— Ха-ха! Сначала выживи, Клюв!
— Что-о?! Ах ты, вредная Мелочь! А ну иди сюда!
Мы сорвались с места и помчались по квартире — я впереди, Ванька за мной. Убегать и уворачиваться мне было не впервой (все детство с Лялькой гоняли друг друга), так что моя прыткость стала для парня сюрпризом.
— Стой!
— Сам дурак!
Честное слово, получилось как-то само собой, но когда рука Воробышка чуть не вцепилась в шевелюру, я на бегу схватила с кресла подушку, запрыгнула на соседнее и от души натрескала Воробышка по офигевшему Клюву. Волосы у парня встали дыбом.
— Что?! — гляделки потрясенно моргнули. — Да ты совсем, что ли, страх потеряла, Уфимце…
Н-на! Подушка просвистела над моей головой и впечаталась в изумленную физиономию еще раз. А нечего зевать! Подумаешь, мордаха симпатичная! Отбросив подушку, я перепрыгнула через журнальный столик (хорошо быть легкой) и помчалась на кухню.
М-да. Не очень мудрое решение. Там-то меня разъяренный Птеродактиль и зажал.
— Ой, гляди, Вань! Там в окно кто-то смотрит! Кажется, к малышу Карлсон прилетел!
Воробышек отвлекся всего на секунду, но мне хватило. Юркнув под накачанным трицепсом, я выскочила из кухни, влетела в комнату и… взвилась в воздух, наконец-то пойманная длинными и сильными руками Воробышка. Но поймав меня, парень споткнулся о тапок, и мы вместе с ним шлепнулись на диван, опрокинув на пол поднос с чашками и остатками кофе. Стали бороться, пока мои собственные руки не оказались заведены за спину, а Ванька, пыхтя от злости, лежал на мне.
— Поймал! К малышу, значит…
Волосы растрепались, очки слетели, парень был вдвое тяжелее, но просить отпустить и слезть с меня гордость не позволила. Так и смотрели друг на друга, соприкасаясь грудью и почти соприкасаясь лицами. Прошла минута. Дыхание замерло, а злость вдруг сошла на нет. Даже в полутемной комнате и без очков, я видела, как внимательно Воробышек меня рассматривает…
Может, решает, как лучше из этого положения душить? Или размышляет, из чего бы сподручнее свернуть кляп? А может… Я сглотнула. Может быть, он собрался… Нет, не может быть! Но сердце вдруг встрепенулось и застучало в груди. К щекам мгновенно прилила кровь. И снова (честное слово, это не я! Просто Ванька тяжелый!) губы сами раскрылись на тяжелом вдохе.
Голос у Воробышка охрип, и дыхание тоже. Пальцы парня на моих запястьях сжались туже.
— Что, Зубрилка? Чего замерла? Ждешь, что я тебя поцелую?
— Что?
— Ну, как же, такой шанс, я не слепой. Будешь потом своим друзьям-ботанам хвастаться, кто тебя целоваться учил. Ты же у нас по всем статьям неопытная, я прав?
Язык онемел, и парень ответил сам.
— Вижу, что прав. Ну, нет уж, Уфимцева, не надейся, — Ванька вернул мне тонкую ухмылочку. — Мне и без тебя девчонок хватает, и куда отзывчивее. Надеюсь, ты понимаешь, о чем я? И если бы не твои дурацкие рефераты, я бы сейчас…
Он не закончил, но я и так догадалась, чем бы он сейчас занимался и с кем.
Понимала ли я? Да уж, конечно!
— Да на здоровье!
— Непременно.
— Это ты не мечтай!
— Ха-ха, насмешила, — и ведь действительно посмеялся.
— Почему же тогда не слезешь с меня? Клюв!
— Боюсь, что сбежишь и еще одного хомячка придушишь. Злодейка! Может, тебя связать, чтобы мир обезопасить?
Я завозилась под парнем, и устало сказала:
— Отпусти. Никого я не придушу. — И отвернулась. Совсем. Надоел он мне, даже настроение испортилось.
Ванька отпустил. Сполз с меня, а следом и с дивана.
— Твою мать… — выругался, увидев на светлом ковре кофейную жижу и разбитые чашки. — Теперь убирать надо, — сказал, — иначе Илюха с меня три шкуры спустит. Вставай, Уфимцева! — Воробышек поднял с пола очки и положил их возле моего плеча. Посмотрел с досадой и укором (видимо, и правда, не мог мне девчонок простить). — Бери тряпку в руки, будем заметать следы твоего неудавшегося преступления.
Пол и ковер мы скоблили минут пятнадцать, и еще столько же наводили порядок после нашей беготни. А потом я пошла в кухню и сделала себе один кофе и один большущий бутерброд. Нагло все слопав, вернулась в комнату и забралась на диван — подальше от Воробышка, который (ну, надо же!) заканчивал читать физику!
— Вкусно? — с завистью и злостью спросил Ванька.
— Не очень. Мало! У тебя тут с голоду помрешь. Одно из двух: или ты жадина, или лентяй!
— Или кто-то много ест.
— Все-таки жадина, — невесело констатировала факт и съела последний кусочек.
— Много болтаешь, Зубрилка. Ты мне мешаешь учить.
Ой-ой-ой, какие мы правильные. Так и захотелось навредничать.
Нащупав пульт, я включила телевизор и нашла в памяти канала нужную передачу. Сделав звук погромче, откинулась на подушки.
