Я проводил тесты.
«Тест на отжимания. День первый: два повторения, отказ системы. День пятнадцатый: двадцать повторений, стабильная работа. Прогресс очевиден. Система адаптируется к нагрузке. Выносливость выросла примерно на триста процентов. Скорость реакции — на порядок. Неплохо для „безнадёжного“».
Ночью, когда усадьба погружалась в сон, начинался мой главный ритуал.
Моим спарринг-партнёром был мешочек с песком, который я подвесил на длинной верёвке к ветке старой яблони. Моя тень.
Я раскачивал его и начинал свой танец.
Сначала — уклонения. Я не стоял на месте, постоянно двигался, используя «треугольный шаг», который отрабатывал на пнях. Я смещался вправо, влево, назад, всегда оставаясь на грани досягаемости качающегося мешка. Учился чувствовать дистанцию, предугадывать его траекторию, позволял ему пролетать в сантиметре от моего лица, чувствуя лишь движение воздуха.
Затем — точность. Я не пытался отбить или остановить маятник. Я наносил по нему лёгкие, точные уколы остриём меча. На мешке я нарисовал углём несколько маленьких мишеней размером с монету. Моя задача была не ударить, а коснуться цели, не сбив при этом мешок с его траектории. Это была тренировка невероятной точности и контроля над кистью.
И, наконец, отрабатывал свою коронную комбинацию. Свой единственный шанс на победу. Я позволял маятнику пролететь мимо, уходя с линии атаки. И в тот момент, когда мешок достигал крайней точки своей амплитуды и на долю секунды замирал в воздухе, прежде чем начать обратное движение, я наносил свой удар. Короткий, взрывной, молниеносный укол точно в центр мишени. Это был удар, основанный не на силе, а на идеальном выборе момента и абсолютной точности.
Иногда, очень редко, я использовал свой Дар. Не для того, чтобы видеть структуру мешка, а для того, чтобы видеть себя. Я активировал «Зрение» на долю секунды, чтобы проверить свою стойку, увидеть поток энергии в собственном теле, найти лишнее, неэффективное движение и убрать его. Я оптимизировал свою собственную биомеханику, добиваясь максимальной эффективности при минимальных затратах сил.
Время летело. Каждое утро я подходил к стене в кузнице и стирал одну из царапин. Вот их осталось десять. Вот пять. Давление нарастало.
Тихон, который теперь каждую ночь наблюдал за моими странными упражнениями, однажды подошёл ко мне, когда я закончил. Его голос был полон не только тревоги, но и благоговения.
— Господин… я много воинов видел на своём веку. И отцовских дружинников, и княжеских. Но я никогда не видел, чтобы кто-то так двигался. Это не похоже на бой. Это похоже на… танец гадюки перед броском.
Я лишь кивнул и сам это чувствовал. Ко мне приходило новое, незнакомое чувство. Страх моей собственной неадекватности, моего физического несовершенства исчез. Он сгорел в огне изнурительных тренировок. Я знал, что сделал всё, что мог. Проанализировал задачу, разработал решение и реализовал его с упорством маньяка.
Завершил свою последнюю тренировку перед днём отдыха. Я стоял посреди двора, тяжело дыша, но твёрдо стоя на ногах. Держал свой меч, и он казался невесомым, продолжением моей воли.
Я всё ещё был слабее Яромира. Намного слабее. Но больше не был беспомощен. Я отточил свою скорость, свою точность, свои уклонения, превратил себя и свой меч в единую, смертоносную систему, работающую на совершенно иных принципах, чем те, что были известны в этом мире.
Я был готов.
**Друзья, если понравилась книга поддержите автора лайком, комментарием и подпиской. Это помогает книге продвигаться. С огромным уважением, Александр Колючий.
Глава 24
До Испытания оставалось несколько дней, как мой грандиозный, безумный проект пройдёт финальную проверку на прочность. Я прекратил изнурительные тренировки. Тело, насколько это было возможно, я подготовил. Теперь ему нужен был отдых, чтобы накопить энергию. Главная работа теперь шла в голове.
Я сидел в кузнице, на своём любимом месте на краю остывшего горна, и медленно, методично протирал свой идеальный клинок промасленной тряпицей. Это успокаивало. Это помогало думать. Я анализировал не свои движения, а психологию врага.
— Тихон, — позвал я старика. Он тут же вошёл, вытирая руки о штаны.
— Слушаю, господин.
— Медведевы высокомерны, — сказал я, не отрывая взгляда от клинка. — Но они не полные идиоты. Особенно старый боярин Игнат. Он хитрый и осторожный лис. Он не будет полагаться только на старые слухи и донесения своего управляющего. Перед самым поединком он захочет получить свежие, достоверные сведения о моём состоянии. Он захочет убедиться, что я всё ещё слаб и жалок. Он пришлёт кого-нибудь посмотреть. Сегодня вечером или завтра. Мы должны быть к этому готовы.
Тихон напрягся.
— Спрятаться, господин?
— Наоборот, — я поднял на него глаза. — Мы покажем им то, что они хотят увидеть. Сегодня мы устроим для них небольшой спектакль.
Я встал и подошёл в самый дальний, тёмный угол кузницы. Туда, где я свалил весь бесполезный хлам. Покопавшись, я извлёк оттуда его. Тот самый, мой первый «тренировочный» меч. Изогнутый, ржавый, жалкий кусок железа, похожий на банан.
