Калле и многих местных полицейских, которых я знал, уважаемыми или, может быть, равными по положению. А каких-то немногих они могли считать, наверное, и более старшими по занимаемому в этой жизни положению. С ними они могли говорить, считаться и вести совместные дела. Среди таких, как я понимаю, был тот же Марво. Его они уважали и имели с ним дело за то, что он вел себя так же, как и они, по тем же принципам делил людей на «своих» и «босяков». И так же считал, что с «босяками» нельзя церемониться, а надо только использовать, раз они такие идиоты и быдло, и для управления ими или борьбы с ними возможны любые способы и методы. Понятий «плохо» или хорошо», «честно» или «нечестно» здесь для них не существовало.
В этом отношении Калле и его люди по большому счету ничем не отличались от милиционеров и прочих сотрудников спецслужб, с которыми мне приходилось иметь дело в России или той же Украине. Менталитет у них всех совершенно одинаковый. Отдельные полицейские могут отличаться по характеру — быть злее или равнодушнее, вспыльчивее или спокойнее, эрудированнее или глупее, но всех объединяет то, что для них как бы вообще не существует категорий «хорошо» или «плохо». Поэтому, как правило, невозможно однозначно сказать, кто из них более честный или менее. По их работе и обращению с другими людьми невозможно определить, где заканчиваются служебные дела и интересы, где начинается коррупция, которая является тоже как бы в своем роде системой правил и ограничений, а где царит абсолютная анархия преступного мира, в котором вообще возможно все. Такие люди ходят, как считается, на работу, на которой, пользуясь данными им властью и полномочиями, собирают взятки, а попутно сами создают все новых и новых преступников, которых потом опять же отправляют в тюрьму.
Такие наблюдения наводили меня на размышления о том, почему же в полиции Финляндии или Швеции работают совершенно другие люди, как с другой планеты, хотя занимаются, в общем, той же самой работой и имеют дело с теми же самыми людьми. Все, кто сидел в тюрьмах в этих странах, а таких у меня среди знакомых было много, рассказывали, что там полицейские и тюремные надзиратели честны, словно наивные дети, еще не научившиеся обманывать родителей и учителей. Никому из них не приходит в голову просто на испуг взять задержанного, хотя бы даже слегка обмануть, чтоб заставить признаться.
По сути, это люди из другого мира, в котором понятия морали прямо противоположны тому, как рассуждают и поступают что Калле, что российские милиционеры. Было очевидно, что разделение проходит по границам бывшего Советского Союза. Но все равно оставалось не очень понятно, что же такого плохого и порочного было в советской системе, что заставляло людей мысленно переворачивать весь мир с ног на голову. Значило ли это, что сама суть советской власти была преступной с точки зрения морали? Или это просто люди, пришедшие в Советском Союзе к власти, оказались в большинстве с преступным менталитетом и заразили им всех, кто приходил на государственную службу?
Впрочем, тогда это были для меня скорее досужие рассуждения. Я считал, что как деловой партнер или пусть подчиненный, но все же нужен Марво, а уж тем более Калле — как куратору или своего рода хозяину нашего бизнеса и не отношусь в их глазах к категории «босяков». Где еще они смогут получать такой товар, что делаю для них я? Поэтому, даже оказавшись на службе у Калле, я по итогам долгих размышлений решил, что, в принципе, и в таком положении можно пытаться делать свой бизнес. Конечно, не так быстро, как рассчитывал раньше, и намного осторожнее, но можно.
Я полагал со временем, когда у нас установятся достаточно доверительные отношения с Калле, поговорить с ним о расширении производства и торговли, возможности выйти на новые рынки. Если у нас будет больше товара и лучшего качества, чем у других, то это представлялось не очень сложным. И тогда, думал я, можно было бы стать для него вроде как самостоятельным партнером, наравне с Марво. А если Калле на это согласится, то и Марво со своей компанией долго не протянет, просто потому, что они никогда не смогут найти столько сырья, сколько есть у меня. Мистер Чханг в Китае мог обеспечить практически неограниченные возможности. В таком случае в перспективе можно было бы рассчитывать на то, что Калле предоставил бы для моего товара все свои секретные полицейские каналы, по которым идет продажа экстази в Европе, а там, глядишь, и в США.
Такие надежды не разрушали даже весьма бесцеремонные по отношению ко мне выходки со стороны Калле, которые он регулярно позволял. Как-то зимой я собрался с подругой съездить отдохнуть в Таиланд. Я загодя предупредил Марво, отправил им вперед запас MDP и прочих необходимых химикатов, забронировал билеты и гостиницу. Но незадолго до отъезда Калле начал меня уговаривать перенести отпуск на чуть более поздний срок, поскольку у Марта, мол, опять закончился формамид, и вся работа стоит. Комиссар хотел, чтобы я сначала съездил в Россию за химикатами. Само собой, только ради одного Марта я менять планы не собирался. Калле же очень и не настаивал, во всяком случае прямо не приказывал и не угрожал. Поэтому я решил эту тему замылить, не говоря ни да ни нет, и поступить по-своему.
