– Ныне нам не до книг, – проговорил юный царь с сожалением в голосе, – теперь едва выберется часок, когда можно заглянуть в книгу; боюсь, и перезабуду все!
– Всему, государь, будет время. Покончив слушанье дел с боярами, можно иногда и почитать будет; я могу прочесть тебе по твоему приказанию, – говорил Полоцкий голосом вкрадчивым, но сохраняя достоинство и важность своей монашеской осанки.
– Скоро пожалует ко мне царевна Софья с сестрами, – сказал царь, озабоченно поглядывая на большие часы, стоявшие перед ним на столе, поодаль от его серебряной чернильницы и лебяжьих перьев, которыми обыкновенно писал он.
– Я удалюсь пока, государь, буду ждать, когда снова ты потребуешь меня к себе.
– Ужо вечером, отдохнув после обеда… – проговорил юный царь, – а пока уходи, Ситианович.
Глубоко поклонившись, с рукой на груди, задумчиво улыбавшемуся государю, Симеон Полоцкий вышел. Царь Федор поглядел вслед уходившему, а потом снова взглянул на часы. Затем рассеянно окинул он взором всю свою комнату, расписанный изображением святых потолок и обтянутые червчатым сукном стены. Он взглянул на свои книгохранилища, шкапы у стен и снова задумался. Взгляд его остановился на тяжелой бархатной занавеси противоположной двери, которая различными переходами вела на половину царевен, сестер его. Тяжелая занавесь зашевелилась.
– Войдите, я жду вас, – проговорил Федор, посылавший за сестрами.
Занавесь отклонилась в сторону, и на пороге двери показалась рослая и крепко сложенная сестра больного царя, царевна Софья.
– Мы к тебе, государь-братец, – произнесла она сильным грудным голосом, который подходил к ее наружности. – Слышали, что дозволил ты нам, сиротам, навестить тебя, государь, – сказывал нам наверху князь Василий Васильевич. Как твое царское здоровье? – спросила царевна, подходя ближе.
– За твою заботу обо мне благодарствую. Входите!.. – говорил Федор, продолжая глядеть на отворенную дверь, в которую одна за другою входили пять остальных сестер его. Появление молодых царевен в богатых цветных нарядах развлекло на минуту раздумье юного царя. Он с любопытством оглядел их богатые одежды, их атласные и бархатные шубки, как назывались широкие верхние платья, с висячими до подола рукавами, из-под которых видны были на руках узкие рукава верхней шелковой сорочки, набранные на руку густыми сборками и стянутые запястьем из жемчуга и золота у кисти рук. На головах царевен блистали золотом и жемчугом с цветными камнями девические повязки, напоминавшие короны; легкие белые покрывала накинуты были на головы сверх этих повязок; такие покрывала всегда дополняли женский наряд того времени.
За царевнами вошла пожилая, приближенная их, боярыня, высокая, худая, с истомленным лицом. Это была Анна Петровна Хитрово, славившаяся своею набожностью и строгим постничеством.
Сестры по очереди подходили к царю, кланяясь перед ним, и каждая спрашивала его о здоровье.
– Чувствую себя полегче ныне; опухоль в ногах поуменьшилась, спасибо за вашу заботу обо мне! – ответил юный царь.
– Как нам о твоем здоровье не пещись? Ты один у нас остался покровитель наш! – проговорила царевна Софья, опустив на грудь опечаленную голову. Одна из сестер ее подняла к глазам своим шелковую, шитую золотом ширинку, чтобы вытереть навернувшиеся слезы при словах Софьи.
– Все мы сироты, – продолжала свою речь царевна Софья, – без отца и…
– И без мачехи… – проговорил юный царь, значительно взглянув на сестру, по лицу которой мелькнула сдержанная усмешка.
– Правда? – проговорил брат, от которого не укрылась ее улыбка.
– Все мы готовы исполнять приказанья твои, не сетуем на них, – ответила царевна, низко наклоняя перед братом голову. Она поняла намек брата на удаление из кремлевских дворцов мачехи их, овдовевшей царицы Натальи Кирилловны. Софья снова весело подняла голову, гремя при этом подвесями бархатной головной повязки, походившей на корону.
– Я не видел на тебе прежде такой красивой повязки, – проговорил Федор.
– Новая повязка, государь. По моей просьбе вышивальщицам заказывали. Кто ныне был у тебя, государь, из бояр? – спросила царевна.
– Был боярин Матвеев, – ответил царь, задумчиво всматриваясь в лицо сестры.
– Все он! – проговорила царевна Софья, значительно взглядывая в глаза брата.
– И всюду он, – с ударением произнесла боярыня Хитрово. – Посещает он тебя, великий государь, и водит доктора, и заправляет аптекой; а болезнь твоя не покидает тебя за все долгое время! А мы за тебя непрестанно молимся, чтоб исцелил тебя Господь. Глядит ли боярин Матвеев усердно за аптекой, допивает ли он после тебя, государь, остатки лекарства?
– Как велено, все исполняет, кажется, – проговорил юный Федор, но на лице у него пробежали тени неудовольствия, и брови сдвинулись на лбу его.
