Я едва не подпрыгнул от радости.
«Она здесь! Прямо у меня под ногами! Целое месторождение! Да, это низкосортный лимонит, в нём наверняка куча фосфора и прочей дряни, которую придётся выжигать. Но это — руда! Возобновляемый источник сырья! Такие залежи восстанавливаются за несколько десятков лет! Это не просто шахта. Это чёртова самозаряжающаяся батарейка! Я независим!»
Следующий день мы провели по колено в грязи. Это была тяжёлая, изнурительная работа. Мы лопатами выкапывали нашу «руду», складывая её в мешки и таская в кузницу. Я работал наравне с Тихоном, чувствуя дикую, первобытную радость.
В очередной раз проходя мимо нашего «реактора», желтый, вонючий дым начал светлеть. Он становился всё тоньше, всё прозрачнее, пока не превратился в едва заметную, голубоватую, почти не пахнущую струйку.
— Вот оно, — сказал я, чувствуя, как сердце начинает биться быстрее. — Это горит чистый угарный газ. Почти весь углерод остался внутри. Процесс почти завершён. Теперь главное — не упустить момент.
Мы заткнули последние отверстия, полностью перекрыв доступ воздуха. И оставили нашу яму «доходить».
Вечером я сидел у горячей, молчаливой земляной насыпи. Не было ни яркого пламени, ни грохота. Был только тихий, контролируемый процесс.
«Я создал реактор, — с гордостью подумал я. — Примитивный, да. Но он работает на тех же принципах, что и самые сложные установки. Контролируемый процесс, ограниченная подача реагента, получение на выходе продукта с заданными свойствами. Это не магия. Это химия».
Я чувствовал глубокое удовлетворение. Решил проблему с топливом. Теперь моя кузница будет обеспечена калориями, достаточными для великих свершений. Я сделал ещё один огромный шаг к своей цели.
Тихон работал молча. Его мир окончательно перевернулся. Его господин сначала сделал огонь из простого дерева по непонятной науке, а теперь делал железо из болотной грязи. Он перестал пытаться что-то понять. Он просто поверил. Поверил в то, что служит не просто человеку, а какому-то невероятному гению или даже колдуну.
Вечером я стоял в своей кузнице. В одном углу — аккуратная гора высококачественного древесного угля, наш будущий жар. В другом — растущая гора уродливых, коричневых комков болотной руды, наше будущее железо. Топливо и сырьё. Два главных компонента любого металлургического производства. И я добыл их сам, с нуля, на своей собственной земле.
Я посмотрел на свои руки, перепачканные грязью и глиной до самых локтей. Я чувствовал глубокую, приятную усталость в каждой мышце. Я больше не был падальщиком, не был собирателем обломков прошлого. Я был производителем. Я был геологом, шахтёром и вот-вот должен был стать металлургом. Я взял под полный контроль всю производственную цепочку.
Путь к созданию моего шедевра был открыт. И этот путь я прокладывал сам, своим умом и своими руками.
**Друзья, если понравилась книга поддержите автора лайком, комментарием и подпиской. Это помогает книге продвигаться. С огромным уважением, Александр Колючий.
Глава 11
Уверенность в себе — опасная штука. Особенно для инженера. Она — как некачественный припой: в момент сборки кажется, что всё держится крепко, но при первой же реальной нагрузке вся конструкция разваливается с позорным треском. Последние недели были для меня чередой маленьких, но уверенных побед. Я возродил кузницу, создал первоклассное топливо, нашёл собственное месторождение сырья. Я чувствовал себя не просто инженером. Я чувствовал себя титаном, который в одиночку, с одним лишь верным, но ничего не понимающим помощником, строил новый мир. Я был на пороге великого свершения. Сегодня собирался совершить таинство, которое было основой всей человеческой цивилизации, собирался получить металл из камня. И я был абсолютно, непоколебимо уверен в успехе.
Первую половину дня мы посвятили подготовке руды. Я объяснил Тихону, что нашу болотную «грязь» нельзя просто так совать в печь.
— Сначала, Тихон, мы должны её «просушить», — говорил я, раскладывая комки руды на больших железных листах у слабого огня. — В ней много воды и, я подозреваю, серы. Слабый обжиг выпарит воду и выжжет часть серы. А сама руда станет более хрупкой, и нам будет легче её измельчить.
Мы потратили несколько часов на эту процедуру. Кузница наполнилась неприятным, едким запахом. Но я был доволен.
«Всё просто, — думал я, глядя на темнеющие комки руды. — Классическая восстановительная плавка в сыродутном горне. Оксиды железа плюс углерод при высокой температуре равно чистое железо и угарный газ, который и восстанавливает железо. Элементарная химия, которую проходят на первом курсе. Горн готов, топливо идеальное, сырьё подготовлено. Что может пойти не так?»
Я был настолько уверен в своей теоретической базе, что полностью пренебрёг возможными неизвестными переменными в составе этой странной, выкопанной из болота руды.
— Сегодня, господин? — с благоговением спросил Тихон, когда мы закончили измельчать обожжённые комки. — Сегодня будет железо?
— Сегодня будет железо, Тихон, — с уверенной улыбкой ответил я.
