— Дорогая, не сейчас, — прошу, но, боясь её обидеть, тут же поддерживаю женское рвение сделать мне приятно. — Когда ты сидишь верхом на мне, я уже готов кончить.
Ева смущённо улыбается, пока сама встаёт в полный рост надо мной и неспешно спускает трусики по ногам. Убить бы её за такую откровенную провокацию, но я знаю другой способ мести. Лучше!
Как только она, держась за моё плечо, стаскивает ткань с одной ноги, я подхватываю её под колени, тем самым вынуждая рухнуть на меня.
— Негодница, — шепчу ей, вставляя член без лишней нежности, но меня там ждут.
Ева прогибается в спине и запускает ногти в мои плечи, оставляя новые следы своей страсти на моём теле.
— Богдан, ты много болтаешь, — отвечает, когда, выпрямляясь, сама делает первое движение бёдрами навстречу мне.
— Я сейчас всё компенсирую, Ева Леонидовна, — ухмыляюсь, поудобнее располагая ладони на её ягодицах, прежде чем начать гонку.
С ней мне не надо сдерживаться и что-то контролировать, так что просто врезаюсь в женское податливое тело со всей силы и к общему удовольствию. Наши общие стоны глушу бескислородными поцелуями и на задворках потемневшего сознания молю, чтобы шезлонг под нами выдержал.
Её оргазм приходит за доли секунды до моего, так что в финале забега побеждает дружба, о чём я и сообщаю моей женщине.
Ева, едва дыша, пытается смеяться, но потом просто падает расслабленная мне на грудь и нежно целует в ключицу.
— Дружба — это всегда хорошо, — еле слышно бормочет в ответ, вызывая безумную на всю мою морду улыбку.
Понимаю, что со стороны я, скорее всего, похож на придурка, но мне похрен. Более счастливым, чем сейчас, я себя не помню. Если оно и было, то так давно, что кажется неправдой или сном. Поэтому не шевелюсь, чтобы не спугнуть эту, сука, чувствительную птицу счастья. Мне бы хотелось, чтоб она тут гнездо себе организовала и вообще поселилась на веки вечные. Лишь неспешно глажу тонкие пальцы, что лежат на моей груди, и целую лохматую макушку.
— Тебе обязательно улетать?
Вопрос Евы всё-таки пугает несчастную «птицу», но я намерен сделать всё, чтобы это создание вернулось.
— Да. Иначе будет хуже.
Она прерывисто вздыхает, зарываясь носом где-то в шею.
— Я не уверена, что смогу. Боюсь, что сломаюсь.
Её шёпот бьёт меня в грудь, и боль намного сильнее, чем тогда в аварии, но мы должны через это пройти. Она должна.
— Ева, себя и своё нужно уметь защищать. Бояться можно, неуверенность должна быть, это нормально, так как ты живой человек, но прятаться в раковину и ждать чуда…
— Я всегда так жила, — оправдывается она, но я чувствую неуверенность в голосе.
— Да, жила. И можешь дальше жить. Можешь вернуться к Кириллу, можешь расстаться с ним и снова спрятаться в норку под лозунгом «у меня всё хорошо и мне никто не нужен», а можешь быть со мной. Да только тебе придётся бороться, так как дерьма будет много. В глазах общественности ты станешь разлучницей, рушительницей семейного очага и прочей всей хуйни, что сможет выдумать пресса и обиженный мозг моей жены.
После моих слов женское тело в моих руках буквально леденеет, и я знаю, что теперь в её глазах.
Ужас. Чистый и необъятный. Ева боится, но другого пути нет.
— Мне жаль, что нам придётся через это пройти, а хуже всего то, что это в большей степени по моей вине. Я два месяца назад поторопился. Решил, что ты не для меня.
— А сейчас?
— А сейчас я прошу тебя быть со мной.
Она молчит, но и я не тороплю.
— Ты хорошо подумал?
— Ев, если я здесь, значит, подумал. Вопрос только в том, сколько времени понадобится тебе для раздумий?
— Я не знаю, — нервно отвечает девушка, приподнимаясь.
Я всё ещё внутри неё, и тот факт, что между нами происходит самый серьезный разговор в жизни, не мешает моему телу желать свою женщину. Тенева это тоже замечает, ухмыляясь уголком рта.
— Ну я же говорил, что всегда тебя хочу, — оправдал своё возбуждённое состояние, но чувствовал, что Ева не сердится и даже не против продолжить.
— И я, — вот так просто отвечает она.
А мне и этого достаточно, чтобы её любить.
Утром я улетел, целуя спящих девчонок в щёки. В груди что-то давило, а ноги отказывались уходить из номера, так что тянул до тех пор, пока водитель не позвонил с предупреждением о скором вылете.
Собственный самолёт, а я не могу лететь в то время, когда пожелаю … видите ли, график полётов у них…
Я злился сейчас на весь мир, на всю вселенную. Не думал, что доживу до такого, но впервые безумно хотелось послать всё нахрен — людей, бизнес, деньги, просто остаться и ждать, когда откроются две пары голубых глаз.
Глава 42
Богдан
По прилёте был рад, что злость кипела во мне подобно лаве в недрах вулкана.
Инвестору повезло больше всех, так как он стал первым в списке моих дел. Напрямую из аэропорта я поехал на встречу с этим губошлёпом, а ещё через полчаса ехал в отчий дом жёнушки.
Вот там и был квест для моих нервов.
