Никита решил, что пора.
Поглаживая заветный ключик в кармане, он вошел в знакомый подъезд, поднялся на шестой этаж и, убедившись в отсутствии свидетелей, направился к нужной двери.
Разумеется, сначала он позвонил, потом постучался. Мало ли, вдруг жильцы просто спят с утра до ночи?
Но никто не отозвался.
Незваный гость заглянул в замочную скважину и на фоне окна, скупо позолоченного светом уличных фонарей, разглядел неподвижные очертания мебели, образующие безжизненный пейзаж в стиле кубизма.
Ни малейшего шевеления состыкованное с замочной скважиной Никитино око не узрело.
Аналогичным образом состыкованное с тем же функциональным отверстием ухо Никиты не уловило ни звука.
— Ну, с богом! — сам себе шепнул Никита.
И, ничуть не смущаясь явной богопротивности своего деяния, проник в чужое жилище.
Входная дверь хлопнула, отсекая тихую гавань с сопящими в кроватях детьми от бурного моря людей и событий, в которое отважно вышли жаждущие развлечений и приключений родители.
— Рота, подъем! — выждав пять минут, громким шепотом скомандовал командир Васька.
— А может, ну его, это приведение? — зевнув, пробормотала Катя. — Одним больше, одним меньше… Сколько их еще будет в нашей жизни…
Васька, успевший выбраться из постели, аж подпрыгнул, звучно шлепнув босыми ногами по линолеуму:
— Да ты не понимаешь разве, как нам повезло?! Оказаться совсем рядом с местом убийства — это же редкая удача! Сегодня самая первая ночь, когда может появиться привидение Софьи Викторовны, и ты согласна пропустить такую премьеру?!
— Уговорил, встаю, — сдалась Катька. — Нюр, ты с нами?
— Я боюсь, — из-под пододеяльника, натянутого на голову, глухо ответила Нюрка.
— Привидение?
— Софью Викторовну!
— Так она же уже привидение, а не живая!
— Все равно боюсь!
— Нюра не с нами, — резюмировал Васька. — Ладно, пусть остается дома. Что возьмешь с малявки…
— Сам малявка! — обиделась Нюрка и вынырнула из-под покрывала. — Я тоже пойду.
Экипировались дети быстро: взяли фонарики и прямо поверх пижам надели на шеи ожелелья из чесночных головок, приобретя таким образом заметное сходство с трио босоногих гавайских музыкантов в праздничном убранстве и с маракасами.
Только в отличие от музыкантов постарались не производить никаких шумов и пришлепали к двери квартиры, где ожидалось явление народу привидения, почти никем не замеченными.
Любящий муж Сергей Максимов, он же Моржик для своих, приготовился неотлучно провести на сторожевом посту бессонную ночь, однако не учел, что среди естественных надобностей человеческого организма (а любящие мужья — тоже люди, а не ангелы) наиболее настоятельной потребностью является вовсе не сон.
За время, проведенное в плотной стыковке с дверным глазком, бдительный страж всего лишь дважды отлучался по нужде, и, хотя отсутствовал он каждый раз всего минуточку, умудрялся пропустить что-то важное.
В первый раз аккурат в момент короткого забега Моржика «к удобствам» на охраняемый им объект успел проникнуть жаждущий помывки и стирки Никита Дедкин.
Во второй раз под дверью материализовалась группа голопятых карликов в байковых брючных костюмах и странных бусах.
Разглядеть их толком в сумраке коридора, в высшей степени экономно освещенного одной слабой лампочкой у лифта, наблюдатель не смог. Но сам факт того, что карлики сгрудились у двери квартиры Ирины Иннокентьевны, насторожил его и побудил вмешаться.
Впрочем, достаточно было погреметь дверной цепочкой, чтобы голопятые с топотом убежали.
Открыв дверь (она зловеще скрипнула), Моржик выглянул в коридор, огляделся и прислушался.
В сизой дали у лифта терялись смутные шорохи.
А из роковой квартиры, все еще числящейся за ответственной квартиросъемщицей Ириной Иннокентьевной, доносились приглушенные преградой, но при правильной постановке уха на дверном полотне явственно различимые звуки: гудение, журчание и пение.
И, если вполне себе уютные и домашние гудение и журчание можно было объяснить незаметным возвращением в дом законной хозяюшки Ирины Иннокентьевны, то пение в категорию невинных будничных шумов решительно не попадало.
Просто потому, что пели мужским голосом.
— Интересное кино, — зловеще пробормотал крепко любящий и столь же ревнивый муж Моржик, судорожно нащупывая в кармане джинсов свой дубликат ключа.
В прихожую он вошел бесшумно, старательно сдерживая пробуждающегося в душе зверя, и первым же пытливым взором наткнулся на совершенно посторонние и откровенно мужские резиновые тапки.
Шлепанцы по-хозяйски уверенно стояли под дверью санузла, явно дожидаясь воссоединения с владельцем, который распевался под душем под аккомпанемент журчащих струй и басовито рокочущей стиралки.
Примитивная обувь, типа «тапки резиновые обыкновенные», в неизменно актуальном тренде курортной моды идеально сочеталась с носками до середины голени. Моржик живо представил себе эти носки, весело кувыркающиеся в барабане стиральной машины вместе с трусами и майкой-алкоголичкой, и воображение по опорным точкам нарисовало ему на редкость отвратный образ героя-любовника.