Если посещение царевен-сестер сперва приятно развлекало его, то долгое пребывание боярыни Хитрово под конец волновало Федора и утомляло. Сама царевна Софья и ее приближенная боярыня, эта великая постница, внушали ему тревожные мысли и подозрения. Лицо его при них теряло свою ясность. Под видом заботливости об его здоровье они пользовались возможностью набросить тень на лица, не любимые ими. В особенности нападали они теперь на боярина Матвеева, опасаясь, что, оставаясь в милости при юном государе, он по-прежнему, как было то недавно еще при жизни царя Алексея, будет держать все в своих руках и станет у них на дороге. Заметив молчание и смущенный вид Федора, царевна поспешила, однако, переменить разговор.
– Ты что-то читал, государь? – спросила она, указывая на книги, лежавшие пред ним на столе.
– Нет. Я отпустил от себя Симеона Ситиановича: ожидал, что придешь ты навестить меня.
– Так мы не станем мешать тебе, государь! – сказала Софья. – Позволь лишь поглядеть, что за книги это, не новые ли?
– Кажется, читывал их Симеон Ситианович и тебе, царевна.
– Да, государь! Много ему благодарна и молю за него Господа за то, что открыл Симеон Ситианович свет очам моим своим учением! – говорила царевна Софья, перебирая книги.
Она нашла между книгами царя «Беседы Иоанна Златоуста», переведенные с греческого языка. Прочла заголовок книги: Василиологион, сборник историй о царях: «персоны Ассирийских, Перских и Греческих и Римских царей», как гласил заголовок книги, построенной, по выражению того времени, в Посольском приказе. Тут же была книга «О избрании на царство Михаила Федоровича» и лежало несколько стихотворных произведений самого Симеона Полоцкого, ученого монаха, призванного когда-то самим царем Алексеем из Полоцка во время похода царя в Литву.
– Мы все с благодарностью чтить должны Симеона Ситиановича, – говорил царь Федор, пока сестра его рассматривала книги, – учит он легко, словно забавляет ученика; а сам он много трудится; он составил столько книг, из них же каждый, когда прочитает их, узнать может много полезного, чему не учился, в ребячестве быв.
– Вся жизнь его обращена на пользу людям всем, – подтверждала Софья похвалы брата Симеону Полоцкому.
– Он же советует и нам, – продолжал Федор, – устроить школу для детей боярских и духовных лиц, чтобы могли они учиться языку греческому и другим наукам.
Царевна внимательно слушала речи брата и, развернув стихотворный сборник Симеона Ситиановича, прочла несколько отрывков из его вирш своим звучным и сильным голосом, причем яркий румянец от смущения и удовольствия разлился по ее лицу, дышавшему здоровьем, которого так недоставало четырнадцатилетнему царю, ее брату!
Она читала:
Франциск именем первый краль французский бяше
Сей яко писание и мудрость любяше
(Ея же родители его не любяху,
Но подобием варвар в простоте живяху).
Благо убо есть царству, егда благи нравы
Царствуяй восприемлет ради всех исправы.
Двумя последними строфами царевна закончила свое чтение и взглянула на брата, которого желала ободрить намеком на сходство будущих его планов с деятельностью короля французского.
Но лицо брата было задумчиво, и, встретив пылкий взгляд блестящих черных глаз сестры, он опустил свои ресницы скромно и набожно, не приписывая себе еще не свершенного подвига.
– Симеон Ситианович держится православного вероисповедания, он стихотвор и богослов и служит на защиту православия против раскола. За то и мы должны его жаловать, – проговорил царь.
– Боюсь утомить тебя, государь! – скромно проговорила царевна Софья.
– Скоро час обеда, – прибавила боярыня Анна Петровна, – дай Бог государю кушать во здравие!
– Позволь тебе откланяться, – сказала Софья, отвешивая брату низкий поклон головой, блиставшею золотой повязкой с цветными камнями.
Простясь с братом, сестры одна за другой ушли тихой и плавной походкой, шурша своими тяжелыми шелковыми одеждами, и скрылись снова за тяжелой занавесью двери.
Федор снова остался один. Глаза его поднялись на изображение святых на потолке комнаты, а в уме его возникали все слова, сказанные сестрой и боярыней ее, и указание на Артамона Сергеевича Матвеева.
«Допивал ли он остатки лекарства?.. – припоминал Федор. – Не приметил я…» И вспомнил он в эту минуту рассказ бояр Милославских, родных со стороны покойной матери царя. Рассказывали они, что в ту ночь, когда скончался царь Алексей Михайлович, Матвеев убеждал бояр выбрать на царство Петра, сына мачехи его, Натальи Кирилловны.
«Матвеев воспитывал мою мачеху, он ее приближенный… – раздумывал про себя царь. – Он говорил в ту ночь, что я болен и не могу ходить…»
И Федор припоминал все подробности той ночи, когда он лежал совершенно больной, с опухшими ногами, и был испуган, услышав стук в запертую крепко дверь. Еще больше встревожен был он, когда видел, что дверь ломали и, сломав замок, вошли к нему бояре Милославские и боярин Юрий Долгорукий, назначенный ему в опекуны покойным отцом его.
– Вставай, молодой государь, – тихо говорили ему Милославские, приподымая его, – отец твой, царь Алексей, скончался! Тебя благословил на царство. Молод ты, но брат твой Петр еще моложе тебя; отрок он, и все перейдет в руки твоей мачехи и Матвеева, ее приближенного… Вставай, осиль себя ради нас и сестер твоих! – шептали ему Милославские, подымая его.