Я растопил свой сыродутный горн. Моё маленькое инженерное чудо. Благодаря новым мехам и правильной конструкции, он быстро, всего за час, вышел на рабочую температуру. Из верхнего отверстия вырывался столб почти бесцветного, дрожащего от жара воздуха.
Начался долгий и утомительный процесс загрузки. Я методично, слой за слоем, засыпал в раскалённое жерло древесный уголь и нашу измельчённую руду. Слой угля. Слой руды. Снова уголь. Снова руда. Горн был похож на голодного зверя, которого нужно было постоянно кормить.
Работа была адской. Жар от печи был такой, что приходилось обматывать лицо мокрой тряпкой. Едкий дым ел глаза. Мы с Тихоном работали посменно. Один, обливаясь потом, качал длинный рычаг мехов, нагнетая в горн воздух. Другой подбегал к жерлу и подсыпал новые порции шихты. Мои слабые мышцы горели огнём, но я работал на чистом адреналине и предвкушении успеха.
Но по мере того, как шла плавка, я начал замечать тревожные знаки.
Цвет пламени над горном был не таким, как я ожидал. Вместо чистого, ослепительного бело-голубого огня, который говорил бы о сверхвысокой температуре, из жерла вырывались грязноватые, желтоватые языки.
Запах тоже был неправильным. В воздухе стоял резкий, кислый запах, не похожий на обычный запах горящего угля.
Когда пришло время выпускать шлак, мои подозрения усилились. Я взял длинный железный прут и пробил глиняную заглушку в лётке у основания горна. Из отверстия полилась густая, вязкая, тёмно-оранжевая река расплавленной грязи. Она текла не быстро и свободно, как вода. Она медленно, лениво выползала, как густая патока.
«Странно, — подумал я, отскакивая от волны жара. — Очень высокая вязкость. Шлак не отделяется как следует. Видимо, особенность этой руды. Но ничего, основная масса железа должна была восстановиться».
Я списал эти тревожные знаки на свою неопытность в работе с местными материалами. Моя самоуверенность была сильнее моих подозрений. Мы запечатали лётку и продолжали поддерживать жар ещё около часа, чтобы крица — губчатый ком восстановленного железа — как следует «сварилась» в единое целое.
Наконец, спустя почти восемь часов непрерывной, изнурительной работы, плавка была окончена. Мы перестали качать меха, и яростный рёв горна сменился тихим гудением остывающих углей. Мы были вымотаны до предела. Я просто сидел на полу, прислонившись к стене и пытаясь отдышаться. Тихон лежал рядом, распластавшись на мешках с углём.
Ждать полного остывания было нельзя. Крицу нужно было извлекать и проковывать горячей, чтобы выбить из неё остатки жидкого шлака.
— Пора, — сказал я, с трудом поднимаясь на ноги. — Самое интересное.
Мы вооружились ломами и молотами и начали разбирать временную переднюю стенку нашего горна. Горячие кирпичи падали на пол, поднимая облака пара и пыли. Наконец, мы увидели её. В ложе из раскалённых докрасна углей лежало наше сокровище. Наш первый кусок металла, рождённый из болотной грязи.
Но то, что мы увидели, заставило меня замереть.
Это был не плотный, губчатый ком чистого железа, который я ожидал увидеть. Это был… уродец. Огромный, бесформенный, спёкшийся конгломерат. В нём виднелись серые прожилки металла, но они были намертво перемешаны с кусками стекловидного, тёмного шлака и недогоревшим углём.
— Что… что это, господин? — с ужасом прошептал Тихон.
Я не ответил. Я был в шоке. С помощью двух пар клещей мы с нечеловеческим усилием вытащили этот горячий, уродливый ком из печи и водрузили его на наковальню. Он весил гораздо меньше, чем должен был.
Я взял кувалду. Нужно было проверить его на прочность. Я размахнулся и со всей своей усталой злостью ударил по нему.
Вместо ожидаемого глухого, ковкого звука металла раздался отвратительный, хрустящий звук. «ХРУМ!».
Ком не сплющился. Он просто раскололся на несколько частей, как кусок плохого бетона, обнажив свою внутреннюю сущность. А внутри была всё та же картина — серые прожилки металла, впаянные в стекловидную, пористую, похожую на пемзу массу шлака.
Это был не провал. Это была катастрофа.
Весь наш труд. Целый день адской работы. Гора драгоценного угля. Все наши надежды. Всё это превратилось в этот бесполезный, уродливый кусок мусора.
Я сидел на краю закалочной ванны, наполненной холодной водой, и тупо смотрел на обломки своего провала. Гнев и разочарование были настолько сильными, что я не чувствовал ничего. Просто пустоту. Тихон молча убирал мусор вокруг горна, боясь даже посмотреть в мою сторону.
Что пошло не так?
Мой мозг, пережив первую волну шока, медленно начал работать. Я снова и снова прокручивал в голове весь процесс.
Температура? Была достаточной, даже с избытком. Мой новый горн работал идеально.
Воздух? Подача была стабильной и мощной. Мехи — мой триумф.
Уголь? Уголь был первоклассным, чистым.