— Да, расслабься, малыш. Все равно для того, чем ты собирался заняться с Рыжей, много ума не надо! Хватит и птичьего ай-кью. А «Тачка на прокачку», между прочим, я тоже люблю смотреть! Я бы на колеса этого мустанга литые диски со спиннерами поставила и модифицировала двигатель. Добавила бы трубчатый коллектор с расчетом на высокие обороты, чтобы мощность увеличить, а перед турбиной — дополнительную камеру сгорания, как на гоночных автомобилях «Формулы 1». А еще бы двери от Ламборгини, чтобы откидывались вверх. О! И Сабвуферы! Вот сабвуферы точно! И можно на трек! И не пялься на меня Воробышек, не собираюсь я тебя травить. Нужен ты мне, как дохлый хомячок зоопарку…
POV Воробышек
Это звонок. Настойчивый телефонный звонок, но мозг не хочет просыпаться. Ему продолжает сниться какая-то чушь. В этой чуши я стою на учебной кафедре у доски, в костюме тройке с галстуком, свечусь от счастья, как новая копейка, и сыплю формулами направо и налево, как последний затюканный ботан. А во всей аудитории присутствует одна лишь Уфимцева. Сидит королевой в первом ряду — мелочь в очках, и одобрительно кивает головой: «Правильно, Ваня. Молодец, Ваня…»
Тьфу, черт!
Я не могу открыть глаза, но протягиваю руку и нащупываю сотовый. Подношу к уху.
— Алле…
А в ответ тишина.
— Клон, если это ты — отзовись или иди к черту. Я всю ночь не спал.
— Где Катя?
Что у брата с голосом? Связки, как натянутые гитарные струны. Катя? Какая Катя?! Но голос в трубке звучит удивленно и неожиданно звонко, и я прошу, накрыв глаза ладонью.
— Фигасе! Клон, что за шутки? Тебе что, одно яйцо отрезали? Не звени…
— Это кто? — динамик вдруг отзывается громко и требовательно, и я догадываюсь сквозь полудрему — не брат.
— А ты кто?
— Эй, я первый спросил!
— А я второй.
— Где Катя?! Я тебе сейчас сам яйцо отрежу, козел, если не ответишь! И не только яйцо! Я спрашиваю, где Уфимцева?
Ах, Уфимцева. Я убираю ладонь и приоткрываю глаз — девчонка спит, повернувшись ко мне лицом, сдвинув к себе все подушки. И это я — жадина?
— Слушай, парень, ты за разговором следи. Я ведь могу и обидеться. Не ори, спит твоя Катя. Разбудишь.
— Как спит? Где?! Почему у тебя ее телефон?
— Рядом спит, на диване. А телефон выпал, наверно, когда мы с ней… неважно. Не твое дело.
— Что?! Слушай, ты, смертный! Если с ней что-нибудь случится, если хоть пальцем Катьку тронешь, я тебя убью! Клянусь Дракулой! Я тебя найду и…
Кем? Чё за фигня? Пришлось отключить сотовый. Совсем. Тем более, что он, как оказалось, не мой. Должно быть, выпал из кармана Очкастика, когда мы боролись.
Боролись — смешно. Там силы-то в руках, как у котенка. Боялся поломать, когда под собой чувствовал. Хотя девчонка оказалась на удивление шустрой. И острой на язык. Вывела из себя во всех смыслах. Снова пришлось бороться, чтобы отобрать пульт. Правда на этот раз не сдержался, куснул в шею. Жаль, что клыки отрастить не получилось, а то бы с удовольствием крови выпил. Теперь вот снится еще, как будто мне ее в реале мало…
Я смотрю на тонкое лицо, спрятанное за волосами. На полуоткрытые, нежной формы губы и подбородок. На очки, смешно съехавшие на нос.
А все-таки удивительная она — эта Уфимцева. Совсем девчонка еще, а столько знает. И неужели я ошибся и у нее есть личная жизнь? Хм, похоже на то. Пацан не шутил, вспылил всерьез. Значит, и в поцелуях она вполне разбирается, не зря на меня так таращилась. Все-таки странные они люди — ботаники.
За окном уже рассвело, но задернутые шторы хранят полумрак. Я подношу запястье к лицу. Часы показывают без пяти минут шесть. У нас с Зубрилкой остался максимум час, чтобы поспать. Я роняю руку и закрываю глаза… И королева аудитории тут же снисходительно улыбается и позволяет сыпать формулами дальше: «Продолжай, Воробышек, продолжай…»
— 26 —
Мы проспали целых четыре! Так и не поняли, кто проснулся первым, но оба вскочили и заметались по гостиной. Стукнулись плечами у двери ванной комнаты.
— Посторонись, Клюв! Потерпишь… — прошипела девчонка и точнехонько вписалась в узкую щель, захлопнув дверь перед моим носом. В умывальнике полилась вода…
— Эй, я не понял, кто в доме хозяин?
Но зато собралась быстро — свернула густые волосы в узел, натянула очки, куртку, рюкзак, кеды и, как заправский спринтер встала у выхода на старте.
— А реферат? — важно пискнула, когда я собрался открыть замок. Выскочила на лестничную площадку первой и впечаталась носом в каменную грудь старухи Семеновны, вставшую стражем на пороге.
Так вот, кто нас разбудил? Нужно было сразу догадаться. Важный вид соседки — поджатый рот и прищуренный глаз, сказали о том, что она поймала меня с поличным и сейчас страшно довольна этим фактом. Наверняка соображает, чего бы мне, бесстыднику, вменить.
Смешно. В каком веке она вообще живет? Люди давно перестали стесняться тех, с кем спят или проводят ночь, если никому не должны.
— Доброе утро, Семеновна. Ну что еще? Телефон глючит или вновь соль закончилась?
Старуха не растерялась. Ответила, внимательно рассматривая смутившуюся под ее взглядом Зубрилку. Уперла руки в бока, и не думая отступать в сторону, чтобы дать незнакомке пройти.