сь, перебил его Витя. — Дружок! Смотри, как надо искать. Становись на четвереньки и…
И, знаете, стоило только Вите опуститься на четвереньки, как красавец белый гриб точно из-под земли появился прямо перед его носом.
— Гав! — сказал Витя неуверенно, словно боясь, что перед его носом не гриб, а прошлогодний коричневый лист.
Но гриб не исчез, наоборот: рядом с первым, как по волшебству, появились ещё три, один одного лучше…
— Гав, гав, гав! — залился Витя на весь лес весёлым лаем.
Дружок даже отскочил от него в сторону и, вероятно, никак не мог понять, всерьёз это или в шутку.
— Перестань, Витька, дурачиться, — проворчал Митя. — Как маленький, поднял шум на весь лес… Вон Дружок смотрит на тебя и, наверно, думает: «Небось по-человечески разговаривать ещё как следует не выучился, а туда же, по-собачьему хочет высказываться!»
— Что? Завидно стало, что я грибы такие нашёл? А ты тоже на четвереньки стань… Вот так… Гав — грибок, гав, гав — ещё парочка…
Полной корзины Витя в этот день не набрал, да, вероятно, ещё и не родился такой искусный грибник, который смог бы её наполнить всего за один день, но собрал Витя намного больше Мити. Приловчился.
— А с Дружком ты всё равно опозорился, — сгорая от зависти, ворчал Митя. — Горе-дрессировщик…
— Он непородистый. А непородистых трудно дрессировать. А во-вторых, я сам виноват, что он не лаял на грибы. Я же его на жареные натаскивал! Что же, он виноват, что в лесу не растут жареные грибы? Давай я лучше тебя натаскивать стану. Ты как будто породистей Дружка, — принялся подтрунивать Витя.
В ответ Митя только засопел сердито, а это означало, что он решил раз и навсегда прекратить дружбу с Витей.
Я только усмехнулся, глядя на них: знаю я цену всем их ссорам!
Бешеный кот
У этого рассказа может быть два начала. Можно начать с того, как Митя с Витей собирались на подлёдную рыбалку, как Витя, со слов дяди Николая, старшего дворника, чертил подробную кар ту водоёма и ставил на ней крестики в тех местах, где плотва грандиозных размеров ждёт не дождётся, когда кто-нибудь из рыболовов предложит ей крохотный кусочек теста, сдобренный ванилью. А можно начать и с того, как за этой же рыбой собирался старый кот, по имени Филька.
Поскольку танцевать принято начинать от печки, начнём от печки и мы, тем более что она играла в жизни Фильки не последнюю роль.
По утрам Филька покидал своё тёплое логово в домике сторожа лодочного причала и отправлялся на промысел. Только не думайте, что он отправлялся за мышами. Нет, мыши ему даже во сне не снились. Снилась Фильке только рыба.
Летом дело обстояло проще — по утрам он обследовал все лодки на причале: не осталось ли в какой забытой рыбёшки. Вечерами рыболовы сами делились с ним добычей. Зимой дело обстояло хуже — зимой надо было самому отправляться на лёд и по очереди обходить рыболовов, сидящих у лунок. Особенно не нравилось Фильке такое занятие в оттепели, когда на льду появлялись лужи. Однако рыбки-то хочется!
Так было и в этот день: ночь и утро выдались тёплыми, капало с крыш, снег осел и на льду появились большие лужи. Филька брезгливо пофыркал на крыльце, но на печку не вернулся…
Теперь посмотрим, какими были дела у Мити с Витей. Кажется, на этот раз Витя ничего не напутал в своей карте и точно попал на место, рекомендованное дядей Николаем. Правда, рыба попадалась им далеко не грандиозных размеров, но поплавки в воде то и дело вздрагивали, и ребята делали торопливые подсечки.
— Ну, Мить, если дело так пойдёт, то мы до вечера обловимся! — повизгивал от удовольствия Витя. — Не успели сесть, а у меня уже пяток есть…
— Ничего, подходяще клюёт… — басил в ответ Митя. — Только я не люблю заранее подсчитывать.
И тут как раз Митя и увидал Фильку. Он даже вздрогнул от неожиданности. Надо сказать, что по внешнему виду Филька очень смахивал на нечистую силу, выгнанную за какие-то грешки из преисподней. При виде его дети хватались за материнские подолы, а набожные старушки крестились и шептали заклинания: «Чур меня! Чур!..»
— Вить… — прошептал Митя. — Смотри, какая зверюга к нам пожаловала.
Витя взглянул и сам чуть было не запричитал заклинания.
От ребят Фильку отделяла большущая лужа. Не будь рядом с их лунками ещё трепещущей рыбы, Филька, может быть, и ушёл бы к другим рыболовам, но теперь он уже не мог уйти. При виде рыбы у него в животе появились колики и начался нервный тик: кончик облезлого хвоста стал беспрерывно подёргиваться, верхняя губа с жёсткими усами дрожать, как при лихорадке, а из раскрытой пасти стал вырываться приглушённый львиный рык.
— Мить! Знаешь, мне что-то очень не нравится этот котяра… — прошептал Витя. — Как ты думаешь, он не бешеный?
— Да… Видик у него… — ответил Митя, тоже не совсем бодрым голосом. — Хорошо ещё, что он на той стороне лужи…
— Ты думаешь, что он и на самом деле бешеный? — поёжился Витя.
Ребята совсем перестали следить за поплавками. Они смотрели теперь только на Фильку и изредка бросали тоскливые взгляды в сторону других рыболовов, сидевших поодаль грачиной стаей.