Вылетать в Таиланд мы должны были из Хельсинки, а туда добирались паромом. Но когда мы прибыли в Финляндию, в порту нас остановила таможня. Меня с подругой отвели в служебные помещения и продержали несколько часов, устроив самый тщательный обыск — переворошили все вещи, заставили раздеться догола и предоставить возможность изучить все возможные места на теле, где мелкие курьеры обычно наркотики прячут. Подруга, которая не знала, чем я занимаюсь на самом деле, конечно, была в шоке. В конце концов у нас ничего не нашли, а документы подтверждали наши слова, что мы и вправду летим на отдых в Таиланд.
Таможенники в итоге принесли извинения, но сказали, что у них есть четкий приказ — отправить нас обратно в Таллин, а там нам все объяснят. И потому мы должны уехать назад следующим паромом. Но следующий паром отходил через несколько часов, а дома мы были бы уже вечером. Поэтому вернуться обратно в аэропорт Хельсинки на свой рейс мы уже никак не успевали. Я на всякий случай позвонил знакомым узнать, не случилось ли чего страшного в Таллине после того, как мы отплыли в Хельсинки, не разыскивал ли кто меня, не арестовали ли кого. Но там все было спокойно. Поэтому я решил, что вся эта история с обыском — какой-нибудь сбой в работе у таможенников, которые, может, приняли меня за кого другого. Я попросил таможенников, которые чувствовали себя неловко из-за доставленных попусту неприятностей, помочь и отправить меня обратно вертолетом, которые регулярно летают между Хельсинки Таллином. Весь путь таким способом занимает меньше получаса. Билеты на них стоят недешево, несколько сотен евро, но я сам был готов купить. А таможенникам ведь было все равно, как меня обратно отправлять.
Один из сотрудников таможни довез нас с вещами до вертолетной стоянки, и уже через час мы были в аэропорту Таллина, где нами никто не заинтересовался. Мы взяли билеты на ближайший самолет до Хельсинки и прилетели туда как раз незадолго до рейса в Таиланд. Там нам надо было пройти просто до другого терминала. Причем в хельсинкском аэропорту Ванта мы тоже спокойно прошли все контроли и благополучно улетели на море.
Когда через месяц я вернулся в Таллин и пришел, как обычно, к Калле, он встретил меня благожелательным хохотом и первым делом спросил, каким чудом мне удалось все же уехать в Таиланд. Как оказалось, это он отправил финским таможенникам ориентировку, что похожий на меня по приметам человек везет партию наркотиков, дав указание отправить его, если ничего не будет найдено, обратно для выяснения личности. «Ты же не захотел слушать, что у Марта проблемы. Что мне оставалось делать? — объяснил, отсмеявшись после моих объяснений, Калле. — Ну ладно, без обид. Тут ты меня сделал».
Поскольку такие выходки заканчивались обычно вроде как весело, как своего рода соревнование в ловкости и хитрости, я относил их на счет обычной наглости и бесцеремонности таких полицейских, как Калле. И полагал, что мы вполне сможем сработаться. Тем более что последовавшие вскоре события вновь дали повод разойтись с Марво и организовать наконец собственное производство, уже по согласию с комиссаром.
Глава XVI. Новые старые друзья
С тех пор как я впервые встретился с Калле, жизнь моя довольно быстро вернулась в прежнее рабочее русло. Влад раз в две-три недели выдавал мне с завода ВНИИ по три канистры MDP-2-P, который я почти сразу отправлял в Таллин, потом сам ехал туда, производил все расчеты, брал заказы на необходимые сопутствующие химикаты, делал кое-какие домашние дела, общался с Калле и возвращался в Москву. Изредка я еще на несколько дней возвращался в Таллин, если были какие срочные дела, потом снова получал от Влада канистры, и все начиналось заново.
Вскоре, однако, у меня произошло своего рода затоваривание. С Калле мы договорились, что историю с подменой сафрола водой, которую устроил Марво, мы все признаем недоразумением и забываем. То же касалось и моей тонны сафрола, что Марво отнял у Яануса. Мы договорились, что все это постепенно будет переправлено мне в Москву и пущено в переработку и вернется в виде готового MDP. Так что, когда Сергей приезжал за моим товаром, он стал доставлять мне из Таллина каждый раз по 100–200 литров сафрола. Все это мы перегружали по своим машинам у того же торгового центра «Гранд» на выезде из Москвы.
Я обычно этот сафрол тоже сразу отвозил Владу на склад во ВНИИ, где при возможности он пускал его в переработку. Но у большого предприятия, конечно, возможностей было куда больше, чем у пусть хорошо сработанной, но все же по промышленным масштабам портативной установки, на которой люди Марво делали в Таллине экстази. В результате через какое-то время у меня в Москве стали скапливаться все более внушительные запасы готового MDP, что создавало некоторые проблемы.