— Как дома себя чувствует, мерзавец! — презлобно восхитился Моржик и направил осветительный прибор в темную теплую духоту не проветренной квартиры.
Если бы острый луч фонарика обрисовал во мраке крупные формы знакомой обнаженной натуры и растрепанные рыжие кудри, праведный гнев обманутого мужа обрушился бы на Ирину свет Иннокентьевну.
Однако в комнате было пусто и даже относительно чисто — во всяком случае, постель не выглядела разворошенной.
— Не понял! — честно признался Моржик самому себе и пробудившемуся внутреннему зверю. Негромко рыкнув, он со словами: — Интересно, кто же это к нам пожаловал?! — рванул за пониманием в занятый санузел.
Мы с подружкой вышли из лифта и уловили отголоски затихающего на лестнице топота.
— Что за ночные забеги по ступенькам? — мимоходом удивилась Ирка, резво рыся к моей квартире.
Ей не терпелось выглянуть в окошко и со вкусом, толком и расстановкой наблюдать прибытие вызванного полицейского патруля. Топография местности не позволяла патрульке проехать к бамбуковой роще за складированными в ней «подарочками» так, чтобы с нашего шестого этажа мы не могли бы отследить это шоу хотя бы в общих чертах.
Жаль, что я близорука…
— У тебя, случайно, бинокля нет? — без особой надежды спросила я Ирку, устраиваясь у окошка.
Напрасно усомнилась в запасливости выдающегося суперхомяка современности!
— Бинокля нет…
Я вздохнула.
— Но есть подзорная труба! — Подружка деловито раздвинула суставчатый пластмассовый тубус. — Ну, что ты так смотришь? Это из детского пиратского набора. Труба игрушечная, но оптика в ней настоящая. Во-о-от, я уже вижу патрульку!
— Где, где?! Дай посмотреть! — заволновалась я.
— Не на что еще смотреть. — Ирка легко отбила мою несерьезную атаку на свою трубу. — Слушай, я рассказывать буду. Патрулька подъехала и остановилась. Из нее вышел мужик.
— Какой мужик?
— Среднего роста, полноватый, волосы светлые, редковатые, нос курносый, цвет глаз не разберу… Слушай, какая разница, какой он, этот мужик? Главное — это полицейский!
Я согласно кивнула.
— Вот, значит, вышел он и озирается, — продолжила Ирка.
— Ищет ту добрую девочку Катю, которая вызвала полицию, — сообразила я. — Ой, если не найдет — уедет, а пленники в бамбуке так и останутся невостребованными!
— Не уедет.
Подружка быстро огляделась:
— Тебе очень нужен этот камень?
— Очень!
Я отняла у сверхинициативной подруженьки крупный голыш с интересным рисунком — основу свежей летней коллекции моего сына — и только потом поинтересовалась:
— А зачем тебе камень?
— А я сейчас запулю его в бамбук, он зашуршит, затрясется, привлечет внимание полицейского блондина, тот полезет в заросли и найдет там наших пленников!
— Причем один из них будет уже трупом, если твой камень неудачно прилетит! — фыркнула я.
— Тогда я вот это яблоко запулю! — Идея что-нибудь запулить крепко овладела умом Ирины Максимовой. — Яблоко никого не убьет, а внимание привлечет ничуть не хуже.
— Еще бы, яблоки в бамбуковой роще даже Мичурин не собирал, — ехидно поддакнула я, но мешать броску не стала.
— Размахнись, рука! Раззудись, плечо! — провозгласила богатырка земли русской и таки запулила наливное яблочко в стилистически чуждую ему бамбуковую рощу.
Несмотря на то что приборов для усиления слуха у нас не имелось, треск и шелест взволнованного внезапной встречей с антоновкой бамбука мы уловили без труда.
— Навела я шороху, а? — горделиво приосанилась Ирка.
Я воспользовалась случаем, чтобы сцапать отложенную ею трубу, прильнула к окуляру и доложила:
— Есть контакт! Полицейский лезет в заросли!
— Ну, все, считай, повязанных наших нашли! Можно ложиться спать! — обрадовалась Ирка и заспешила. — Чур, я первая в ванную…
Она умчалась в санузел, а я снова приникла к окуляру подзорной трубы, но ожидаемого выноса тел из бамбука не дождалась — Ирка вернулась, и глаза у нее были круглые, как те яблоки.
— Там кто-то есть! — объявила она страшным шепотом.
— В моей ванной? — удивилась я.
— В МОЕЙ ванной!
— Как это? Мы же заперли дверь!
— Мы заперли, а кто-то вперся!
Ирка огляделась и сдернула со стены над плитой деревянный молоток для отбивания мяса:
— Все, на этот раз он от меня не уйдет!
— Подожди меня! Я хочу в этом участвовать! — крикнула я и, цапнув скалку, побежала за подружкой.
Очень ошибаются те, кто думает, что санузел — это приют спокойствия, идеальное место для медитации, уединения и единения с природой. Отнюдь не всякий санузел таков, чтоб вы знали!
В нетипичном санузле Иркиной съемной квартиры происходил ожесточенный мордобой.
Подпрыгнув повыше, я поверх плеча застывшей в дверном проеме подружки разглядела с мясом вырванный из стены карниз, раскатившиеся по кафелю и частично раздавленные флаконы, а также гигантскую интригующе шевелящуюся выпуклость на полу, накрытую оборванной шторой.