Обняв бокал ладонями, вдыхаю аромат вина, имбиря и гвоздики. Я не очень люблю глинтвейн, только под особое настроение. Но сейчас, когда за окном продолжает бушевать непогода, а я сижу, поджав ноги, на теплой кухне, под внимательным взглядом Тимура, с удовольствием делаю первый глоток.
– Не останавливайся.
С улыбкой делаю еще один глоток. Вкус чуть терпкий, с примесью горечи, а останавливаться и правда не хочется. Тепло. Внутри становится настолько тепло, что хочется стянуть с себя эту футболку.
И, наверное, мое желание очень красноречиво. Потому что Тимур протягивает руку и, обхватив мое запястье, тянет меня на себя. Размещает у себя на коленях, оттягивает горловину, которая и без того для меня очень свободна, и скользит губами по оголенному плечу. Я слышу его дыхание и то, как он втягивает в себя воздух на вдохе – как будто он пытается, но не может пока надышаться.
Удобно вот так сидеть, привалившись к нему. Пить глинтвейн, следить за тем, как поднимается и опускается его грудная клетка, то и дело тревожа кулон. Поддев его пальцем, рассматриваю странный знак и два переплетенных замка.
– Тебе его подарили?
– Да.
Что-то больно колет под ребрами.
Не нужно быть провидцем, чтобы догадаться: это подарок от женщины. Наверное, от той, с которой он пытался попробовать… до меня… И с которой, как и со мной, тогда не вышло, не получилось.
– О чем он напоминает тебе?
– О том, что, даже если кажется, что все надежно и спаяно намертво, нельзя расслабляться.
– Ты… все еще хочешь помнить об этом?
Обхватив пальцами мой подбородок, он заставляет посмотреть на себя. Изо всех сил стараюсь выглядеть беспечно, чтобы он не прочел моих мыслей. Мне все равно… это прошлое… его прошлое… я ни на что не имею права…
– Прости, – тараторю поспешно, когда пауза слишком затягивается. – Я не должна была…
– Думаю, – он стягивает кулон через голову, и таким образом тот остается у меня на ладони, – я достаточно прокачал свою память и усвоил урок.
Он склоняет лицо к моему, а потом так целует, что у меня перехватывает дыхание и из ослабевшей ладони выскальзывает кулон. Цепочка еще пытается сопротивляться, но с лязганьем падает на пол, когда я разворачиваюсь и обхватываю шею Тимура, чтобы ближе… ближе… он стал еще чуточку ближе…
Остатки глинтвейна остывают в бокале, на улице уже ливень, но кого это волнует? Не до них. Сейчас не до них. Пусть они тоже останутся вне.
Вне стен спальни, вне зоны кровати, на которую Тимур бросает меня. И, не давая времени перевернуться на спину, задирает футболку, угрожая чуть хриплым голосом:
– Тебе нужно хорошо пропотеть.
В том, что это отнюдь не угроза, я убеждаюсь позже, гораздо позже. К этому времени мое горло уже саднит от стонов, кожа настолько чувствительная, что я вздрагиваю даже от поцелуев, а наши влажные тела все еще продолжают биться друг о друга.
Сил нет, но он сам управляет мной. Натягивает на себя, заставляя раскрыться сильнее, и вдалбливается так глубоко, что я опять задыхаюсь. Мне кажется, что так не бывает… что я больше уже не могу…
Но его губы, руки и пальцы творят с моим телом какое-то волшебство, и оно отзывается, принимает его, а я бесстыдно шепчу:
– Еще… пожалуйста… еще… вот так… мне нравится так…
На животе. На спине. Сбоку. Даже сверху, хотя все, что я в состоянии делать, – это распластаться на нем и чувствовать, как он проникает в меня, наращивая темп с каждым ударом.
Мои пальцы скользят по его телу, моя грудь вдавливается в его, мои протяжные стоны перекрывают шум дождя, ветер и топят в моем крике все мысли, которые не касаются меня и его.
Стыдно. Порочно. Нельзя. Не должна.
Знаю, но думать об этом нет сил. Не сейчас, когда его взгляд меня прожигает. Не сейчас, когда его губы опускаются ниже пупка, а его руки раздвигают мне ноги, закидывая их на сильные плечи.
И не тогда, когда, заставив меня умереть, он вновь врывается в мое тело и оживляет меня своими толчками.
Это какое-то безумие, жажда, которую нельзя утолить, помешательство – одно на двоих.
С меня сходит семь потов или больше, когда, долго терзая, он позволяет мне кончить и расслабленно замирает у меня за спиной. Дыша мне в макушку, продолжая удерживать в руках мои влажные волосы. Вжимая мое обессиленное тело в свое. Соединяя наш пульс на ладонях.
Усталость закрывает мои глаза темным коконом. Я не смогу подняться и уйти, даже если очень буду стараться.
А я не буду. Я не хочу. Просто мне чуточку страшно. Или не чуточку, потому что, уже окунаясь в сон, я чувствую, как Тимур отпускает мои волосы, отстраняется, и с удивлением слышу собственный голос:
– Ты же не бросишь меня?
Он разворачивает меня, и я упираюсь щекой ему в грудь.
– Уже второй раз, – говорит он недовольно. – Второй раз, Аня. Может, скажешь, кто тебе внушил эти мысли?
– Какие? – бормочу сонно я.
– Про то, что я могу тебя бросить.