— Может быть, нам потихонечку… — начал было Витя, но не успел выразить словами свою мысль до конца: Филька вдруг весь сжался, затем взмыл в воздух и опустился на снег у ног оторопевшего Вити, вперив в него глаза такого жуткого цвета со зловещими искрами, что у Вити сразу пропали всякие сомнения относительно Филькиной нормальности.
— Ой! Ты видишь, какие у него гла… гла-за?.. — еле выговорил Витя.
Митя ничего не успел ответить: бешеный кот сделал новый прыжок и очутился у Вити на плечах. Филька часто так делал, когда на льду было мокро, — вскакивал на плечи к рыболовам и принимался клянчить рыбы: «Рыы… ры… ры…»
Витя взял самую высокую ноту, на которую только были способны его голосовые связки, свалился со своего сундучка на снег, покатился по нему, а потом вскочил и понёсся с немыслимой быстротой в сторону рыболовов.
Он летел, не оглядываясь, не разбирая дороги, по лужам, так что вода разлеталась в стороны фонтанами. Он слушал сзади топот — это бежал за ним Митя, но Вите казалось, что это топочет бешеный кот, и он ещё выше поднимал колени, чуть не стукал ими по подбородку.
Остановил ребят только окрик одного из рыболовов, которого они чуть не сбили с его сундучка:
— Вы что это, сказились, что ли?
— На… на… на нас кот напал!.. — еле выговорил Митя.
— Д-и-и-кий… — добавил Витя. — Бе-ее-ешеный…
— Да вы сами, часом, не рехнулись? Где это видано, чтобы бешеные животные по воде ходили, когда для них вода что бензин зажжённый? Сказочки сочиняете… — ругался рыболов.
— Да не сказки… — засмеялся другой рыболов. — Это их Филька в панику вогнал… Только почему вы его за бешеного приняли?
— Так он же набросился на меня… — принялся объяснять Витя. — Как сиганёт на плечи! Как зарычит!
— А он ко всем прыгает на плечи, ежели на льду мокро. И не рычит он, а мурлычет. Рыбы просит… Эх вы, мужчины!.. Такого замечательного кота испугались. Он же умница, каких мало. Он только не говорит, а всё понимает. Да я так думаю, что скоро он и говорить с нашим братом научится. Он уже половину слова «рыба» вполне ясно выговаривает… «Ры… ры… ры…», а скоро он чисто будет выговаривать: «Рыбы, рыбы дай!» А потом и закурить будет просить…
Когда ребята вернулись к своим лункам, Филька доедал последнюю плотву и вид у него был уже такой, как будто он замолил все свои грехи и душа у него была спокойна. В глазах уже не было прежнего алчного блеска, хвост не дёргался, губа не дрожала, а из глотки уже не вырывался львиный рык, а лилось нежное урчание. Ребята могли потом поклясться, что они ясно слышали первые Филькины слова, сказанные по-человечески:
«Хоррроша рррыбка! Ррррыбка хоррроша!.. За-курррить бы теперррь…»
«Петушиное» слово
Так уж у нас повелось: в каждые каникулы Митя и Витя едут со мной куда-нибудь на рыбалку. Зимой мы отправляемся на подлёдный лов, с весны — по открытой воде. И места у нас для разных каникул разные. Весной, например, мы ездим на Кощеево озеро, на речку Унжу. Московские рыболовы так хорошо знают туда дорогу, что рассказывать, где это место находится, лишнее.
Ещё в поезде ребята обратили внимание на девочку в зелёном брезентовом плаще. Приметили они её потому, что везла она явно рыбацкую корзину и удочку в матерчатом чехле. А в конце дороги выяснилось, что ехали мы в один дом, что Нюра — так звали девочку — доводилась нашим хозяевам племянницей…
— Кому это ты удочку привезла? — сразу же задали ребята ей вопрос.
— Сама буду ловить… — ответила Нюра.
— Ну да! А ты умеешь? Небось завизжишь, как червяка увидишь… — усмехнулся Витя. — Ваш брат девчонки — народ не из храбрых…
Нюра пропустила его замечание мимо ушей.
— А вы собираетесь на червя ловить? — спросила она, в свою очередь.
— На китайских рачков…
Витя подмигнул Мите, достал коробку с мотылём и показал Нюре рубиновые личинки комара толкунца.
— Да ты их не бойся, они не кусаются! — принялся успокаивать Нюру Митя, хотя Нюра и не думала бояться. Она даже пальцем потрогала наживку.
— Интересно… — сказала она. — И где вы их только берёте?
— Нам их прямо из Пекина доставляют на «ТУ-104»… А рыба на этих рачков берёт — отбою нет! Ну, да завтра увидишь сама. Только ты не очень огорчайся, что у нас будет густо, а у некоторых — пусто… — окончательно разошёлся Витя.
— Научусь когда-нибудь и я ловить… А то скажу «петушиное» слово… — засмеялась Нюра.
— Это ты маленьким рассказывай сказочки про «петушиные» слова… Нет, когда ловить не умеешь, никакое «петушиное» слово не поможет! — заявил Витя.
Мы проснулись ещё до света от необычного шума на реке, которая протекала за огородом нашего хозяина. На берегу творилось что-то невероятное. Можно было подумать, что пол-Москвы уселось на автобусы, грузовики, легковые машины, чтобы прибыть в это воскресное утро на берега неприметной речушки. Из машин вытаскивались разборные и надувные лодки всевозможных конструкций, с моторами и без моторов, на одну персону и на десять. Торопливо составляя удочки, обувая мушкетёрские сапоги, рыболовы спешили занять себе местечко на болотистых берегах Унжи, хотя до рассвета оставалось ещё не меньше часа… Даже страшновато было плыть на плоскодоночке по узкой речке сквозь строй удильщиков: от взмахов удилищами в воздухе стон стоял…