Роксана с порога начала обливать грязью Еву и рыдать о том, как любит меня- непутёвого и заблудшего в чужих сетях. На заднем плане стоял суровый тесть, не мешающий дочери устраивать шоу для меня одного.
— Офигеть, Рокси! Жаль, что «оскар» за главную женскую роль драматического исполнения дома забыл, — вставил я, как только появилась пауза в выступлении на утирание соплей кружевным платочком. — После развода пришлю по почте.
— Что?! — в один голос заверещали дочь с папочкой.
— Какой такой развод?! — ошарашенно вступил в диалог сам Тихомиров.
— Обыкновенный, папа, — спокойно ответил я, обходя застывшее тело моей жены. — Предлагаю дальнейшие переговоры провести у вас в кабинете.
Вижу, что упрямится, так что сам иду по направлению нужной мне комнаты, напоследок бросая наживку.
— Поверьте, Игорь Леонидович, вам понравится моё нескромное предложение.
Тихомиров шагает за мной следом, не обращая на расстроенные возгласы дочки. И мне в действительности жаль Роксану, которой достался не самый любящий и заботливый отец в мире. Девчонка многое успела повидать и пережить, так что немного любви ей бы точно не помешало. И я не тот человек, способный удовлетворить эту потребность.
— Слушаю тебя, Богдан. С чего вдруг такие перемены?
Мэр удобно устраивается в своём большом кресле за большим письменным столом, предлагая мне занять стул напротив.
Но я игнорирую предложение, обходя мебель и опираясь плечом встаю у большого оконного проёма. Политику приходится развернуться ко мне, а потом и вовсе покинуть свой трон.
Теперь мы стоим напротив друг друга, молча изучая и пытаясь понять настрой.
— Игорь Леонидович, я развожусь с Роксаной, так как мои планы на будущее изменились.
Его брови гневно дёргаются, но я знаю, куда следует бить и на что давить.
— Нам обоим известна причина моего брака с ней — это дань за ошибки моего отца и моё личное желание отплатить вам добром за добро, оказанное мне в юности.
Мэр буквально застывает, когда тени прошлого ложатся на нас обоих.
— Ты давно не говорил о своей семье, — безжизненным голосом отвечает мужчина, и я его понимаю.
— Давно. Вечность. Но всё меняется, и я, как оказалось, тоже.
Вся бравада Тихомирова гаснет, как свет от потухшей свечи, и я неожиданно понимаю, как он стар. Внутри него давно всё умерло.
— Не всё, Богдан. Не всё, — скрипучим голосом вздыхает и тяжёлой поступью возвращается в своё кресло.
— Это зависит от нас, — говорю ему то, что сам понял совсем недавно.
Мэр ухмыляется, махнув на меня рукой.
— Игорь Леонидович, от своих обещаний по поддержке ваших выборов я не отказываюсь, так что, по сути, мне нужен только развод, чтобы жениться уже на любимой женщине.
— Так сразу и любимой? — сомнительно тянет Тихомиров и, прищурив глаз, рассматривает меня, словно впервые видит. — Ты ли это, Аренский Богдан Анатольевич?!
— Я, — слегка улыбаюсь его шутке и всё-таки усаживаюсь в кресло для посетителей. — Обновленный и воодушевленный.
— То есть мои угрозы будут лишь расточительством?
Киваю, уверенный как никогда в своих действиях. Даже если сейчас Ева сдастся и бросит меня, я больше не хочу такой жизни. Разведусь, отмоюсь от общественного дерьма и снова найду её. Даже на краю света другой галактики.
Они только мои!
— Ясно, — грустно тянет политик и прикрывает глаза сморщенной рукой. — Знаешь, Дан, я что-то устал в последнее время, а Рокси … она всё равно устроит светопреставление из вашего развода. Тут даже я ничего не смогу поделать, если только запереть в какой-то башне.
— Ну или выпороть ремнём, — продолжил варианты для спасения девушки самой от себя. — Она юна, разбалована и сильно ранена.
Игорь Леонидович снова превращается в камень.
— Я знаю, Богдан. Я знаю, как и то, что это моя вина. Я хотел затмить свою боль за счёт её радости, но этого оказалось мало.
— Мало. Ничтожно мало.
Мы оба молчим, думая каждый о своей утрате в тот далёкий день.
— Я понял тебя, Богдан. И считаю, твой долг исполнен. Я надеялся на твою помощь с дочерью, ибо я старею, но … не вышло. Твою финансовую поддержку, естественно, приму.
У меня отлегло от сердца. Я знаю этого человека с рождения, поэтому мне бы не хотелось вот теперь становиться врагами.
— Насчёт Роксаны у меня есть кое-какие соображения, но они вам вряд ли понравятся.
Мэр хмурит брови, но не рвётся узнать моих мыслей.
— Если будет желание, то встретимся, и я поделюсь с вами информацией.
Теперь кивает политик. Основной вопрос улажен, больше меня здесь ничего не держит.
Встаю, притягивая руку на прощание.
— Удачи на выборах, — желаю от всей души, хотя, как по мне, ему пора заканчивать с этой ролью.
— Взаимно, Богдан, — и крепко сжимает мои пальцы, а потом накрывает рукой и похлопывает. — Будь счастлив.
— Буду. Спасибо.
Я покидаю кабинет мэра, но едва прохожу холл, как натыкаюсь на поджидающую меня Роксану.