– Никто, – зевая, устраиваюсь поудобней. – Правда никто. Просто один раз ты ведь меня уже бросил…
– Когда?
Я силюсь ответить.
Правда, я очень стараюсь, но сон окончательно берет меня в плен. Я не могу открыть глаза, даже когда слышу, что где-то вдали разрывается мой телефон.
Глава 48. Анита, настоящее
Я просыпаюсь оттого, что мне становится жарко и ужасно хочется пить. В окна несмело скребется рассвет, наполняя комнату серыми тенями.
Перевернувшись на бок, смотрю на Тимура. Твердый подбородок, жесткие линии рта, черные ресницы, скрывающие пронзительный взгляд, вызывающий во мне столько чувств, что было страшно и хотелось сбежать.
Мы любовники…
У меня есть муж, у него девушка, которая мечтает о том, что однажды он ей наденет на палец кольцо.
Но мы вместе, в одной постели, и рассвет серебрит наши переплетенные руки. До сих пор, как будто каждый из нас боится, что упустит другого.
Хочется прикоснуться к нему. Настолько сильно, что я сжимаю пальцы, борясь с искушением.
Стараясь не разбудить его, осторожно выпутываюсь из теплых объятий. Не выдерживаю и прикасаюсь к его плечу сухими губами.
Может быть, я и правда простыла. В ногах слабость, мышцы ноют, как после изнурительной тренировки, хотя я бессовестно их забросила за наплывом событий. Накинув футболку, слышу вздох и оборачиваюсь в дверях. Улыбаюсь, глядя на спящего Тимура, – нет, дело не в простуде. Это другая болезнь.
Та, которая отпустила меня, не давала о себе знать долгие годы. А сейчас начинает бушевать с новой силой. Выворачивая наизнанку, меняя мои убеждения, стирая в пыль мои принципы, покрывая трещинами то, чем я пыталась укрыться. Причиняя боль и делая невероятно счастливой.
Мое платье так и лежит в коридоре. К счастью, материя не капризная, поэтому я просто размещаю его в гостиной на спинке дивана. Не могу же я вернуться домой лишь в футболке.
Домой…
Тяжелый ком в душе разрастается, начинает душить. Эта боль тоже легко не отпустит меня.
Знаю, чувствую.
Мазнув взглядом по сумочке, так же обосновавшейся в коридоре, достаю из нее свой смартфон. Сейчас черный, притихший, но это обман. Тревога – вот что я ощущаю, когда сжимаю его. Она таится в не принятом ночью звонке. И в том звонке, который я сделаю через пару минут.
Пара минут – больше я не прошу.
На кухне Тимура легко сориентироваться, поэтому я без особых проблем делаю себе кофе. Горький, горячий настолько, что обжигает мне небо, – именно то, что нужно сейчас.
А за окнами просыпается город.
Отряхивается от сна и ночного дождя, прощается с фонарями, золотит реку несмелым лучом, разбавляет мрачный мост красками из авто.
Жизнь продолжается.
И черный экран в моих руках оживает, когда я нажимаю на вызов. Один гудок – и связь устанавливается.
– Привет, – выдыхаю я спустя секунды молчания.
– Ты с ним.
Отпираться глупо и бесполезно.
Не знаю, как он догадался. Возможно, подсказали звонки, на которые я не ответила. Или он чувствовал, что я отдаляюсь, еще тогда, когда я устроилась на работу к Тимуру.
– Когда ты возвращаешься? Нам нужно поговорить. Я хочу…
Замолкаю.
Нужно поговорить, нужно так много сказать, а я не могу. Это сложно, слова стынут на языке.
– Я дома. Прилетел ночным рейсом, – я слышу горький смешок, и горечь передается и мне. – Забавно… Деньги, на которые мне всегда было плевать, у меня получилось вернуть, а удержать самое ценное – нет.
– Я скоро буду.
– Анита, – говорит он, когда я уже думаю отключиться. – Я скучаю по тебе. Ты еще не ушла… а мне уже тебя не хватает.
В груди начинает жечь, в глазах появляются слезы, и без того говорить очень сложно, а теперь и они мне мешают.
Семь лет…
Мы были вместе семь лет…
В радости, в горе, в будни и выходные. Практически неразлучны, был только раз, когда он уехал отдыхать без меня. У меня не было сил, не хотела, ничего не хотела тогда.
Моя нежность, мой лучший друг, моя боль и бальзам, часть души, которую я наконец отпускаю.
– Мне тоже, – шепчу я в ответ. – Мне тоже тебя не хватает.
Пальцы дрожат, не сразу получается отключить телефон, и я слышу молчание, которое разрывает меня изнутри. И починить это нельзя, невозможно.
Больно.
До чего же все это больно…
И боль лишь усиливается от хлесткого голоса у меня за спиной:
– Тебе не кажется несколько странным находиться в квартире любовника, быть облаченной в его одежду и говорить мужу, как сильно ты по нему здесь скучаешь?
Оборачиваюсь.
На его лице ни единой эмоции.
Но я знаю, что это обман. Он злится. Ему не нравится то, что он слышал. И нужно бы пояснить, но я настолько растеряна, что просто молча смотрю на него.
Я хочу сказать, что мне с ним не скучно и он все неправильно понял. Хочу сказать, что не хочу уходить. А сильнее всего хочу, чтобы он ко мне прикоснулся. Но тогда я точно останусь, а так нельзя… так больше нельзя.