Я посмотрела на нее с укоризной.
— А что? Всем известно, что мама — это первое слово каждого человека, — немного обиженно напомнила подружка.
— Мама! — эхом донеслось из коридора.
Дверная ручка задергалась, дверь скрипнула и поехала, пропуская пару одинаковых человечков.
— Вот, видишь? Явилось доказательство моей правоты! Даже два доказательства! — обрадовалась Ирка. — В начале было слово «мама».
— А потом? — поинтересовалась я, предусмотрительно отступая на заранее подготовленные позиции подальше от холодильника.
— Пордник!
— Полдник! — требовательно вскричали короеды, штурмуя вместилище вкусной и вредной еды.
— Сыл!
— Корбаса!
— Огулец!
— Мороко!
— Ирка, ты хоть следи, что они там едят, огурцы с молоком — это слишком многообещающее сочетание! — заволновалась я, сидя в кресле с поджатыми ногами.
На ближних подступах к еде Максимовым лучше под ноги не попадаться. Затопчут, как коврик.
— Так, и что дальше делать будем? — минут через десять бодро поинтересовалась Ирка, давая понять, что полдник закончен.
— Ну, если больше ничего не осталось…
Я к месту процитировала мультяшного Кролика, которого так же, как меня, беспощадно объедали лучшие друзья.
— Гурять!
— Голка!
Я подняла брови.
— Голодок!
— В смысле?! Ты еще не наелся?! — неприятно изумилась я.
— Голод тут ни при чем, мальчики ходят на прогулку в детский городок с горками, — хихикнула подружка. — Идем?
— Идите, — согласилась я.
— А ты?
— А я поработаю.
— Над рукописью?
Ирка завистливо вздохнула, мечтательно помолчала, потом очнулась и замахала руками, выгоняя из моего жилища своих детей:
— Уходим, уходим, нас ждут качели и горки!
Дети с радостным визгом вынеслись вон.
— Кстати, о детских играх. Мальчики медведика не хватились? — спросила я в четверть голоса.
— Нет. — Ирка пожала плечами. — Должна признаться, что я этим приятно удивлена.
Я кивнула с пониманием.
Прошлой ночью, возвращаясь из Абхазии, от границы с которой до нашего дома всего-то пять километров, мы заехали в магазин дьюти фри между двух пропускных пунктов. Грешно было бы упустить случай недорого прикупить французского коньяка и швейцарского шоколада.
Чтобы избежать безобразного погрома в стройных конфетных рядах, Манюню и Масяню мы оставили клевать носами на заднем диване авто, под сенью лимонных и апельсиновых деревьев, целой рощицей загруженных в багажник. Однако детки сами перебрались из машины на газон, усеянный мусором, который оставили туристы, коротавшие время в очереди на досмотр. На поруганной лужайке предприимчивые малыши разжились помятым пакетом недоеденных чипсов (его Ирка сразу же отняла и выбросила в мусорку) и потасканным медведиком (в него ребенки вцепились мертвой хваткой в четыре руки и сразу выбросить не дали).
Медведь был неказистый, безжалостно битый тяжкой жизнью в чьей-то детской, чумазый и сильно септический, так что по прибытии домой заботливая мамаша Максимова тайно сплавила его в мусорное ведро сразу же, как только Масяня и Манюня засопели в своих кроватях.
— Если утром вспомнят и будут скандалить, куплю им точно такого же, — решила подружка. — В местных магазинах этих белых медведей полным-полно.
Случайно подобранный и не случайно выброшенный мишка происходил из семьи талисманов Олимпиады-2014. А трудолюбивые жители Поднебесной произвели такое количество олимпийской сувенирной продукции, что можно было не сомневаться: сочинским лоточникам ее хватит лет на двадцать.
— В магазинах не совсем такие, они там полностью набиты ватином. А у того мишки, которого ты выбросила, только морда на поролоне была, а само тело мягкое, с каким-то сыпучим наполнителем, — напомнила я.
— Надо будет — куплю ватного, самолично его выпотрошу и набью рисом, — отмахнулась подружка.
— Рис тяжелее.
— Что?
— Я говорю — рис как наполнитель тяжелее, чем та неведомая фигня, которой был набит тот медведь, — объяснила я.
— Думаешь, пацаны заметят разницу? — Ирка хмыкнула. — Не, у них в организмах нет встроенных весов, как у некоторых.
Это был камешек в мой огород.
Позавчера, честно выполнив свой клининговый долг, я задумчиво сообщила подружке, что выброшенный мусорный пакет был подозрительно тяжеловат и при падении в люк спецтранспорта прогрохотал, будто щебнем набитый.
Нырять в недра мусороуборщика, чтобы запоздало проверить содержимое мешка, я, разумеется, не стала, но по возвращении домой на всякий случай сделала ревизию сыновьей коллекции минералов.
Все особо ценные камни с дырками типа «куриный бог» оказались на месте, и я предположила, что Иркины архаровцы могли втайне от маменьки что-нибудь грохнуть — вазу какую-нибудь, например, или супницу.
Подружка отнеслась к сигналу серьезно и добросовестно пересчитала вазы, тарелки, чашки и цветочные горшки, но недостачи не обнаружила и рассердилась на меня за то, что я возвела поклеп на ее ангелочков.
Ну или за то, что ей пришлось заниматься внеплановой инвентаризацией.
