звонить ему в любое время суток, села в машину и отправилась напрямую в офис.
Воскресенье, значит, из работающего персонала только охранник Виктор, который любезно меня впустил.
— Вы только руководству не докладывайте, что я здесь. Я поработаю пару тройку часов и уеду.
— Хорошо, Ева Леонидовна. И примите мои соболезнования, — чистосердечно добавил мужчина, пожимая мои пальцы в знак сочувствия.
— Спасибо.
В кабинете шефа было холодно и сыро. Окно, за которым, как назло, второй день моросил дождь, никто не прикрыл. Поскорее запахнула створку и замоталась в широкий и длинный шарф, что лежал у меня на всякий случай, вместе с холодным носом.
На моём столе ничего не трогали, так что решила закончить сортировку архива. Завтра все будут выражать свои соболезнования, и это меня в конец раздергает, что вряд ли я смогу сделать хоть что-то путное.