И то сказать, раньше в зоне моей персональной ответственности фонтанировал энергией всего один неукротимый ребенок, а сегодня я опекала сразу двоих таких.
Воистину Ирка — настоящая мать-героиня!
Существуй где-то в мире пункт обмена демонят на послушных детей, за каждого из подружкиных отпрысков дали бы по целому классу монастырского пансиона!
Я влезла под душ и минут пять с нескрываемым наслаждением отмокала в горячей воде, распариваясь, как ломкий сухой прут, постепенно превращающийся в превосходную гибкую розгу.
— Судя по образному ряду, абстрагироваться от проблем педагогики получается с трудом, — поддел меня внутренний голос.
— Педагогика затягивает, — согласилась я и ассоциативно отступила от воронки сливного отверстия под ногами, куда водоворотом уходила пенная жижа.
Зря я это сделала.
— Боишься просочиться на пару сотен лье в канализацию? — хихикнул внутренний голос, уместно процитировав Стругацких.
Я помотала головой.
Ох, не того я боялась!
Новенькая душевая штора с изображением сексульных игр обитателей моря не выдержала искушения близостью, потянулась и сладострастно обняла меня сверху донизу.
Гладкий мокрый пластик слился в экстазе с моей влажной кожей, и это оказалось невыразимо противно!
Как если бы я была невинной виноградной улиткой, а штора — порочной сластолюбивой коровой, поцеловавшей бедную улиточку взасос.
Я взвизгнула и задергалась, вырываясь из сексуального рабства.
Карниз не выдержал этих энергичных игрищ, и все мы рухнули на пол: я, штора и державшая ее железная палка — к сожалению, именно в таком порядке, а не наоборот.
Наоборот было бы мягче.
— Вот это, я понимаю, бурная половая жизнь! — издевательски восхитился мой внутренний голос.
Я попыталась встать — замотанная в штору, с карнизом на манер коромысла на плечах, — и, разумеется, не преуспела. Наоборот, сбила со стены мыльницу на присосках, наступила на мыло, снова грохнулась и горестно взвыла, ощутив резкую боль в ноге.
Черт, черт, черт! Да я на лыжах зимой не катаюсь, боясь травмировать конечности, которые нравятся мне целыми и невредимыми, а тут, похоже, позорно сломала ногу в санузле!
В гневе я с чувством шарахнула злополучным карнизом по стене и усладила свой слух глубоким музыкальным звуком, которым отозвался на удар стальной полотенцесушитель.
— Бум-бум-бум! — усложнил ритмический узор торопливый стук в наружную дверь. — Ленка, открой!
— Явилась, не запылилась! — злобно прошипела я в адрес припозднившейся подруженьки.
— Вернулась, не завернулась! — подхватил мой внутренний голос.
Явно намекнул, скотина, на меня, уже успевшую и завернуться, и навернуться.
И в кого он у меня такой ехидный?
— Ленка, ты там живая? — неожиданно громко и ожидаемо встревоженно поинтересовалась Ирка.
Наверняка прицельно кричит в замочную скважину, опасаясь разбудить короедов в соседней квартире.
— А если нет, то что? — ворчливо поинтересовалась я, с трудом отлипая от кафельного пола.
— А если мертвая, то тебе же хуже будет, потому что я выбью дверь! — пригрозила подружка.
Эта выбьет, можно не сомневаться.
— Сейчас открою, жди, — пообещала я, мучительно воздвигаясь и начиная трудный путь в прихожую. — Нет, не сейчас, но скоро… Еще сегодня, наверное, хотя как пойдет…
Моя проблемная нога идти вообще никак не хотела, она болела и явно начала опухать.
Тяжко подпрыгивая на второй, относительно невредимой (ссадина на коленке не в счет) нижней конечности, я кое-как добралась до двери и впустила в квартиру Ирку.
— Стриптиз с шестом? — неуверенно предположила она, пытаясь логично увязать меня, всю такую голую и мокрую, с трубой карниза, которую я использовала как костыль. — Для кого, интересно?
Она искательно оглядела комнату.
— Для собственного извращенного удовольствия, — буркнула я, аккуратно роняя себя на кровать. — Такая маленькая садо-мазо-игра, не обращай внимания, подай-ка мне халат!
— Слушаюсь, моя госпожа и повелительница!
— Давай, давай издевайся над бедной раненой мной, — не поддержала я назревающую ролевую игру. — Я, может, сейчас самый больной в мире человек, а ты не хочешь стать мне родной матерью!
— Душевнобольной? — уточнила неродная мать.
— Физически!
Я демонстративно побаюкала руками травмированную ногу и неподдельно захныкала.
— О-о-о, я вижу, дело плохо! — Подружка сменила тон. — Тут не халат нужен, а трусы!
— Какие, на хрен, трусы?! — плаксиво рыкнула я, подозревая, что душевнобольные среди нас все-таки имеются, и это не я.
— Если на хрен, то мужские, но ты, я думаю, семейники не носишь?
Ирка переместилась к шкафу, открыла дверцу и зашуршала тряпками, оживленно воркуя:
— Хотя, возможно, я не все знаю о тебе, о затейливая любительница членовредительского стриптиза… Сейчас оденем тебя, если получится — обуем и в травмпункт повезем, а там и доктор Айболит, он под деревом сидит…
— Ты, что, мне зубы заговариваешь? — догадалась я.
— А то!