— Иди уже, а? — попросила я досадливо. — Я фэнтези сочиняю, а ты мне какие-то ужастики а-ля Франкенштейн рассказываешь! Надо же такое придумать — встроенные в организм весы!
— Ага, безмен вместо руки! Рыночная версия Капитана Крюка! — Подружка проказливо захихикала и наконец-то удалилась, оставив меня тет-а-тет с незримой музой.
До вечера я спокойно работала, ужин у Максимовых прошел без моего участия, и только после объявления отбоя в своем фамильном дурдоме подружка снова пришла ко мне.
— Вот. — Она положила передо мной исписанный тетрадный листочек и скромно отступила.
— Что это? — спросила я, не спеша переключать внимание с собственной рукописи на чужой манускрипт.
— Это для нашего нового произведения.
— Нашего?
Я обернулась и иронично посмотрела на нахалку поверх очков.
Обычно наши с ней общие произведения имеют вид лаконичных сценариев безумных авантюр, в авторстве которых не всегда хочется признаваться, потому что это может быть уголовно наказуемо.
— Ну, ты ведь обещала, что позволишь мне написать стихи для твоего (тут подружка тактично акцентировала правильное местоимение) нового романа в стиле фэнтези!
— А-а-а…
Я действительно обещала ей что-то такое.
Вообще-то я и за фэнтези взялась лишь для того, чтобы угодить подружке, обычно я пишу детективы.
Я поправила очки и прочитала с листа:
— Водица, водица, умой наши лица! И руки, и ноги, и две ягодицы!
Тут глаза мои сделались едва ли не больше, чем очки. Я обмахнулась бумажкой и очень кротко спросила:
— Ира, это что?
— Это рифмованный заговор, — охотно объяснила поэтесса. — Он усиливает эффективность применения живой воды.
— Здорово. — Я почувствовала, что и сама не прочь хлебнуть чего-нибудь живительного: Иркино творчество сразило меня наповал. — Уж зарифмовала, так зарифмовала!
— Судя по тону, тебе не нравится, — заволновалась подружка. — Давай критикуй, что не так?
— Это чей текст?
— Я же сказала — мой!
Ирка горделиво выпятила грудь.
— Меня не авторство интересует, я спрашиваю, кто это говорит?
— Э-э-э… Эльф!
— Местоимение во множественном числе.
— Тогда-а-а… Два эльфа!
— Они что, инвалиды? У двух нормальных эльфов на двоих было бы четыре ягодицы, а не две!
— Э-э-э… Это всего один эльф, но принадлежащий к королевскому дому! — нашлась подружка. — Точно, он эльфийский принц, а августейшие особы ведь говорят о себе в третьем лице: «Мы, Николиэль Второй»!
Она не удержалась и показала мне язык — вывернулась, хитрюга.
— А что за беда у его высочества Николиэля с физиономией? — не успокоилась я. — Судя по тексту, у него их две? Не лицо, а лица? Так бывает? Скажи мне, как знаток и ценитель фэнтези, я-то мало в жизни видела эльфов как нормальных, так и не очень.
— Ну, даже не знаю… Но ведь был же двуликий Янус? — удачно вспомнила Ирка.
— Он был совсем в другой мифологии!
— Придира!
Подружка почесала в затылке карандашом, подумала, потом потянулась и энергично почеркала бумажку:
— Вот, теперь у тебя не должно быть претензий.
— Водица, водица, умой наши лица! И руки, и ноги, и ВСЕ ягодицы! — прочитала я вслух и подняла на поэтессу страдальческий взгляд.
— Ну, что опять не так? — рассердилась подружка. — Теперь это заговор коллективного пользования, на неограниченное количество лиц и ягодиц! Хоть для большого сводного хора Эльфийской армии и флота!
— Максимова! — взвыла я. — Ты издеваешься?! Какое еще неограниченное количество ягодиц?! У меня уже есть в сюжете одна задница, напоминаю, на первой же странице выписан беспорточный маньяк, и я не могу до бесконечности увеличивать удельную массу филея, это же фэнтези, а не порно! Мой редактор — интеллигентная женщина с тонким вкусом, она нипочем не пропустит такое безобразие!
— Да?
Ирка погрустнела.
Понимает, что с редактором не поспоришь.
Особенно с интеллигентным.
Иного интеллигентного редактора даже трехэтажной руганью не проймешь, он профессионально игнорирует суть и фиксирует слабые звенья словесных конструкций.
Как-то в сердцах я честно, не выбирая выражений, высказала одному весьма интеллигентному редактору все, что думаю по поводу беспощадной эксплуатации издательством писателя, так знаете, как он отреагировал? Искренне восхитился: «Надо же! Настоящий шестистопный мат!» А гонорар мне так и не повысил.
— Да, — сухо подтвердила я.
Подружка взяла беспощадно почерканную бумажку и, повесив голову, побрела к двери.
С порога спросила еще:
— А эротику ты писать не планируешь, нет?
— В ближайшее время — нет, не планирую, — сказала я так, чтобы не лишить ее надежды уж вовсе.
— Спокойной ночи, — уныло изрекла непризнанная поэтесса и понуро побрела к выходу.
— Стой!
Мне стало стыдно.
Что я за человек, если огорчаю лучшую и единственную подругу, когда могу ее порадовать?