— Я буду тренироваться днём, на открытом месте, — я взвесил «банан» в руке. — Но не со своим мечом. Я буду тренироваться с этим. И буду слаб, неуклюж и жалок. Мы должны подтвердить их самые худшие, для нас, и самые лучшие, для них, ожидания. Мы должны усыпить их бдительность окончательно.
Я посмотрел на Тихона.
— Твоя задача, — продолжил я, — вести себя естественно. Занимайся своими делами во дворе. Но как бы случайно оставь вон тот куст у забора неприбранным. Тот, что погуще. Оттуда лучший обзор на нашу тренировочную площадку.
Старик смотрел на меня несколько секунд, переваривая мой план. Затем на его морщинистом лице появилась хитрая, заговорщицкая улыбка. Он уже привык к моим странным, но, как оказалось, эффективным планам. Он с нервной решимостью кивнул.
— Будет сделано, господин. Лучший вид для дорогих гостей.
Ближе к вечеру, когда солнце начало клониться к закату, я начал свой спектакль. Вышел на тренировочную площадку. Намеренно ссутулился, сделал своё лицо бледным и измученным. Медленно, как старик, подошёл к стойке и взял в руки гнутый меч.
В это самое время двое крепких дружинников в неприметной одежде, крадучись, как волки, пробирались сквозь заросли, окружавшие нашу усадьбу. Они были лучшими людьми боярина Медведева, опытными разведчиками. Их задача была проста: проникнуть незамеченными, оценить состояние Волконского и его подготовку, и доложить хозяину. Они без труда нашли идеальный наблюдательный пункт — густой куст боярышника у самого забора, из-за которого вся тренировочная площадка была как на ладони. Они замерли, превратившись в тени.
И они увидели жалкую картину.
На площадку вышел худой, бледный юноша. Он двигался медленно, неуверенно. Он взял в руки нечто, что с трудом можно было назвать мечом. Это была кривая, ржавая железяка.
Он попытался сделать несколько взмахов. Его движения были медленными, неуклюжими. Он спотыкался на ровном месте. После пары ударов по воздуху он начал тяжело дышать, опираясь на свой «меч». Погнутый клинок жалко вибрировал в воздухе, издавая глухой, дребезжащий звук. Юноша попытался ударить по старому тренировочному столбу. Он промахнулся. Второй удар едва оставил на дереве царапину.
Дружинники смотрели на это с трудом сдерживая смех. Это было не просто плохо. Это было комично. Это было жалкое зрелище больного ребёнка, который играет в воина.
Промучившись так минут десять, я (то есть, жалкий юноша на площадке) с видом полного изнеможения бросил свой ржавый меч на землю, где он звякнул, как консервная банка. Я, пошатываясь и держась за бок, побрёл обратно в дом.
Двое лазутчиков переглянулись. На их грубых лицах были презрительные ухмылки. Миссия была выполнена. Они получили исчерпывающее подтверждение того, что их молодой господин будет драться не с воином, а с ходячим недоразумением. Тихо, как тени, они покинули свой наблюдательный пост.
В усадьбе Медведевых, просторной, богато убранной зале, освещённой десятками свечей, боярин Игнат и его сын Яромир слушали доклад вернувшихся лазутчиков.
— Всё так, как мы и думали, мой господин, — докладывал один из дружинников, не скрывая усмешки. — Он слаб, как котёнок. Мы видели его «тренировку». — Слово «тренировка» он произнёс с таким ехидством, что Яромир громко рассмеялся.
— А меч его! — подхватил второй. — Клянусь бородой моего деда, это просто кривой кусок железа! Им и курицу не зарубить. Наш боярич Яромир мог бы его палкой забить до смерти. Он даже по столбу попасть не мог!
Яромир хохотал, запрокинув голову. Он был в своей стихии. Любые сомнения, которые могли у него зародиться после моей дерзости в городе, окончательно развеялись. Он представлял себе, как выйдет на арену и одним ударом завершит этот фарс, эту комедию.
Боярин Игнат довольно улыбался. Его план работал идеально. Он бросил лазутчикам несколько серебряных монет за хорошие вести.
— Отлично. Главное, чтобы он дожил до поединка и не умер от страха по дороге. Я хочу, чтобы все видели его позор.
Из тени кузницы вышла моя фигура. Но это был уже не сгорбленный, больной юноша. Это был кто-то другой. Спина прямая. Движения плавные и тихие. В моей руке был мой настоящий меч, мой безымянный шедевр. Лунный свет играл на его отполированных долах, и он, казалось, впитывал его, а не отражал.
Я вышел на ту же тренировочную площадку. И начался мой настоящий танец. Танец с тенью.
Мои движения были быстрыми, точными, смертоносными. Я не махал мечом, я писал им в воздухе иероглифы смерти. Короткие, взрывные шаги. Плавные уклонения. Молниеносные уколы в сторону тренировочного столба, которые оставляли в нём глубокие, узкие отверстия. Вместо жалких взмахов — тихий, хищный свист рассекаемого воздуха.
Я закончил свою серию упражнений, стоя в центре двора, моё дыхание ровное, тело — сжатая пружина, готовая в любой момент развернуться. Посмотрел в сторону кустов, где днём сидели лазутчики. И на моих губах появилась слабая, холодная, хищная улыбка.