Подружка нашла, что искала, и бросила мне чопорные бесшовные плавки и просторный сарафан.
Правильно, про джинсы с травмированной ногой придется забыть, и в откровенных стрингах к доктору идти не стоит… Если, конечно, мы не планируем ролевые игры…
Тьфу, о чем я?!
Я кое-как оделась, влезла в не обременяющие ноги шлепки, и мы отправились в травмпункт.
Идти было трудно. Я скрипела зубами, а Ирка без умолку болтала, старательно отвлекая меня от роли страдалицы:
— Вот зараза управдомша, в каком состоянии хозяйство содержит, это же просто ужас: душевые кабины шаткие, карнизы со шторами и вовсе падучие, во дворе труп, в двери вечно кто-то скребется, и какому идиоту, интересно, пришло в голову измалевать весь коридор мелком от тараканов?!
Я виновато ойкнула.
А, так это был мелок от тараканов, а не для детей…
— Ну, потерпи, потерпи! — Ирка неправильно трактовала мой возглас. — Есть и хорошая новость: лифт заработал! Тебе не придется скакать на одной ножке с шестого этажа на первый.
— Это действительно радует, — согласилась я, честно пытаясь найти в сложившейся ситуации позитив.
Помог мне в этом доктор: осмотрев мою лапку и сделав рентген, он диагностировал не перелом, а всего лишь растяжение, порекомендовав сегодня приложить к травмированной области лед, а уже с завтрашнего дня использовать согревающую мазь. А потом туго замотал мою ножку эластичным бинтом, использовав его огорчительно экономно.
— А можно еще немножко бинтиком обмотать? — спросила я. — Ну, так, для пущей красоты и чисто символически…
— А голову ты не ушибла? — прищурилась Ирка, не оценив мое оригинальное представление о символических красотах.
— Ну, пожалуйста, что вам, три метра бинтика жалко? — заныла я. — Я же не протез прошу, не деревянную ногу, даже не гипс…
И добрый доктор меня пожалел, а бинтика для меня не пожалел, так что в итоге нога моя стала похожа на белый кокон.
Выйдя на крыльцо травмпункта, я вручила Ирке свой мобильник, велела:
— Сфотографируй меня!
И я встала в эффектную позу на фоне вывески лечебного учреждения.
— Это для семейного архива? — поинтересовалась подружка, послушно сделав несколько снимков.
— Нет, это для моего начальства, — объяснила я, прикрепив наиболее удачное фото к моментально родившейся поэтичной эсэмэске «Ушла на больничный, клянусь, что вернусь!»
Хотя слово «ушла» как-то диссонировало с одноногостью…
А, ладно, какая разница! Главное — теперь никто не будет ждать, что я в ближайшие дни появлюсь на работе.
Я почувствовала, что мое настроение уже не падает, как пикирующий бомбардировщик.
Ирка же, хотя и уяснила, что я не скончаюсь в страшных муках прямо здесь и сейчас, на обратном пути продолжала посильно отвлекать меня от печальной — в свете моей временной одноногости — действительности.
Темы для болтовни подружка находила по ходу жизни и по пути следования автомобиля одновременно.
— Какие в Адлере названия улиц однотипные, ты заметила? — трещала она. — Улица Тюльпанов, улица Акаций, Цветочная улица, Сиреневая… Как будто мы в коттеджный поселок к Незнайке закатились! Нет, чтобы честно назвать: улица Тьмы Египетской, улица Бродячих Собачек, улица Колдобин и Рытвин, имени семидесятилетия бомбардировки Хиросимы…
Я захихикала и, разумеется, рачительно вспомнила о своих писательских нуждах:
— Ирка, а давай для населенных пунктов в моем романе-фэнтези названия придумывать?
— А давай!
Подружке только дай поучаствовать в увлекательном процессе литературного творчества.
— Улица Охромевшего Дракона, а? Как тебе?
— То есть она не очень-то ровная, эта улица, да? — резонно предположила я.
— Ну а откуда во мгле средневековья ровные улицы? — пожала плечами подружка. — Но если про дракона тебе не нравится, то вот еще варианты: Нижнеэльфийская, Верхнегоблинская, Староорочья и Новогномская! И трактир «Вертелятор»!
— Ммм?
— От слова «вертел», потому что это в том трактире самый востребованный предмет кухонной утвари.
Дома заботливая подружка уложила меня в постель и подпихнула под травмированную ногу подушку.
— Неудобно, — пожаловалась я. — Слишком мягко, нога проваливается.
Ирка молча заменила обычную подушку диванной.
— А теперь слишком твердо! Ноге жестко!
— На тебя не угодишь! — не выдержала сестра милосердия.
Сердито посопев, она ушла, и я было подумала, что капризный пациент в моем лице (и, главное, ноге) остался без материнской заботы, но минут через пять Ирка вернулась.
— Вот. От души отрываю!
Она продемонстрировала мне подушку-думку с искусно вышитыми лупоглазыми котятками.
— Та самая, винтажная?
Я оценила Иркину щедрость.
Этих котяток на плотной бязевой наволочке в свое время вышила еще подружкина бабушка. За полвека нитки заметно выцвели, а местами полиняли, и котятки приобрели довольно потрепанный вид, но Иркины детские воспоминания о безмятежной дреме на деревенской печке нисколько не потускнели. Поэтому всякий раз, когда она куда-либо уезжает, подружка берет с собой бабулину подушечку — благо та невелика и не занимает много места в багаже.